 |  |
— Конечно. Веду уроки в обычной средней школе. Даже не в гимназии. И не вижу в этом ничего особенного: так сложились жизненные обстоятельства. Вдаваться в подробности не хочется, но мне нужно было зарабатывать деньги. А учитель физкультуры — вполне подходящая для меня профессия.
— Не самая денежная.
— А куда идти? Строителем? Пробовал тренировать. В 2003 году работал в молодечненской ДЮСШ. Подготовил ребят — даже чемпионы республики были. Но они ушли дальше по возрастной лестнице, а новую группу я не сумел собрать. Даже рекламу на телевидении давал: “Олимпийский чемпион набирает группу детей...” Никто не пришел. По школам походил — согласились 3—4 человека, но с ними изначально было все понятно: без шансов. Детей набрать сегодня крайне сложно. И даже если отберем талантливых, как их удержать?
— Вас же как-то удержали в свое время.
— Я сам пришел. Во втором классе у меня был друг, который занимался легкой атлетикой. А я в то время вообще на баяне играл — какой там спорт? Но за компанию втянулся. Забросил баян, начал ходить на тренировки... Тогда тренерам проще было. Во-первых, развлечений у ребятни практически не было. Во-вторых, в советской системе несколько иначе распределялись капиталовложения в спорт. Там существовала пресловутая пирамида, поэтому ничего не разваливалось. А сейчас в лучшем случае столбик из кирпичей пытаются сложить, да и тот — без раствора. Нам ведь в ДЮСШ спортивную форму давали, шиповочки, талоны на питание... Дети ведь в атлетику частенько приходили из не самых богатых семей и они понимали: заслужат — все получат. А те, кто до вершины добрался, вообще ни в чем не нуждались.
— Считается, что такой подход развращает спортсменов и потом им бывает сложно вписаться в неспортивную жизнь.
— Есть проблема, но вот для спортивных результатов такая система идеальна. Я в любое время мог прийти на любой стадион Советского Союза, и мне были обязаны предоставить условия. И приходил! График тренировок 2 через 1: не раз “рабочий день” попадал на 1 января. До сих пор помню, как утром первого числа стучался в манеж, а мне открывали вахтеры, которые с трудом понимали, что нужно этому человеку, который в одиночку будет в Новый год тут бегать.
— Много вас, таких фанатиков, было?
— Профессионалы в этом все одинаковые. Если относишься к работе по принципу шалтай-болтай, редко удается подняться на высокий уровень. Обычно же любой успех — это работа с жесткими рамками и ограничениями. Вся жизнь определяется тренировочным планом и твоим самочувствием.
— Пытаетесь учить такому отношению на уроках физкультуры?
— Отчасти. Но в основном, конечно, тесты сдаем. Дети сейчас такие, что большинству вообще ничего не нужно. Спецмедгруппа у каждого второго: кто не сколиозник, у того проблемы с сердцем. Какие там соревнования? Но стараюсь научить чему-то большему, чем нормативный минимум.
— Дети-то, вообще, знают, что у них физрук — олимпийский чемпион?
— Знают. Но большого ажиотажа мои титулы не вызывают. Хотя при этом помню, как в бытность работы в ДЮСШ выехали на детские соревнования в Польшу. Ведущий объявил, что на стадионе присутствует олимпийский чемпион Геннадий Авдеенко, и после этого я без малого полтора часа автографы раздавал. На блокнотах, кепках, майках, руках и бог знает на чем еще. Белорусы же, даже если чему-то и удивляются, виду стараются не показать. Но настоящую популярность я прочувствовал в 1983 году, когда в 19 лет стал чемпионом мира.
— Что чувствует парнишка, неожиданно оказавшийся на вершине, куда многие за всю жизнь не добираются?
— Если честно, то подобных ощущений я не испытывал даже в 1988-м после олимпийского золота. На меня буквально набрасывались: автографы, фотографии... А у меня был шок. Словно не со мной все происходит. Помню: стою в ванной перед зеркалом и повторяю: “Ты — чемпион мира!” Со мной ведь тогда в секторе настоящие мастера выступали: Чжу Цзянхуа, Тайк Пикок...
— Как вам удалось не сдрейфить в такой компании?
— Без мандража выступать вообще нельзя. Ведь чем человек отличается от спортсмена-чемпиона? Потенциально, практически каждый из нас может показывать очень высокие результаты. Сколько было случаев, когда в состоянии стресса, условно, бабушка двигала тяжеленный сейф! Но большинство людей не способны включить свои сверхспособности, а чемпион обязан это сделать, причем в нужный момент. Я знаю много примеров, когда ребята на тренировках улетали бог весть куда, а на соревнованиях за всю жизнь так и не сумели повторить. И все это в еще большей степени касается Олимпиады: у большинства атлетов Игры вообще бывают один раз в жизни.
