Все люди делятся на тех, кто в Париже уже был, и на тех, кто мечтает

Все люди делятся на тех, кто в Париже уже был, и на тех, кто мечтает. Те, которые в Париже уже были, делятся на тех, кто мечтает когда–нибудь снова здесь оказаться, и на тех, кто покупает билеты сразу после возвращения. Те, кто о Париже лишь мечтает, делятся на тех, кто знает, что не окажется здесь никогда, и на тех, кто уверен: «Придет день». И для многих он действительно приходит. Главное — мечтать уверенно.

Но Париж опасный город для мечты. И, как мне кажется, самый сложный для путешествия. Потому что вы ведь все про него знаете: еще в детстве прочитали всех «Проклятых королей» и «Трех мушкетеров» с продолжениями, влюбились в графа де Бюсси, позавидовали приключениям Анжелики, всплакнули о трагической судьбе Эсмеральды и бессмертной любви Квазимодо (и сделали запись в своем «обязательном» парижском списке: собор Парижской Богоматери), возмечтали самолично накупить устриц и артишоков в «чреве Парижа» и запланировали вернуться с Монмартра с собственным портретом. Вы долго откладываете поездку, потому что помните о том, что происходит со сбывшимися мечтами: они становятся воспоминаниями. Причем не всегда сладкими и искрящимися. Но даже если Париж никогда не был городом вашей мечты, он наверняка занимает верхнюю (пусть не самую, но непременно верхнюю) строчку в обязательном списке: успеть увидеть Елисейские Поля при жизни, потому что нет уверенности, что именно туда попадешь после смерти.

И вот — сомнения отброшены, страхи подавлены, билеты куплены, комната с видом на парижские крыши зарезервирована. Едем! Даже если ноги не дрожат, а сердце не стучит участившимся ритмом, вы спешите купить себе новое пальто — какого–нибудь необычайно пастельного («фиалка Монмартра»?) цвета: как я буду выглядеть в Париже? На самом деле Парижу до вас не будет дела. Но вы об этом то ли не догадываетесь, то ли не хотите: потому что Париж звучит головокружительно, отбивая остатки здравого смысла.

В метро, которое везет из аэропорта «Шарль де Голль» в центр города и проходит под Сен–Дени (привет Морису Дрюону, его «Проклятым королям» и королевской усыпальнице!), ты, белый, оказываешься в меньшинстве и где–то на уровне инстинктов начинаешь теснее прижиматься к чемодану. Твои проблемы: здесь нет агрессивно настроенных, а твоя интимная близость с чемоданом — всего лишь фобия.
... И вот на тебя обрушивается Париж. Или это ты обрушиваешь на него свои детские мечты, книжные воспоминания и киношные восторги? И требуешь соответствовать твоим ожиданиям? Тупиковый на самом деле путь, но многие идут именно им. Я опасность предвидела, разведку и рекогносцировку провела. К каждой поездке я готовлюсь основательно и, отправляясь в новый город даже в первый раз, кажется, почти все знаю: как ездить в метро, куда идти, где обедать и какой балет дают в театре (балет — обязательный пункт программы, в Париже он тоже был, с лучшим в этом городе видом на Эйфелеву башню). Ну и про музеи и главные достопримечательности — это само собой. Тем более это у меня не первый Париж, но второй после о–о–очень долгого отсутствия. Поэтому я знала, что «чрева Парижа», о котором так смачно писали и Дюма, и Золя, и Зюскинд, давно нет: снесли и перенесли, а на его месте построили подземный город, который парижане так и не смогли полюбить по–настоящему (зато облюбовали бездомные, обилие которых на улицах меня впечатлило). Может быть, именно поэтому вдоль стены церкви Святого Евстафия (у Дюма она упоминается) по выходным и сейчас работает рынок. Небольшой, конечно, но все–таки рынок. Страсть парижан к рынкам не задушишь, не убьешь, и мне это нравится. Устрицы есть, их заворачивают в водоросли. Но я равнодушна к устрицам.
Говорят, что с 1998 года полы парижского метро натирают ароматическим воском (150 тонн ежемесячно!) с ароматом духов «Мадлен», которые специально для подземки создали парфюмеры «Тьерри Мюглер». Я сильно принюхивалась и выглядела почти идиоткой: в подземке чаще пахнет мочой (Париж, прости за прозу), а на улицах (особенно узких и не слишком туристических) нужно внимательно смотреть под ноги: парижане, как мне показалось, собачек любят, но убирать за ними — не очень.

Сена оказывается мутной желтой рекой, а Лувр... О, Лувр, такой живой в воображении всех, кто читал про д’Артаньяна и Анжелику, оказывается не слишком изысканным вместилищем сокровищ (разочарование после музеев Ватикана, где даже сувенирная лавка — шедевр), главным из которых назначена «Джоконда», но тебя больше всего впечатляет Ника Самофрийская, уже пару тысячелетий стоящая на носу корабля в своем развевающемся на ветру хитоне. Ты буквально чувствуешь этот ветер и слышишь, как океан разбивается о камень.
На Монмартре ты вздыхаешь с облегчением: ну наконец–то! Здесь все соответствует ожиданиям: художники, узкие улочки, романтика... Один художник точно знает, чего хотят все эти безумные туристы, начитавшиеся Мопассана и насмотревшиеся импрессионистов: он в берете, небрежном красном шарфе и выбеленные джинсы его запятнаны краской: он нанес ее небрежными мазками. Если от того Парижа, о котором вы мечтали с детства, почти ничего не осталось, всегда найдутся люди, готовые заработать на воссоздании вашей мечты. Услышав русскую речь, подходит: «Шагал!» Говорит, что начал учить русский и возьмет за портрет недорого. Но мне кажется, что монмартрским художникам актуальнее учить китайский: сегодня китайских туристов в Париже значительно больше, чем русскоязычных.

...А потом ты переходишь на левый берег, бредешь по улице Муфтар, самой старой в Париже, которая помнит и коня д’Артаньяна, и лекции философа Декарта, и понимаешь: даже если тебе удастся вытеснить Париж из своего сердца, он навсегда останется в твоей памяти. Ты же с ним вырос.

sbchina@mail.ru

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО.