Небольшая кафешка, где мне обычно подают любимый напиток, оказалась закрыта, и я пошел дальше. Тогда и обратил внимание на одинокого пожилого человека, сидевшего на скамейке у супермаркета и пытавшегося разжечь сигару. Я и сам в более молодые годы был какое-то время подвержен этой вредной привычке и потому знал, что сигару не всегда удается разжечь сразу. Незнакомец чем-то привлек мое внимание, и я решил пообщаться с ним. Тем более что он наконец затянулся и выпустил струю дыма.
— Не бережете вы свое здоровье, — сказал я, присаживаясь неподалеку от него.
— Знаю, — ответил мужчина. — Больше двадцати лет минуло, как бросил курить, но вот опять что-то внутри сломалось. Вчера и спиртным немного злоупотребил, хотя мне, как большому любителю этого дела, в прошлом врачи навсегда запретили.
Незнакомец помолчал, затем продолжил:
— Сколько той жизни осталось, чтобы отказывать себе пусть и в сомнительных, но хоть каких-то удовольствиях.
— Ну не скажите, — вступил я в разговор. — Никто не знает, кому и сколько отпущено, а то, что отпущено, следует ценить и проживать в благодарности. Как говорится, нам не дано предугадать…
Что-то удерживало меня в этот холодный вечер рядом, хотя я всегда стараюсь не быть назойливым. Лицо мужчины с сигарой мне ни о чем не говорило, а вот голос… Впрочем, мало ли на свете похожих интонаций. Тем не менее я не торопился сдаваться, ибо давно уже не верю в случайные совпадения. Они всегда меня настораживают, и не раз приводили к самым неожиданным открытиям. Хорошим и не очень. И я предложил Арсению Павловичу, как он назвался, составить мне компанию в одном из знакомых кафе в огромном супермаркете.
В помещении было тепло и нарядно, но посетителей после новогодней ночи можно было пересчитать по пальцам. После нескольких глотков горячего кофе беседа завязалась, и я почувствовал, что память вот-вот все же услужливо подскажет, где, когда и при каких обстоятельствах я слышал этот хрипловатый баритон.
Арсений Павлович тем временем усердно критиковал новогодние телепередачи.
— Наше белорусское телевидение все еще в поиске, и уже есть заметные успехи, а вот соседи-россияне могли бы при своих возможностях и больше чего-то свеженького предложить. Не знаю, как другим, а мне порядком поднадоели одни и те же герои из шоу-бизнеса.
Я выпил полчашки и не торопился поддержать собеседника в его критике, даже когда он стал возмущаться юмористическими передачами.
— Что за тексты у тех же маститых артистов, — говорил Арсений Павлович. — То у них теща вредная, то шутки, как говорится, ниже пояса. Вот тот же Аркадий Райкин себе такого не позволял…
И тут, как случалось уже не раз, память прорвало… Точно. Это тот самый мужчина, к которому меня подселили в номер могилевской гостиницы, когда в молодые годы я находился там в командировке. В моей журналистской жизни было несметное количество гостиничных номеров с их самыми разными постояльцами. Как тут упомнить!
Но те две ситуации, о которых мне рассказал перед сном сосед, я помню до сих пор, хотя минуло, пожалуй, не менее тридцати лет. Лицо его я мог и не запомнить, так как рядом мигала только неяркая лампочка ночника. А вот голос… Этот хрипловатый баритон вместе с теми жутковатыми историями в память врезались навсегда. Правда, даже сейчас, за чашечкой кофе в уютном кафе, я не торопился признаться в этом собеседнику.
— Всякое происходило со мной в этой жизни, — говорил тогда такой же, как и я, могилевский командировочный. — Вот, скажем, тот случай, когда мы с братом копали у дедушки в деревне колодец. Славик, который был старше меня на четыре года, уже достаточно углубился, когда я решил заглянуть к нему в яму и позвать на обед. Он же в этот момент выбросил лопату наружу, и мне от нее хорошенько досталось. Кровищи было много, в больницу возили. Сказали, что повезло…
Тогда мой гостиничный собеседник помолчал и рассказал еще одну, откровенно зловещую историю, которую ему пришлось пережить.
