Отцовский сад

…И все же жестокая зима сорокового года сильно обожгла деревья. Не хотелось верить в смерть сада, и мы с нетерпением ждали тепла, каждый по-своему втайне надеясь на чудо воскрешения. Увы, чудес не бывает. Прошла весна, наступило лето, а яблони стояли черными. Одна лишь груша, росшая у самого окна, подавала признаки жизни, вселяя надежду и радость в наши сердца. Но на следующую весну и ее гибель стала очевидной. — Надо вырубить сад и посадить новый, — сказал задумчиво отец. — Не спеши, Степа, — просила его мама. Она сама подходила в который уже раз к груше, медленно, словно надеясь, что не сегодня завтра листочки оживут, раскусывала зубами почерневшие почки и огорченно качала головой: померзли, все до единой веточки померзли. Не хотелось прощаться со старым садом. И не думала тогда, не гадала, что всего через два месяца закружатся в чистом июньском небе вражеские самолеты, осыпая землю шквалом смертоносного огня. — Не грусти, мать! Мы еще посадим новый сад! – уверенно сказал отец, прощаясь с нами… В холодные и голодные зимние дни фашистской оккупации старый сад как нельзя лучше пригодился на дрова. Постепенно забыли о нем. До него ли было, когда решались судьбы людей. Когда судьба самой Родины решалась! …Он вернулся домой. Разве можно забыть тот радостный день? В каждой такой семье это был самый большой, самый торжественный праздник. Праздник, приравненный к Дню Победы. Но мне почему-то больше всего запомнился плотный старшина в шинели и пилотке, с пышными черными усами. Окружили мы его со всех сторон, целуем. А он басит что-то да улыбается, каждому прибаутки сыплет, приговаривая: — Ну как тут не победить, если за нами такие мощные, многочисленные тылы? И трудно было различить, чем больше пропах солдат: порохом или табаком. …Утром, когда мы встали, чтобы получше рассмотреть отца, его в доме уже не было. Поднялся чуть свет, рассказывала мать, собрался по-солдатски, закинул за плечи видавший виды вещевой мешок и подался в сторону железнодорожной станции. — И что он там забыл? – недоумевала мать. Возвратился отец на следующее утро. Промокший, уставший, но радостный. Его солдатский вещмешок был доверху набит тонкими деревянными прутьями. — Бери-ка, сынок, лопату и отнеси ее вон туда, в сад. Я охотно последовал за отцом. Он в это время, медленно копошась, развязывал вещмешок, рассматривая молоденькие побеги яблонь и груш. Потом единственной рукой с силой вонзил острую лопату в грунт и, как ребенок, радовался, приговаривая: — Сейчас, миленькие, сейчас мы вас устроим на постоянное место жительства. Ох как вы нам нужны! У нас вам привольнее будет, чем в своем питомнике, вон простор какой! Ямки отец выкапывал долго, основательно. У каждого саженца аккуратно утрамбовывал землю, забивал колышек и привязывал к нему деревце веревочкой, разговаривая при этом с каждым из них, как с другом, как с живым существом. С тех пор в мою обязанность входило раз в неделю поливать яблони и груши. И я с радостью выполнял это отцовское поручение. Через некоторое время отец ликовал: — Прижились, родненькие, прижились! Ну-ка, мать, а я что говорил?! Чья взяла? Осенью отец непременно звал за собой в лес. Там мы рубили еловые лапки. С трудом тащили их домой. Потом со вкусом обставляли ими стволы деревьев и обвязывали для прочности пенькой. — Так надежнее будет, — пояснял отец, — зайцы кору не объедят. А зайцы действительно, пока шла война, расплодились так, что в зимние длинные ночи выделывали кружевные кренделя у самого дома. Как говорится, под самым носом. Укроешь деревце вроде бы как надо, нет же, найдут лазейку, как ножом срубят самую верхушку. И все же нежные поначалу прутики год от года крепли, набирали силу в соках родной земли. Медленно, но уверенно расправляли свои ветви-крылья. И вот пришла долгожданная весна первого цветения. Помню, мать всех поутру подняла на ноги, как на редкостный праздник, как на чудо потащила посмотреть на цветущий сад. А сама не переставала радостно и возбужденно повторять: — В этом году у нас впервые яблоки будут! Свои яблоки будут! Я всегда восхищался ее добрым сердцем. Даже среди грязи и крови она никогда не позволила бы себе ненароком наступить на живой цветок. Он для нее, словно обнаженное сердце. И в самом деле, что может быть краше весеннего сада, одетого в пышный бело-розовый наряд?! Каждая яблонька, каждая груша стоит, словно невеста-красавица в свадебной фате. Как он, отец, радовался тогда! Трудно было понять только, чему больше: бело-розовому мареву сада, победе над искалеченным войной самим собой или же просто жизни, голубому небу и солнцу над головой, веселому щебету птиц, ласковому пьянящему слову сына, с достоинством впервые произносящего: «Папа, па-па-а-а»… С годами сад взрослел, полукольцом подступая все ближе к родительскому дому. До сих пор не могу забыть, какую яркую картину можно наблюдать в августовском саду, когда поспевает урожай. Будто сама радуга вплелась в зеленые кудри ветвей, обильно усыпанных плодами – красными, желтыми, оранжевыми, розовыми с прожилками, с глянцем и восковым налетом на круглых боках. Смотришь – и не можешь глаз оторвать. До чего же искусно творение природы и рук человеческих! Яблок уродило столько, что не знали, куда их девать. И все крупные, сладкие, сочные… Немного лет минуло с тех пор. Болезнь, фронтовые раны часто заставляли отца уединяться в саду. Не хотел старый солдат, чтобы видели в его глазах тоску и боль. Как-то я вошел следом за ним в сад. Отец стоял, прижавшись небритой белесой щекой к шершавому стволу яблони. По прожилкам коры бежали вниз тоненькие ручейки. Если бы это была береза, я нисколько не сомневался бы, что это она щедро пустила свой сок… Увидев меня, он положил свою тяжелую руку на мое плечо и тихо, задумчиво сказал: — Будь мужественным, сынок! Чувствую, что урожая мне уж больше не дождаться. Берегите отцовский сад. За добро всегда добром помянут. …Его провожали в последний путь в начале мая. На прощанье яблони успели надеть свой весенний цветочный наряд. Провожали, как и многих в то время односельчан, погибших в боях за Родину, отдавших свои жизни за то, чтобы вечно цвели на земле сады… Когда свежий весенний ветер срывает бело-розовые лепестки, они долго еще кружатся в воздухе, высоко взмывая вверх, и медленно опускаются на краю деревни на серый квадрат гранита, укрывая и согревая его своим белоснежным пухом. Где бы и как бы долго я ни был, всегда нахожу время хоть ненадолго заглянуть в родительский сад. Сюда влечет меня не только запах яблок. Нечто большее согревает здесь душу родным теплом, вызывая образ самого дорогого мне человека – отца. Когда я смотрю на праздничное шествие ветеранов, невольно приходят на память строки А.Твардовского, часто повторяемые отцом, от которых замирает сердце не только каждого фронтовика: Я знаю, нет моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе – Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, Речь не о том, но все же, все же, все же… Мы верим! Нет вины! Но есть чувство великой ответственности и долга живых перед памятью павших. Оно уберегает нас от всего мелкого и мелочного, не дает задремать совести и заставляет мерить сегодняшнюю жизнь чистой и высокой мерой их подвигов. …Да, у каждого своя память о войне. И одна – большая всенародная память. Девятого мая, в День Победы, во многих городах нашей страны вновь встречаются бывшие однополчане. К Вечному огню, к мемориалам павших за свободу и независимость нашей Родины, к братским могилам, к могилам погибших на войне отцов, мужей, сыновей и дочерей, к могилам боевых товарищей придут ныне живущие. Приспустят боевые знамена, положат охапки цветов, преклонят колени. И Родина отсалютует солдатской доблести. Так будет всегда, сколько бы поколений ни сменилось с того великого Дня Победы, когда над землей восторжествовала тишина и люди остро ощутили, что нет ничего прекраснее и дороже, чем мир на земле. …А по ночам мне снится отцовский сад. Я родился и вырос под его легкий, глуховатый шум. Он будил меня на знобких рассветах, убаюкивал долгими летними вечерами, согревал, провожая в школу колючими зимами. Может, поэтому в большом городе, вдали от родительского дома, мне среди прочего почему-то недостает и отцовского сада. Сколько минуло лет! Но с тех пор в шуме любого городского сада все слышу неутихающее его звучание, словно голос моего детства, словно привет далекого отчего края.