Сегодня — День России. 22 года назад съездом народных депутатов РСФСР была принята «Декларация о государственном суверенитете РСФСР». Во многом именно это событие запустило процесс распада СССР. К этому времени уже полыхал армяно–азербайджанский конфликт в Карабахе, росла напряженность в других точках Кавказа и Центральной Азии, фактически отделились республики Прибалтики. Тем не менее в большинстве республик обстановка оставалась достаточно спокойной. Провозглашение суверенитета РСФСР создало ситуацию двоевластия, когда фактически наравне с общесоюзным центром возник альтернативный центр силы — российский во главе с Б.Н.Ельциным. Именно декларация о суверенитете России открыла дорогу «параду суверенитетов» 1990 — 1991 годов, и, по мнению многих экспертов, в суверенизации союзных республик было заинтересовано в первую очередь российское руководство во главе с Б.Н.Ельциным, тем самым выбивая остатки власти из рук Горбачева. «Парад суверенитетов», в свою очередь, позволил поставить вопрос о самом существовании СССР, каковой и был задан гражданам на референдуме 17 марта 1991 года. Несмотря на то что большинство высказалось за сохранение Союза, процесс распада уже было не остановить.
Отношение к дате в России, как мне думается, неоднозначное. Но она прочно вошла в список главных государственных праздников, трансформировавшись из Дня независимости просто в День России. Много шума в свое время наделало заявление Д.Медведева, что российская государственность насчитывает всего 20 лет и ведет отсчет как раз с момента провозглашения суверенитета. Посыпались возмущенные реплики: как же так, мол, сводить тысячелетнюю российскую государственность к последним 20 годам?
Однако если разобраться, Д.А.Медведев не так уж и не прав. Конечно, каждый народ желает видеть историю своей страны в виде стройной цепочки логически связанных событий, ведущих из дня вчерашнего в день сегодняшний. Однако история подобна саду ветвящихся троп Борхеса. Каждое крупное событие являет собой целый веер возможностей, и выбор того или иного варианта может кардинально изменить судьбу и облик целых государств и народов. Что было бы, если бы Иван Грозный или Алексей Михайлович стали королями Литвы и Польши (а такое, не удивляйтесь, вполне могло произойти)? А что было бы, если бы, наоборот, польский королевич Владислав стал московским царем и присоединил Московское царство к Речи Посполитой? И такое могло быть — московское боярство манили польские вольности, особенно после ужасов опричнины Грозного. Очевидно, реализуйся любой из этих сценариев, мы бы имели совсем другую Россию, да и Беларусь с Польшей.
Даже если обращаться к реальной, а не вымышленной российской (впрочем, как и любой другой) истории, становится очевидным, что российская государственность не раз меняла свои формы, причем столь резко и радикально, что вопрос преемственности между ними оказывается весьма проблематичным. Какова связь между Киевской и Московской Русью? Между допетровской Русью и петровской Россией? Между Российской империей и СССР? С этой точки зрения то, что произошло 12 июня 1990 года, как ни относись к этой дате, — действительно рождение нового государства, новой России со своей неповторимой логикой развития.
Что такое новая Россия? Это прежде всего новая попытка реализовать идею демократической республики. Первая попытка, предпринятая в феврале 1917–го, завершилась полным крахом и привела к Октябрьской революции и установлению однопартийной коммунистической системы. Опыт новой российской (как и любой другой постсоветской) демократии также нельзя назвать слишком удачным. Многим он видится как переход от хаоса 1990–х к новому изданию авторитаризма в 2000–х. Однако можно ли было ожидать большего, учитывая отсутствие демократических традиций в прошлом? В таких условиях становление демократии не могло не быть болезненным. Нынешняя форма правления России при всех ее недостатках — безусловный шаг в демократии. И в этом ценность уникального российского опыта последних 20 лет.
Новая Россия — это новые границы и закат имперской идеи. Отказ от империи для российского самосознания был крайне болезненным, что и неудивительно: в имперском опыте было немало позитивного как для русских, так и для многих других народов, входивших в имперскую Россию. Однако империи больше нет, и последние 20 лет Россия тяжело и болезненно училась общаться со своими бывшими окраинами как с равноправными независимыми государствами. Те, со своей стороны, также учились разговаривать по–новому с бывшей метрополией. Этот опыт также оказался болезненным и противоречивым, но, безусловно, полезным для всех сторон.
