В доме Поляка (угол Губернаторской и Соборной площади), где находились редакция и контора, наверное, сочли нескромным давать ответ самочинно и сослались на «Русский инвалид»: «...Война — явление крайней сложности, и для исследования вопроса о продолжительности войны нужно произвести анализ весьма большого числа составных данных... Прежде всего, нужно установить, что спешить с миром нам совершенно незачем. Время — наш верный союзник и безостановочно играет нам на руку...»
Знали бы в «Инвалиде», чем обернется эта затяжная война для империи и самодержавия...
Но тогда, осенью 1914–го, патриотический подъем еще не иссяк. Коллеги в редакции «Голоса» в ночь на 26–е число принимали телеграммы подобного содержания:
«Львов. С непреодолимой быстротой продвигаются вперед наши войска в Галиции...»
«Петроград. 25 IX. Германская армия несет тяжелые потери в командном составе...»
«Петроград. 25 IX. Последние известия из Берлина производят впечатление большой растерянности...»
Как тут было не проникнуться национально–героическим пафосом? Метранпаж (старший наборщик), выйдя из типографии с глазами, красными от усталости и выкуренных папирос, должно быть, уснул в извозчичьей пролетке. А чуть погодя те же заголовки уже выкрикивали бойкие мальчишки —– разносчики газет.Да, подъем еще не иссяк. Но уже не видно в Петрограде нарядных и воодушевленных толп с национальными гимнами и лозунгами «Долой швабов!». Уже полетели к местам прежней дислокации полков — в Минск, Рогачев, Бобруйск, Могилев, Гомель — тревожные вести о том, что 4–й армейский корпус в Восточной Пруссии сильно пострадал. Уже комитеты при женских гимназиях развернули сбор средств для раненых и больных...
Первые победы тем временем дали повод для поспешных территориальных претензий. Пока еще на словах. Стоило русской армии в сентябре потеснить австро–венгерские войска, заняв почти всю восточную Галицию, Буковину и осадив Перемышль, как в приказе № 40 по Юго–Западному фронту было заявлено: «Родная нам по крови Галитчина с открытым сердцем и добрыми чувствами должна вступить в лоно матери России...» А «Минский голос» писал: «В Перемышле. По сведениям из Копенгагена, гарнизон Перемышля требует сдачи крепости».
Надо отдать должное — надежды германского генштаба удержать значительную часть Восточного фронта силами только австро–венгерской армии в результате провалились. Командующий 8–й армией генерал А.А.Брусилов отмечал в воспоминаниях: «На реке Гнилая Липа моя армия дала первое настоящее сражение. Предыдущие бои, делаясь постепенно все серьезнее, были хорошей школой для необстрелянных войск. Эти удачные бои подняли дух, дали убеждение, что австрийцы во всех отношениях слабее их...»
Позднее, 8 ноября, Николай II принял с частной аудиенцией посла Франции Жоржа Мориса Палеолога и в долгой беседе рассуждал с ним (или мечтал?) о геополитическом устройстве послевоенной Европы.
«Зажегши папиросу и предложив мне огня, он сразу приступает к делу:
— За эти три месяца, что я вас не видал, совершились великие события... Уже сейчас мы имеем право, мы даже обязаны посоветоваться друг с другом о том, что бы мы стали делать, если бы Австрия и Германия запросили у нас мира... Германия должна будет согласиться на исправление границ в Восточной Пруссии. Мой генеральный штаб хотел бы, чтобы это исправление достигло берегов Вислы; это кажется мне чрезмерным; я посмотрю. Познань и, быть может, часть Силезии будут необходимы для воссоздания Польши... Германия устроится, как ей угодно, но императорское достоинство не может быть сохранено за домом Гогенцоллернов. Пруссия должна стать снова простым королевством...»
Содержание этой беседы не попало на страницы газет, осталось лишь в мемуарах Палеолога. И у всех, кто их читал, наверное, создалось впечатление, что один из самых важных вопросов — когда закончится война? — государь считал делом почти свершенным, «победа уже не может от нас ускользнуть», хотя, конечно, «никаких иллюзий относительно тех испытаний и жертв», которые она потребует.Мог ли тогда самодержец Николай Романов предположить, что одной из этих жертв в конечном итоге станет он сам? Царь, как известно, не обладал талантом полководца. Но старался проявлять участие. Инспектировал крепости, например. На третьей полосе «Голоса» читаем:
«Государь Император, выехав вчера вечером (24 сентября по ст. стилю. — Прим. авт.) из ставки Верховного Главнокомандующего, проезжая через Белосток, повелел поезду остановиться и проследовал в крепость Осовец, дабы лично поблагодарить гарнизон за отражение атаки. Таким образом, Его Величество изволил быть вблизи боевой линии».
«Игрушечному» Осовцу предстояло выдержать еще два штурма в 1915 году до получения приказа об отступлении, и на этом участке фронта дела обстояли пока удовлетворительно. Чего не скажешь о положении в Восточной Пруссии, где после неудачного наступления и завершения операции 1–я и 2–я русские армии остались на прежних позициях, понеся ошеломляющий урон в людях, пулеметах и орудиях. Правда, как признал французский военачальник Ф.Фош, «активным вмешательством отвлекли на себя значительную часть сил противника и тем позволили одержать победу на Марне».
В утешение вдовам и матерям ноябрьский номер «Вестника Минского губернского земства» опубликовал сообщение с сухим заголовком «Справки о раненых и убитых». В нем говорится, что согласно объявлению Главного штаба «по содержанию поступивших от некоторых войсковых частей действующей армии сведений об убитых, раненых и без вести пропавших нижних чинах составлены и отпечатаны именные списки», которые разосланы всем начальникам губерний и областей для «распубликования». Главный штаб «просит население за справками о нижних чинах обращаться в полицейские участковые управления», а не в особое отделение по сбору сведений при Главном штабе. Все верно, у штабных и без того дел невпроворот — когда закончится война, кто его знает...
По сути, со сроками и масштабом кампании грубо просчитались военные ведомства всех участвующих стран. Для германского командования этот просчет оказался фатальным. После скорейшей, нежели предполагалось, мобилизации русской армии, наступления в Восточной Пруссии, Галиции и поражения на Марне стало ясно, что стратегический план Шлиффена–Мольтке («Обед у нас будет в Париже, а ужин в Санкт–Петербурге», как выразился Вильгельм II) провалился. «События на Марне и в Галиции отодвинули исход войны на совершенно неопределенное время. Задача быстро добиться решений, что до сих пор являлось основой для немецкого способа ведения войны, свелась к нулю», — констатировал начальник германского генштаба Э.Фалькенгайн.
22 октября императорский поезд, которым Николай II следовал в действующую армию, в 10 утра сделал остановку на станции Минск Александровской железной дороги, сообщил «Вестник Минского губернского земства». Ничего такого: хлеб–соль, депутаты дворянства, земские начальники, рапорт начальника округа барона Рауш фон Траубенберга... Николай напишет в дневнике: «22–го октября. Среда. Проснулся нехолодным дождевым утром. В 10 час. приехал в Минск. На станции был прием начальства и несколько депутаций. Ехал по городу в своем моторе с Сухомлиновым (военный министр до июня 1915 г. — Прим. авт.). После собора осмотрел лазарет для раненых в доме губернатора и военный полевой госпиталь на краю города. Уехал из Минска с опозданием в полчаса. Прибыл в Барановичи в 5 ч. Николаша (Главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич–младший. — Прим. авт.), встретил там и сел в поезд. В 5 1/4 был на Ставке...»
«Памятная книжка Минской губернии за 1915 год» уточняет, что в лазарете и госпитале государь беседовал с ранеными нижними чинами и офицерами и наградил медалями отличившихся солдат.
1 ноября Николай II посетил крепость Гродно: «В 10 час. утра прикатил в Гродну (так в оригинале. — Прим. авт.). Принял начальствующих лиц и депутации от губерний. В 10 1/2 приехала Аликс с Ольгой и Татьяной... В 21/4 отправился с коменд. Кайгородовым через город по Осовецкому шоссе. Доехал до форта № 4–й на холме. Выслушал доклад о работах по усилению обороны крепости. Осмотрел форт и дальше батарею № 19. Вернулся в поезд около 5 час. По дороге вне города стояли войска, пришедшие с разных укреплений...»
Среди них, возможно, были и те, кто оборонял гродненские укрепления в августе 1915–го: капитан Наркевич, военные инженеры Десницкий, Модрах и неизвестный наблюдатель, в числе других погибший на боевом посту (от залетевшей в щель бронированного колпака пули или тяжелой контузии) в том самом «форте № 4–й на холме»...В крепости Брест–Литовск офицеры, измученные вынужденным бездействием в то время, когда на фронтах идут бои, один за другим просились в действующую армию. Военный инженер Владимир Догадин, принимавший участие в строительстве и реконструкции брест–литовских укреплений, вспоминал: «В ноябре по личной просьбе отправился в действующую армию Д.М.Kарбышев. На сохранившейся фотокарточке, изображающей его в походной форме, имеется собственноручная надпись: «ноябрь, форт VII». После его отъезда и я недолго пробыл в Брест–Литовске. Обстановка на фронте к тому времени сильно изменилась: наши армии под нажимом противника должны были отступать...»
А в Минске осенью 1914 года, невзирая на военные действия, жизнь продолжает идти своим чередом: выходят газеты, публика сидит в ресторанах, зазывают программой городской театр и кинетофон... А вот дальше... На Западном фронте, как писал Фалькенгайн, «началась позиционная война в тесном смысле этого слова со всеми ее ужасами». На Восточном — будет тяжелое отступление русских армий, разрушившее великодержавные иллюзии, будут оставлены обширные территории, будут испытания и многочисленные жертвы. И за каверзным вопросом о сроках окончания войны согласно неумолимым законам истории отчетливо замаячат суровые перемены. Впрочем, не только для России.
web@sb.by
Советская Белоруссия №207 (24588). Среда, 29 октября 2014.
