Испокон веков сердце человека стремилось вобрать в себя больше, чем даровано судьбой на одну человеческую жизнь. Такое возможно лишь при одном условии: если в эту жизнь уложилось столько событий, столько бед и радостей, что их с лихвой хватило бы на несколько поколений.Николай Николаевич Еременко — это абсолютное понимание человека человеком. Каждая встреча с ним, каждая беседа (а счастье общаться с Николаем Еременко–старшим мне судьба подарила на целых девять лет) были для меня бесценным даром. Свой последний телемонолог Николай Еременко произнес 20 июня 2000 года. Галина Александровна Орлова, жена Николая Николаевича, рассказывала, что после выступления он пришел домой весь какой–то просветленный. Будто высвеченный изнутри радостью за удачно завершенную работу. «Ну, мать, я сказал все, что думал. И что хотел сказать. И о себе, и о нашей жизни. Это надо было сделать». А через десять дней Николая Еременко не стало...
Ставлю видеокассету с телепередачей «До последнего патрона». И словно током высокого напряжения пронизывает насквозь. Крупным планом — удивительно красивое лицо человека, ставшего за эти годы родным. Мудрые, добрые, все видящие и все понимающие глаза, в которые хочется смотреть, не отрываясь. Проникновенный голос...
«...У моей судьбы крутые зигзаги. Мама родом из Белоруссии. Будучи сестрой милосердия, с Красной Армией оказалась в Сибири. Я родился в Новосибирске. Детство прошло на большой реке среди сибирского люда. Могучий дух сибиряков вошел в мой характер. По соседству с нами жил Покрышкин. Он держал голубей. Страстным голубятником был и я. Меня так и звали: Ерема–голубятник.
Отец работал в крайисполкоме. Но случилось так, что мама ушла от отца. Трудно мы жили. Очень трудно. Босячил. Учился плохо. Потом окончил ремесленное училище и стал токарем–универсалом. Рабочую профессию постигал на авиационном заводе, где выпускались знаменитые ЛАГи и МиГи. Когда началась война, ребята постарше, невзирая на бронь, шли защищать Родину. Делали они это искренне. Нас так воспитали. Я им страшно завидовал — мне–то всего 15 лет! Сам не знаю, как мне это удалось, но я сумел приписать себе 3 года. Поступил на курсы младших лейтенантов...
Воевал на Калининском фронте. Был ранен. Попал в плен. Первый раз на родине моей мамы оказался в 1942 году. Это был концлагерь Лесной под Барановичами. А дальше — Германия. Несколько раз совершал побеги. Был членом двух антифашистских организаций. Последний раз бежал, чтобы попасть к союзникам. Американцам. К ним было ближе. С нашими встретился в Австрии 10 мая 1945 года...»
Вот как это происходило: «Встреча американских и советских частей должна была состояться на реке Эне, — рассказывал мне Николай Николаевич, когда к его 70–летию готовилась книга об уникальной семье трех народных артистов. — Мы подошли раньше. И ждали два дня. Я узнал, что нашим очень нужна техника. По–быстрому сформировали колонну из 70 трофейных грузовиков. Сам я разъезжал на шикарном кофейного цвета «Мерседесе».
И вот этот час наступил. На мост выскочила «тридцатьчетверка». Лихо развернулась. За нею — «виллис». Вышли из машины офицеры, женщина–майор медицинской службы. На лицах улыбки. Сияют погоны. Стою. Плачу...
Передали мы командованию колонну трофейных машин. Мой шикарный «Мерседес» тут же изъяли. Взамен дали грузовичок, а потом и тот отобрали. «Тебе он ни к чему. Ты, брат, давай на проверку. Это километрах в 10 отсюда».
И тут, как с неба, свалился мой друг Юра Юсупов. Когда–то вместе гоняли голубей. Вся грудь в орденах. Расцеловались. Выпили. Рассказал я ему о своих злоключениях... Дал мне Юрка велосипед, я покатил в городок...
На подъезде к городку навстречу мне наши. Идут вразнобой, песню горланят. Навеселе бойцы. Победа! Останавливают. «Кто такой?» — «Да свой я, ребята, русский». — А почему в гражданском?» — «Был в плену». — «Ах ты сволочь! Мы кровь за Родину проливали, а ты — в плену. Расстрелять!»
Связали руки — и к стенке. «Господи! За что мне все это? Я ведь только начинаю жить...» «Стой, славяне! — командует старшина. — Надо, чтобы все честь по чести...» Планшетку — на колени и стал писать приговор...
Вижу, едет легковая машина. Останавливается. Выходит генерал. Танкист. «Что тут происходит?» — «Да вот, товарищ генерал, врага расстреливаем». Рухнул я на колени: «Товарищ генерал, я...» «Развяжите ему руки! — скомандовал генерал. — И марш отсюда! Бегом!» Протягивает мне сигареты: «Куришь?» Я молча кивнул. «Ну садись. Покурим». Сели. Покурили. Я — на велосипед и так рванул от этого проклятого места, что, пожалуй, и чемпион мира не догнал бы».
Три года фашистских концлагерей: Мюнсенген, Штутгарт, Линц... Каторжные работы. Группа Сопротивления — фронт за колючей проволокой. Два побега. Гестапо. Долгожданное освобождение — и снова колючая проволока. Теперь уже своя, отечественная. Наши умели допрашивать не хуже гестаповцев: «Почему не погиб в гестапо? Как могли отпустить живым? На кого работаешь?» Но вот пройден и последний круг ада...
