«Родина или смерть! – /Это бесстрашных клятва./Солнцу свободы над Кубой гореть!/Родина или смерть!» – кто только из школьников 60-х не распевал эту песню, одну из самых популярных в наши времена. «Куба – любовь моя!/Остров зари багровой…» – не было образа поэтичнее этого. «Песня летит, над планетой звеня: «Куба – любовь моя!» Фильм Виталия Манского «Родина или смерть» – о другой Кубе, которая в 2009 году отметила 50-летие Кубинской революции и вместе с состарившимся команданте переживает не лучшие времена. Страна на перепутье, и нет того, кто указал бы ей путь.
– Виталий Всеволодович, чем все-таки был продиктован замысел картины «Родина или смерть» – юбилеем Кубинской революции или возможностью снять кино, которое будет проводить множественные параллели с состоянием некоего социума накануне больших перемен?
– Юбилейными подсчетами не занимался, но еще в России у меня было стойкое ощущение, что Куба постепенно готовится к прощанию с эпохой, в которой прожили несколько поколений кубинцев. И как любому человеку, ощущающему собственное прощание с огромным государством, которое тоже прекратило свое существование при нашей жизни, и в достаточной степени не осознавшему, что же с нами произошло, мне было любопытно посмотреть сквозь призму индивидуальной самооценки на Кубу. Примерно за год до съемки с этой целью мы проехали всю Кубу, заезжая в самые заброшенные деревеньки, и по мере путешествия у меня постепенно возникло понимание того, что это кино.
– И как же у вас возник центр Гаваны, этот танцевальный коллектив, исполняющий популярный танец Ruedo de casino, через призму которого вы увидели всю Кубу?
– Конечно, у меня были и другие, может быть, более притягательные ходы, но я должен был все соразмерять с жестким контролем за иностранцами. Я понимал: если попробую рассказать другую историю, то просто утону – не на первый день, так на десятый, группу вычислят и визу аннулируют. И речь необязательно о проституции, это лежит на поверхности, наберите в поисковой системе слово «Куба» – и вы увидите, особенно в ютубе, что 90 процентов информации будет посвящено именно этому. Так что мы рассматривали более оригинальные ходы, об одном из них могу рассказать.
Не удивляйтесь, но первым декретом победивших барбудос на Кубе был не «мир – народам, земля – крестьянам, фабрики – рабочим», а декрет о запрете азартных игр. Азарт в природе кубинцев, и, несмотря ни на что, они хотят играть. Но все азартные игры вне закона, и что придумали кубинцы – они делают ставки на лотереях в подпольных квартирах – вспомните, как в «Спорлото» отмечают, допустим, 7 цифр из 49. И вот сколько денег стекается в эту квартиру, таков и джекпот. А результаты сверяют по радио, где каждую субботу проводится венесуэльская национальная лотерея. По умолчанию они договариваются, что ее результаты актуальны для подпольной кубинской лотереи на листочках бумаги. Я подумывал снять эту историю, но понял, что это нереально.
– А на танцоров как вышли?
– Консультантом у нас был журналист Сесар, который учился в Союзе и хорошо говорил по-русски. И вот он нас возил, все показывал-рассказывал и все время как заведенный говорил: «У меня дядя, у дяди танцевальный ансамбль», и я уже как от назойливой мухи от него отмахивался. Прямо по анекдоту – ты приезжаешь за границу, а таксист тебе говорит: «Поехали к моему дяде в магазин, там скидки». Но потом я познакомился с этим дядей, посмотрел выступление его стариков, стал присматриваться – елки-палки, что-то в этом есть, хотя я очень не хотел никаких сравнений с фильмом Вима Вендерса «Buena Vista Social Club» – о кубинском музыкальном коллективе поющих стариков. Но когда стал знакомиться с этими людьми, понял, что если предложу кубинской стороне историю о танцорах, для них это будет пароль, за которым «Сим-сим, откройся!». То есть через этих танцоров я смогу проникнуть в Кубу, и я себе сказал: да, танцоры – это прекрасно! Тем более что танец потом из картины ушел, хотя я с большим трудом изымал эти кадры, было красиво и с определенной драматургией снято, но уводило картину в сторону.
Вообще-то Ruedo de casino – это не какой-то доисторический гопак, танец был придуман на рубеже 50–60-х годов, и пик его популярности пришелся на время, когда закрыли все казино и стали осваивать залы, в которых устраивали танцклубы. В буквальном переводе это – «хоровод в казино», танец, в котором у тебя постоянно меняются партнеры, как у нас в кадрили. И я подумал, что будет любопытно через призму этого танца поразмыслить о круговерти кубинской жизни, где также все меняется, и пошел по этому пути. И это было как провидение.
– А что вас больше всего поразило на «острове зари багровой»?
