Въезжаешь в Польшу и ловишь знакомые слова и звуки, многое понимаешь интуитивно, а когда просишь говорить помедленнее, понимаешь еще больше. Говоришь по-белорусски — и тебя понимают. Та же история в Чехии и Словакии — понимаете друг друга меньше, но все же слух постоянно улавливает знакомые слова. Неудивительно: мы же родственники, славяне. Научитесь понимать старославянский (тот, на котором говорит православная церковь) — западных славян будете понимать без проблем. Приедете в Болгарию или Сербию, слух постоянно будет улавливать знакомые слова. В общем, родственники.
С Венгрией история совсем другая: приезжаете сюда и понимаете, что ничего не понимаете. Ни на слух, ни на взгляд: речь звучит незнакомо, интонации другие, вывески выглядят чуждо. У венгров, более тысячи лет живущих в центре Европы (да, они тоже живут в центре, даже если мы привыкли так думать исключительно о себе), родственников в этой самой Европе нет. Они одни, сами по себе. Ближайшие сородичи (если по языку судить, а венгерский язык относится к финно-угорской группе) — за тридевять земель, к тому же родственные связи так давно утрачены, что никто даже и не пытается восстановить.
Я сейчас в Будапеште — готовлю материалы для проекта “Без железного занавеса”, в понедельник встречалась с вице-спикером парламента Шандром Лежаком. Он рассказывал о своем народном институте в Лакителеке: проходит, мол, кинофестиваль фильмов, участвуют представители шести стран. “Может показаться, что это фестиваль международный, но это не совсем так, — говорит господин Лежак. — Участвуют венгры, просто живут они в разных странах”. На самом деле это очень важное замечание. Очень важное для понимания Венгрии и того, почему она поступает так, а не иначе.
Венгрия — действительно остров посреди Европы. Сама по себе. Тысячу лет. Привыкла рассчитывать на себя и свои бойцовские качества (которые, надеется, не растеряла в сытой жизни). Чтобы понять, почему Венгрия сегодня ведет себя в миграционном кризисе именно так, а не иначе, “островное” это мышление учитывать нужно обязательно. До сих пор я относила это к британцам и японцам, но венгры — они тоже из этого странного островного племени. Может быть, даже более странного, чем британцы с японцами. Потому что вокруг венгров моря нет (родственников тоже). Исторически они всю жизнь защищают южные границы Европы. Хорватию, например, многие венгры и сегодня воспринимают как часть себя: не говорите им о том, что у Венгрии нет моря — они тут же вспомнят, что было. До Трианонских договоров 1920 года, по которым Венгрия утратила 2/3 своей территории и треть населения. Это тяжелейшая историческая травма, на которой правые партии вполне успешно строят свою политику. Венгрия помнит, как много она имела и как много потеряла. Да и южные границы Европы защищала она не всегда успешно: 150 лет Будапешт был оккупирован Османской империей, и это тоже историческая травма. Хотя то время обогатило Будапешт прекрасными турецкими банями (некоторые работают до сих пор), а Братиславе (тогда Пожонь) дало возможность гордо говорить: у нас короновались венгерские короли. Страх христианской Венгрии перед мусульманским нашествием где-то в подсознании живет до сих пор. И его тоже стоит учитывать.
Всю эту неделю друзья интересуются: как там в Будапеште? Мигранты? Отвечаю: мигрантов не видела. Бомжи — да, попрошайки — тоже (куда ж в наше время без них?). Мигрантов не видела, с пограничниками в дороге (пересекла две границы: между Чехией и Словакией и Словакией и Венгрией) не встречалась. Зато ото всех слышала, что правительство поступает правильно, решительно городя стены. Решительность считается чертой очень венгерской, а потому решительное правительство (а сейчас в Венгрии именно такое) набирает все большую популярность. Правда, люди, работающие в туризме, сокрушаются, что ситуация с беженцами лишила Будапешт как минимум трети туристов в сентябре. Жаль: Будапешт — красивый город.