— За нынешним поколением прыгунов следите?
— Ребятам не хватает куража и веры в собственные силы, а происходит это из-за недостатка конкуренции. Человека постоянно нужно заставлять что-то делать. Даже в СССР суперрезультаты показывали те виды спорта, где была мясорубка. Гандбол, например, где был очень серьезный отбор, хоккей... В футболе, кстати, мясорубки не было, и потому футбола у нас как не было, так и нет. Ребята привыкли, что они всегда с деньгами и у них все хорошо. Не пойдет в этой лиге — поедет в другую, но машина-квартира всегда будут. А у нас в 1988 году норматив для отбора на Олимпиаду в прыжках в высоту был 2,36. Сейчас с такими цифрами чемпионаты мира выигрывают, а в том году норматив выполнили четыре человека!
— Конкуренция влияла на отношения в команде?
— Женщины, да, могли друг на друга косо смотреть, не разговаривать из-за постоянного соперничества. А мы — нормально. Понимали, что эта мясорубка нас подстегивала и помогала расти. Чего, кстати, очень не хватает нынешнему поколению. Сейчас, например, говорят о прогрессе, обсуждают, что на зимнем чемпионате Беларуси какая-то интрига появилась, эмоции. Но оба этих героя, которые в Могилеве за титул спорили, прыгают максимум на 2,29. В СССР такие результаты никто даже всерьез не рассматривал. Но чтобы расти выше, должен быть стимул.
— Неудивительно, что ваше поколение богато на яркие личности. Один Сергей Бубка чего стоит...
— Я его, кстати, хорошо знаю. Вместе с юниорского возраста выступали, на соревнованиях в одной комнате жили. На Олимпиаде в Сеуле он, правда, поселился с метателями, но перед выступлениями на ночь все равно пришел ко мне: у них шумно, все уже выступили, празднуют... Я пустил его поспать на “чемпионскую кровать” — на следующий день он победил! Сергей всегда был жестким, властным человеком. Постоянно пытался чего-то добиваться. Наверное, поэтому и полез в политику. Хотя, когда в Киев ездил, хорошо погостил и у Бубки, и у Рудика Поварницына. Это человек, который первым в истории 2,40 прыгнул, мировой рекорд установил.
— Как, кстати, относитесь к предложениям обнулить все рекорды мира и начать отсчет с чистого листа?
— Отрицательно отношусь. Как сейчас определить: кто принимал допинг, а кто — нет? Все ведь очень индивидуально. К тому же я не исключаю, что в идеальных условиях кому-то все-таки удастся побить мировой рекорд Хавьера Сотомайора (245 см). Его ведь к этому рекорду тоже вели. В Испании, где он прыгал, несколько лет готовились к этому событию. И сам Хавьер настраивался на конкретные соревнования на конкретной арене. Плюс еще ряд нюансов и хитростей. Например, планка была нестандартная. Для неспециалиста это незаметно, но одна планка будет падать от малейшего касания, а другая оставаться, даже если спортсмен ее дугой выгнет. Потому что набалдашники, которыми она на полочках лежит, сделаны из мягкого материала...
— Кому в таком случае было выгодно, чтобы Сотомайор установил рекорд?
— В первую очередь, организаторам соревнований. В Саламанке, где он прыгал, стадион чуть больше минского “Олимпийца”, что на Калиновского. А тут — рекорд мира! Причем два: первый раз Сотомайор установил там 2,43 за несколько дней до Олимпиады-1988, куда кубинцы не поехали. А это все реклама, спонсоры, деньги... Так что создай такие же условия, например, украинцу Богдану Бондаренко — кто знает, может, уже и перепрыгнул бы кубинца?
— Я вот все-таки не понимаю: почему вас с таким опытом не пригласили поработать со сборной?
— Оказался не нужен. Да я, переезжая в Беларусь, и не пытался кому-то навязаться. У меня тогда травмы начали о себе напоминать, ахиллы. В Беларуси медицина была лучше, моя первая жена была из Солигорска... Сейчас, кстати, зовут в Россию — совсем недавно звонили. Но там ведь тоже денег никто просто так не даст. Прыжки — это не хоккейный клуб, куда приходишь на контракт и стабильную зарплату. Здесь с большой долей вероятности светит общага и будущее зависит от прогресса результатов учеников. А они непредсказуемы. Впрочем, за это ведь и любят легкую атлетику.