– Оптимистичный кубинский характер, невзирая на все социально-политические, этические, моральные и религиозные проблемы. Наверное, поэтому Куба была самым романтическим и самым светлым социалистическим государством на планете Земля. И даже когда все рухнуло, национальный кубинский характер остался. Люди не то чтобы счастливы – в них нет депрессивности – вспомните, как две пожилые женщины, мама и дочка, рассказывают о том, как постоянно урезают продуктовые карточки. Спросили бы мы о том, как поживает, бабульку в русской деревне или пенсионерку в Москве – было бы такое стенание. А они не жалуются, даже находят объяснение этому жиму, а по тому, как легко и эмоционально говорят, можно подумать, что рассказывают о недавнем путешествии на Майами. И то, что мама как инвалид получает фунт курицы, вообще воспринимают как высшее благо. Мне было важно интонационно сохранить их речь, и я все время говорил звуковикам – дайте мелодику их аутентичной речи, пусть русский перевод запаздывает, сделайте так, чтобы больше влезло родного голоса.
– Но почему со времен революции ничего не построили на Кубе? Неужели это правда, что кубинцы могут только танцевать?..
– Насчет танца – правда, это не люди, это пружины, достаточно в кафе включить музыку или просто начать нащелкивать – все начнут танцевать. А насчет строительства – не имею права давать оценки, но я был потрясен, когда узнал, что дома в Гаване, как мне думалось, построенные в 70-х годах, оказались 58-го года постройки. Смотришь, оказывается, и памятник кубинскому революционеру Хосе Марти на площади Революции тоже построил Батиста за 6 лет до революции. Парадокс, но самими кубинцами ничего не построено и не отремонтировано. Даже на туристическом маршруте по старому городу, который обустроен, у европейцев будет повод подумать, «как обшарпанно и некомфортно», но они не знают, что увидят, если дойдут за пять минут до параллельной улицы. Зайдите в подъезд любого дома – огромный со старыми люстрами – и увидите, как люди обустраивают жилища. Не знаю, на основе каких законов (частной собственности там нет), но этот подъезд пятиметровой высоты балками разбивают на два уровня, между ними делают проход и устраивают помещения с маленькими бетонными дверками. И чтобы попасть в нужную квартиру, ты проходишь по подъезду и видишь, как совершенно открыто живут люди. Причем я видел эти места Гаваны в старой хронике, красивейший был город.
– Скажите, во время съемок на Кубе вы как человек из России не ощущали комплекса вины по отношению к кубинцам, которые все-таки ориентировались на Советский Союз, и вдруг этот ориентир так бесповоротно исчез?
– Конечно, ощущал. Причем мы сами непросто выбирались после краха Союза. Помню, как в 90-х в Москве продукты надо было получать по талонам, а талоны выбивать в райисполкоме. Я уехал на 7 месяцев снимать войну в Карабахе, а жена с двумя детьми караулила, когда же завезут масло. Через все это прошли и кубинцы.
– Помогала ли в работе ваша антисоветскость, как вы подчеркнули на пресс-конференции по фильму на «Кинотавре»?
– Несомненно, да, поскольку она выражалась в отсутствии моих сомнений относительно будущего кубинцев. Уверен, что эти люди заслуживают лучшей жизни. Я понял, что социалистическая система в этом виде себя исчерпала, поэтому у меня нет иллюзий, что в этой системе можно построить социализм «с человеческим лицом».
– А каков все-таки процент людей на Кубе, которые уверены, что с острова надо «валить»? И кто считает, что надо остаться?
– Страна, к сожалению, закрытая, свободной прессы и телевидения нет, все подконтрольно. Мы заведомо отказывались от контакта с оппозиционно настроенными людьми, потому что они сделали свой выбор, с ними все ясно. Куда интереснее было общаться с теми, кто хочет остаться жить на своей родине. Их локально-глобальное мироощущение для меня более драматично, нежели заявления тех, кто ждет, когда бы свалить, – «Куба – отрезанный ломоть».
– В чем выражается отношение к США в кубинском обществе – в страхе?
– Конечно, они хотят самостоятельно обустраивать Кубу, но боятся, что инициативу перебьют богатые соплеменники из-за рубежа. Ситуация примерно такова, как если бы году в 1931-м, представьте, рухнула советская власть и в Советский Союз с сопредельных территорий из-за рубежа хлынули бы соотечественники – с деньгами и злостью. Что бы произошло в России? Очередная гражданская война – неминуемо. Население Кубы составляет около 5 млн человек, еще 2 млн кубинцев живут за ее пределами. Не то чтобы миллионеры, но тысяч по 10 долларов у каждого имеется, а на эти деньги можно полстраны купить, поскольку для кубинца и 100 долларов – деньги. Вот они и боятся, что люди, которые отдали свою жизнь за Родину, проиграют по сравнению с теми, кто предал ее.
– В общественном воздухе не ощутили реальных перспектив обустройства Кубы?
– Не будучи экономистом и политиком, вижу, что жизнь, условно говоря, в Эстонии, не имеющей газа и нефти, комфортнее, чем в России, имеющей неисчерпаемые запасы недр, промышленность, территории. Считаю, что на постсоветском пространстве можно построить жизнь, достойную человека. А жизнь любого человека дороже амбиций политиков и игр в исторические названия.
– В названии «Родина или смерть» заключен вопрос. Каков же ответ?
– Если полвека кубинцы прожили с утвердительным лозунгом – «Родина или смерть» и это было безальтернативное заявление, то сейчас лозунг больше звучит с вопросительной интонацией.
