Репортаж со скотчем на запястьях
На мокрое и липкое, как кровь, слово «заложник» мы наталкиваемся в любой свежей газете. Слышим его каждый день в теленовостях. Известие об очередном захвате мирных людей звучит словно сводка с фронта. Пушечным мясом в такой войне без тыла и передовой становятся не обученные профи, а обыватели. О нападении террористов не сообщают в прогнозе погоды. И гороскопы их не предсказывают. Это как цунами, смерч или землетрясение: локально, внезапно и жутко. И совсем не обязательно, что в роли «стихийного бедствия» выступит группировка воинов джихада или «борцов за свободу». Их методами вполне могут воспользоваться «безыдейные» уголовники — особенно когда их загоняют в угол. И тогда солнечное утро наполняется автоматным грохотом и запахом пороха. А вместо вежливого приветствия коллеги или соседа вмиг оказавшийся в заложниках несчастный слышит: «Всем лежать! Руки за голову! Не двигаться! Кто дернется — тому пуля!»
15 процентов ужаса
Именно с таких угрожающих криков парней в масках для меня и еще пятерых представителей белорусских СМИ началась весьма специфическая игра, организованная сотрудниками Антитеррористического центра КГБ и бойцами группы антитеррора «А» (спецподразделение «Альфа»). Цель практического семинара (а именно такой официальный статус носил наш тренинг) — помочь журналистам изучить анатомию теракта, побывав в шкуре заложников. Инсценировка оказалась жесткой, даже немного болезненной и в чем–то унизительной, хотя, по словам специалистов Антитеррористического центра, мы с коллегами прочувствовали лишь 15 процентов ужаса, выпадающего на долю людей, оказавшихся в плену «отморозков». Ведь мы в отличие от реальных заложников знали, что нас точно не покалечат, не убьют и непременно спасут. Хотя, если честно, в определенные моменты становилось не по себе: когда же придет помощь?
...В сценарии игры — никакой экзотики. Все приземленно: трое вооруженных «калашом», пистолетами и ножами уголовников — наркоман Филин и его подручные Валет и Ахмет — совершают налет на банк. В руках главаря — кейс с пачками долларов. Но вдруг срабатывает тревожная кнопка, начинается перестрелка с сотрудниками департамента охраны. Грабители действуют спонтанно: хватают всех, кто оказывается на пути, и выстрелами в воздух да пинками загоняют в подвал банка. Теперь в укрытии за живыми щитами у них появился шанс выторговать для себя транспорт, оружие, водку, наркотики.
...Стою возле какой–то деревянной скамьи на коленях. С нас сдирают куртки, руки заламывают назад и туго стягивают скотчем. Прямо над головами хлопают выстрелы, звякают гильзы. «Кто нажал на кнопку?! Ты нажала?! Ты нажал?! Ты нас подставила! Никто отсюда живым не уйдет!» — Филин сдабривает угрозы отборными ругательствами, затем нас запугивают, пытаясь среди «служащих банка» выявить «главбуха» и выяснить код сейфа. Такое ощущение, что все, что происходит, — не со мной, будто наблюдаю за боевиком со стороны.
Вот меня куда–то тащат за шиворот, вот имитируют отсечение ножом мизинца, потом заставляют стоять в «позе фараона» на расставленных полусогнутых ногах. Колени дрожат, хочется присесть, но меня заставляют «заниматься физподготовкой». А это уже я вместе с другими заложниками пою в центре комнаты для заскучавшего без «ширева» Филина «Катюшу». «Громче! Громче!» — мы получаем затрещины. Потом я словно впадаю в транс, неестественно вывернув ноги, не поднимая головы. «Ты походу йог?» — гогочут бандюги. Когда нас скопом тащат в угол, тыкая пистолетами в затылок и ухо, я понимаю, что ноги меня почти не слушаются. Как же я побегу?
Впрочем, о побеге даже помышлять не стоит, малейшее движение чревато ударом или выстрелом. Никакого желания геройствовать! Более того, в какой–то момент тревогу сменяет равнодушие. «Скажи код — и будешь жить!» — «Я не знаю кода. Я обычный стажер, помощник кассира. Мне не доверяют код. Какой мне смысл врать, ты же меня «замочишь»?!» Голос у меня испуганный, но внутри все будто окаменело. «Ты что, не хочешь жить?» — «Хочу. Жизнь хороша». И вот новый всплеск адреналина: мучители предлагают нам сыграть в унизительную «лотерею». В кулаке бандита шесть свернутых в трубочку белых листиков. Пять длинных и один короткий. «Длинный — ваш билетик в длинную жизнь, короткий — смерть», — бандит упивается своей властью над связанными безоружными «фраерками». Кулак приближается к нашим лицам, нужно указать на свой «билетик» носом. Мне, предпоследнему, везет — достается длинная трубочка, которую тут же мне запихивают чуть ли не в зубы: «Держи, не вырони. Это жизнь твоя! Уронишь билетик — «замочим». Следующему за мной бедолаге достается бумажный огрызок. «Неудачника» вытаскивают в коридор, раздается выстрел — предсмертный крик. Возвратившись, Филин опять впадает в истерику и по мобильнику сообщает переговорщикам о первом убитом.
«Не надо больше трупов! Увидят трупы — нам живыми не уйти! — увещевает сообщник главаря. Но тот не унимается и выискивает себе новую жертву: — Может, тебя «завалить»? А может, тебя? Никто отсюда не выйдет!» В какой–то момент нам освобождают руки, заставляют закрыть уши — бандиты обсуждают план действий. «Если останетесь в живых, братки, передайте мамане...» — кажется, это Филин. Неожиданно все меркнет, раздаются хлопки, вопли схваченных террористов. Это, как всегда, без стука, зато с шумовыми и световыми эффектами вошла группа «Альфа». Несколько секунд — и экзекуторы уже лежат в коридоре лицами в пол. Человек в черной униформе передает кому–то по рации: «Операция завершена. Вывожу заложников».
Под прессом прессы
После нашего «освобождения» Филин предстает перед нами в учебном классе. Все также в маске, спортивной куртке, но уже в статусе офицера Антитеррористического центра Комитета госбезопасности. Наш недавний подвальный «куратор», представившийся как Сергей, считает, что такие тренинги для журналистов проводить необходимо. Ведь, ощутив себя живыми щитами, вряд ли телерепортеры «подставляли» бы спецназовцев, готовившихся к штурму Театрального центра на Дубровке.
«Не навреди» — таким принципом должна руководствоваться пресса при освещении спецопераций, — убежден Сергей. — Не нужно пытаться сделать из захвата заложников сенсацию. Помните, что за «горячей новостью» — человеческие жизни! Вспомним тот же «Норд–Ост». На весь свет репортер вещал: «Вот я вижу едут бэтээры с пятью бойцами «Альфы». Сейчас бойцы дивизии Дзержинского занимают круговую оборону вокруг Театрального центра на Дубровке». Боевики смотрят телевизор и аплодируют! Или, к примеру, возьмем мюнхенскую бойню 1972 года. Снайперские группы занимают свои позиции, а журналисты в прямом эфире направляют объективы на крышу здания, где лежит стрелок и целится в террориста. А ведь в тот момент успешно проходили переговоры, уже договорились, что террористы отпустят часть израильских спортсменов. Арабы к тому времени шли на уступки, не хотели быть смертниками. И жертв не было. Но именно после того репортажа случилась мясорубка. Журналисты открыли карты группы захвата, террористы поняли, что переговоров не будет, и открыли огонь».
Однако роль журналистов во время захвата заложников — все же весьма специфическая. И мы во время тренинга, напомню, изображали не корреспондентов, а работников банка и посетителей, зашедших «поменять 10 «баксов». Потому наш лектор в маске подробнее остановился на обычном ликбезе.