Кроме брата, который через год утонул в речке, что рядом с той самой деревенькой, в которой он копал колодец, у Арсения Павловича была еще и сестра. С ней и случилась та беда, когда она работала поваром в психиатрической клинике. В этом же учреждении находился пациент, который, как полагали, излечился, но был одиноким, и его оставили для всяких вспомогательных работ. Так длилось почти пятнадцать лет, и не было никаких признаков, что болезнь может вернуться. И вот однажды утром сестра моего соседа по номеру пришла на работу немного пораньше. Этот пациент иногда помогал поварихе на кухне. На этот раз он спокойно зарезал ее огромным ножом, а затем и расчленил. Так случилась эта трагедия.
Я уже засыпал, когда Арсений Павлович завершил свой рассказ и упомянул, что у сестры остался сын — первоклассник по имени Даник, которого они с женой растили дальше.
Сейчас в новогоднем уютном кафе тот вечер в гостиничном номере и рассказ соседа-постояльца память вдруг зримо вернула. Я глянул на Арсения Павловича, который уже допивал свой кофе, и неожиданно для него, да и для себя тоже, вдруг спросил:
— А как сложилась судьба Даника, то есть, уже, конечно, Даниила?
Повисла гнетущая тишина, и собеседник, широко раскрыв глаза, уставился на меня. Затем тихо произнес:
— Откуда вы знаете имя моего племянника?
Мужчина выглядел растерянным и настороженным одновременно, и я поспешил его успокоить:
— Немудрено, столько лет прошло, — сказал я и поведал, при каких обстоятельствах узнал историю про брата и колодец, а также о случившемся с его сестрой. Похоже, мой ответ не успокоил мужчину, и он стал нервно искать в карманах сигару. Я напомнил ему, что здесь курить не разрешается. Арсений Павлович наконец успокоился и сказал:
— Даник — это еще одна моя печаль. Он сейчас в колонии — отбывает наказание за дела, связанные с наркотиками. Парень сам подсел на эту гадость, а затем стал помогать наркодилерам. Так и попался. Вы же знаете, законы у нас на этот счет строгие.
Мне стало жаль этого малознакомого человека, пережившего столько невзгод. Я подумал, что нет ничего удивительного, что в свое время он сам оказался в плену у двух наиболее вредных и опасных привычек — табакокурения и злоупотребления алкоголем.
Подумал и о том, что эти новогодние праздники, увы, отнюдь не для всех столь радостные и желанные. Жаль, что и мой собеседник даже спустя годы оказался вновь у той пропасти, откуда не всегда и не всем удается вырваться.
Мы еще достаточно долго беседовали о жизни. Я узнал, что, когда Арсению Павловичу стукнуло пятьдесят, как раз в день рождения жена объявила, что уходит от него к мужчине, которого полюбила. Не самым радостным стал и момент, когда его, достаточно крупного чиновника в сельскохозяйственной отрасли, отправили на пенсию. Просто сообщили, что контракт с ним не будет продлен.— И что же меня может ждать на том берегу? — с легкой иронией произнес Арсений Павлович.
— Будет неправильно, — сказал я своему собеседнику, — если, пережив столько бед и горьких историй, победив пагубные привычки, вы вновь окажетесь на грани еще большего несчастья. У реки, именуемой жизнью, всегда два берега. Уверен, вам совсем немного осталось, чтобы доплыть до светлого берега. Иначе не бывает!
— Разное, — ответил я. — Вернется Даниил, который наверняка вас любит. Можете встретить женщину, которой тоже когда-то не повезло, и теперь она сможет отдать свое тепло, чтобы согреть и вашу душу. Женщины — удивительные создания! — с неожиданным восторгом произнес я. — Да мало ли что еще может случиться, пока этот земной шарик вертится и для вас тоже.
Не знаю, но мне показалось, что Арсений Павлович как-то вдруг оживился и с благодарностью в глазах пожал мне руку. Я же подумал, что, возможно, только такой встречи в этот пасмурный, хотя вроде бы и праздничный день ему не хватало.
Мы расстались и договорились встретиться на этом же месте через год. Ну как получится…
Самое удивительное, что и у меня вдруг стало как-то светлее на душе, хотя настроение с утра было не самым радужным. Синоптики обещают снег и серьезное похолодание. Словом, зима еще только набирает бег. Значит, еще увижу, как игривые снежинки кружат вокруг вечерних фонарей, как усердно что-то ищут синички на высокой яблоне под окном нашей многоэтажки. Жизнь продолжается…