«Маму и старшую сестру Валентину я нашел в Бешенковичах. Так Белоруссия стала второй моей родиной.
...Мне нет и двадцати. Куда идти? Предложили руководить районным Домом культуры. Пел, танцевал цыганочку, читал стихи. Наверное, что–то получалось, раз обратил на меня внимание на смотре в Витебске сам Ильинский — наш бессмертный Нестерка. Он предложил мне поступать в студию театра... Пошел я сдавать экзамены. Посмотрел на студийцев — сидят мальчишки, девчонки. Детский сад какой–то, а не студия. А я — в хромовых сапогах, брюки–галифе. Мужик!.. Студию закончил в 1948 году. Расписались мы с Галиной Александровной Орловой. А в 1949 году родился Николай Николаевич Еременко–младший...»
Студия — театральная академия Николая Николаевича Еременко. А какие блистательные роли сыграны этим замечательным артистом! «Накануне», «Константин Заслонов», «Протокол одного заседания», «Плач перепелки», «Мудромер», «Гости», «Костюмер», «Милый лжец»... Но как трудно его талант пробивался к людям и как мало он был востребован жизнью! Со всей силой и яркостью актерский дар Еременко проявился в кинематографе. После судьбоносного фильма «Люди и звери» он стал знаменитым на всю великую страну.
Этот фильм, как незарубцевавшаяся рана. И одновременно — лекарство от мучительной боли. Он давал надежду бывшим военнопленным, на кого был несправедливо навешен ярлык предателя Родины. Он учил людей, не испытавших на себе эту тяжелейшую драму, милосердию и пониманию. Николай Еременко стал любимым артистом народа. Ему писали со всех концов Советского Союза. Письма на его квартиру носили мешками.
Потом было много фильмов, но... «Часто это были роли «генеральские»: крупный партийный работник, большой военный чин... Эти роли напоминали мне взлетную полосу, которая обрывалась где–то на середине. С нее мог взлететь маленький самолет, а лайнеру там делать нечего. И мне было как–то обидно за отца. За то, что его актерские возможности использовались на одну десятую. А чтобы вытянуть такую роль, отец тратил себя беспощадно». Это слова Еременко–младшего. Народного артиста России. Тоже Николая Николаевича. И тоже ушедшего в вечность через год после отца...
«Моя подлинная жизнь — мои Николаи, — признается Галина Александровна Орлова. — Только вместе с ними я — это я. Я как бы растворилась в них... И мне казалось, что с их уходом уже никогда и ничем не заполнить возникшую пустоту. Но... уже через месяц, во имя моих Ерем, я вышла на сцену. А через два года вновь сыграла роль актрисы Патрик Кэмпбелл в спектакле «Милый лжец». В память о тебе, Коля...»
У Николая Еременко была неутолимая жажда бурного участия в общественной жизни. Именно бурного. Потому что в каждое дело он вкладывал страсть. Делать что–либо с холодным сердцем для него было немыслимо.
От окончательного развала творческие союзы спасла конфедерация. Первым ее президентом был Николай Николаевич Еременко. Пожалуй, в общественной жизни это была его самая великая роль. Николай Николаевич стал для нас, председателей творческих союзов, тем духовным стержнем, который не позволял впасть в отчаяние.
Он встречался с крупными чиновниками, вел переговоры и убеждал, убеждал... Как мог убеждать только Еременко. «Мой портрет, — говорил он, — помогает мне открывать двери любого кабинета». Но он никогда не говорил, как изматывали его сердце коридоры власти. Каких сил стоила ему каждая победа. По сути, его личная. Но она мгновенно становилась общей. Какой радостью светились его глаза, когда он на совете конфедерации сообщил об освобождении творческих союзов от уплаты налогов. Это был наш спасательный круг!
Свою позицию в жизни Николай Еременко высказывал с абсолютным бесстрашием. Вот фрагмент из его последнего телемонолога: «У нас очень много хвостов тех порочностей, которые породил предыдущий период. Власть из последних сил пытается спасти ситуацию. Это — объективные трудности. Но есть и субъективные. Среди чиновников немало людей некомпетентных, не срабатывающих в полной мере. Существуют местечковые кланы, которые делают не всегда то, что надо народу и государству. Президент об этом знает, и это не может не вызывать у него гнев.
Послушаешь Александра Григорьевича Лукашенко — он очень правильные вещи говорит. Но от того, что все идет не так просто, что многое не срабатывает, он вынужден грузить себя не своими проблемами. Ему очень тяжело. Часто можно слышать разглагольствования: и то у нас не так, и это можно было сделать по–другому. А где лучше? Я хорошо знаю Прибалтику. Да, другие пошли другим путем. Быстро все приватизировали, все распродали. Но по–настоящему прорыва нет нигде. А мы, несмотря на экономическую и политическую блокаду, за счет своих собственных резервов держимся на плаву. И не теряем своего достоинства. Вот за что я уважаю Александра Григорьевича Лукашенко. Он не опустился на колени. Те, кто по–настоящему болеют за судьбу народа и государства, сегодня пашут. И пашет Президент. Этого никто у него не отнимет. Работоспособность поразительная... Вот если бы так все люди власти понимали свой человеческий долг перед народом, многие вопросы у нас давно бы решались к лучшему».
Николай Еременко искренне верил, что мир можно изменить к лучшему. Для этого надо просто совершать поступки. Одним великим поступком во имя правды, добра и красоты была вся жизнь Николая Николаевича Еременко.