Синдромы в ассортименте
Сергей обращает внимание на то, что оказавшийся во власти захватчиков человек подвержен целому ряду синдромов. Самый известный — так называемый стокгольмский синдром, открытый в 70–х годах прошлого века после захвата банка в шведской столице. Тогда между заложниками и террористами возникла... симпатия. Один из преступников и заложница даже завязали роман. Психологи объясняют такое сплочение экстремальной ситуацией, жертвы, не понимая реальной угрозы, исходящей от преступников, в процессе общения начинают им симпатизировать, жалеть, часто становятся на их сторону. Во время тех же мюнхенских событий женщины–заложницы закрывали своими телами молодых террористов–арабов...
Следующий по списку — синдром Рэмбо. От него, к примеру, пострадала женщина, которая пошла «разбираться» с Мовсаром Бараевым в центре на Дубровке. Просто пришла и стала дерзить террористам: «Что вы здесь устроили? Чего всех переполошили?» Без лишних слов ее застрелили. Синдром Рэмбо бросает людей на автоматы, но герои–одиночки (а, скорее, это люди отчаявшиеся) обречены. Более того, такое безрассудство провоцирует бандитов на агрессию в отношении других заложников.
Далее — синдром черепахи. Шокированный заложник как бы прячется под «панцирем» (признаюсь: нечто подобное испытал во время игры и я). Старается ничего не видеть и не слышать, просто ставит «барьер», уходит в психологический вакуум, и ему даже может казаться, что лучше не знать, не вспоминать и не слышать, что происходит вокруг. Кажется, что так проще и легче.
Самое страшное — посттравматический синдром, который заложники испытывают уже после освобождения. Нередко появляются проблемы с психикой, возникают болезни внутренних органов, через некоторое время могут случаться инфаркты, инсульты. Психическая травма, особенно у женщин и детей, остается на всю жизнь. Так что после бойцов спецназа под свою опеку заложников берут медики и психологи.
Остаться в живых
«Прикинься ветошью и не отсвечивай!» — такой совет заложникам может дать не только террорист, но и любой сотрудник подразделения антитеррора. «Выполняйте все указания захватчика, — рекомендует Сергей. — Не смотрите ему в глаза — это воспринимается как вызов или желание запомнить обидчика. Многие пособия советуют фиксировать в памяти все, что затем может пригодиться следствию».
Не паникуйте. Нужно попытаться успокоиться, особенно если вы видите, что в первые минуты никто не расстрелян и не убит. Значит, есть шанс остаться в живых. Помните, что часто стреляют в тех, кто слишком много разговаривает, впадает в истерику. От «лотерей» вроде описанной мною выше лучше вежливо отказаться. Оказывается, вежливость ценится даже террористами. Как и правдивость, ведь если заложник, отвечая на вопросы, придумал себе легенду и обман вскроется, тогда несдобровать. Так что нужно говорить правду, причем на эмоциях повиновения спокойным и тактичным тоном.
Не стоит скрывать от бандитов и свои болезни. Если у вас, к примеру, сердечная недостаточность, заявите об этом. Преступнику не нужны лишние жертвы. И если он не настроен убивать, а заложник умрет от инфаркта, эту смерть «повесят» на него. Поэтому чаще всего больных отпускают. В большинстве случаев есть большой шанс на обмен у детей, женщин, стариков.
Главное же — не терять надежды и помнить: профессионалы никогда не оставят в беде и обязательно придут на помощь.
...Покидая под конвоем бойца «Альфы» пропитанный запахом пороха мрачный подвал, я оставлял там столь свойственную большинству из нас беспечность, получив взамен на вооружение ценный опыт. Урок был пусть немного грубоватый, но полезный. Лучше «играючи» узнать лишь 15 процентов страшной правды, чем ощутить на собственной шкуре все 100.
Автор благодарит Центр информации и общественных связей КГБ за помощь в подготовке материала.
Фото Артура СТРЕХА.
