Первая фаянсовая мануфактура возникла в Беларуси еще в 1779 году. Есть и другие данные — 15 марта 1951 года Минский изразцовый завод был переименован в фарфорово–фаянсовый, эту дату и считают официальным днем рождения белорусского фарфора. Виктор Гаврилов приехал в Минск только в 1963–м. Однако на слова о том, что весь наш фарфор начался с него, не возразит никто.
На выставке в Национальном художественном музее сейчас демонстрируются некоторые из работ Гаврилова. От условных керамических форм и выразительных юбилейных тарелок с агитационными лозунгами о крепкой броне и быстрых танках до хрустальных ваз и заварочных чайников, которые напомнят о детстве очень многим. Не у всех они сохранились, стекло и фарфор — материал недолговечный, да и беречь посуду со сколами и трещинами не принято. Но антиквары в приметы не верят и готовы торговаться даже за серийные чашки с клеймом Минского фарфорового завода. Завод закрылся, чашки с каждым годом становятся все дороже и уникальнее. Впрочем, при любом раскладе эту посуду ни коллекционеры, ни искусствоведы не проигнорировали бы.
У сервизов Виктора Гаврилова — белорусские названия и узоры, напоминающие о слуцких поясах. До него с конвейера фарфорового завода в Минске сходили аляповатые копии тиражной продукции российских предприятий. Первое, что сделал Гаврилов на посту главного художника завода, — запретил расписывать доверенный ему фарфор. Вообще. После чего вместе с коллегами стал искать новые цвета и сюжеты. Как Владимир Мулявин сделал популярной белорусскую народную песню, так и Виктор Гаврилов убедил всех, что стилизованные васильки, ромашки и папоротники украшали наш быт всегда. Как и знаменитый песняр, Гаврилов не был белорусом по рождению. И тогда, в 1963–м, рассчитывал пробыть в Минске всего два месяца — до конца своего летнего отпуска. Но во Львовский институт прикладного и декоративного искусства, где до того преподавал уже много лет, не вернулся.
Переезд
Таисии Копыльской, дочери Виктора Гаврилова, было 12, и обстоятельства их внезапного переезда она запомнила в деталях:
— Сюда папа приехал по просьбе директора Минского фарфорового завода. Мы с мамой и маленьким братом остались во Львове. Проходит время, ждем его домой, но вместо папы на пороге появляется сотрудник почты и вручает телеграмму: «Пришлите паспорт, я остаюсь». И все, больше никаких подробностей. Мама даже успела решить, что он нас бросил, но тут вслед за первой приходит вторая, такая же лаконичная телеграмма: «Приезжайте». Словом, в Минск мы прибыли в такой растерянности, что даже забыли в вагоне чемодан, куда сложили почти все свое добро. Жили небогато — во львовском доме художников у нас была 9–метровая комната, общий коридор и туалет в подвале. На вокзале нас встретили папа и Михаил Беляев. Все вместе прибыли к какому–то дому. Маме вручили ключ — и мы оказались в просторной квартире, в центре которой стоял круглый стол и кроватка для брата. Все, что папа успел купить...
Семья художника: сын Юрий, дочь Таисия, жена Любовь Федоровна
Михаил Беляев и Тарас Порожняк переехали в Минск чуть раньше — в Белорусском театрально–художественном институте накануне открыли отделение декоративно–прикладного искусства, куда их пригласили преподавать. Керамика, гобелен, монументальная живопись начинались в Беларуси с этих имен. Позже к ним присоединились Гавриил Ващенко, Александр Кищенко, Ангелина Бельтюкова. И Виктор Гаврилов, сменивший завод на студенческую аудиторию, как только убедился, что предприятие справляется без него. Во львовском доме художников почти все они были соседями. И эту камерность, теплоту, ожидание большого семейного праздника привезли с собой в Минск, который в сравнении со Львовом сразу казался им огромным и пустынным. Привезли и сделали главным качеством неповторимого белорусского декоративно–прикладного искусства.
Пигменты
В опустевшей мастерской Виктора Гаврилова друзья и родные несколько дней разбирали бесчисленные баночки с краской. До конца жизни он, как фанатичный алхимик, смешивал оксиды и пигменты, пытаясь изобрести то, чего до него еще не было. Карандаши, позволяющие расписывать керамику пастелью. Или мозаику, окрашенную в 40 тысяч оттенков, — этими изобретениями Виктора Гаврилова художники стали пользоваться еще в советские годы.
— Сделать вдох в его мастерской человеку неподготовленному было затруднительно, — вспоминает дочь свои визиты в это мистическое место. — А ведь он и маски никогда не надевал! Даже когда я была девчонкой, со всем на свете папа справлялся быстрее меня. Ни энергии, ни идей, ни внутренней силы меньше у него не становилось, несмотря на возраст. Когда врачи заговорили об операции, я даже подумать боялась, что папа может лишиться ноги. «Ты что, нормальная ситуация», — отреагировал он на это...
Ему было важно прожить как можно дольше, и он был готов платить любую цену. Не ради искусства. Для брата.
Память
Декоративное блюдо «Адам и Ева»
Художником должен был стать старший из братьев Гавриловых, Владимир, пропавший без вести в годы войны. Младшего ждали подмостки — когда–то его действительно приглашали петь во львовской опере. Пройдя через ад Кенигсберга, который он освобождал от фашистов вместе с такими же мальчишками, как сам, Виктор Гаврилов сохранил и слух, и голос, и обаяние. Но после демобилизации выбрал не сцену, а глину. Единственное, что мог сделать для Владимира.
— Семья значила для него очень много, — не скрывает Таисия Викторовна. — 9 Мая папа шел на Военное кладбище и оставлял конфеты на каждой из солдатских могил. Все попытки разузнать что–либо о брате ни к чему не привели. Где похоронили его отца, также не узнал — чуть ли не в первый день войны моего деда–коммуниста растерзали бандеровцы.
Сервиз
Годы спустя в Раве–Русской, где погиб отец, Виктор Гаврилов будет обжигать дипломный «Свадебный сервиз» в своей первой печи. И, возможно, в тех же самых лесах рубить еловые ветки, чтобы получить уникальный изумрудный оттенок этого сервиза — никто и никогда не смог повторить такое, слишком трудоемким оказался процесс. Все переплелось в его жизни: боль, счастье, огонь... Этот сервиз он посвятил жене Любови Федоровне. Как и многие другие из своих работ, на обороте которых писал первые буквы ее имени. Его Любушка была полной противоположностью ему — темпераментному, яркому, динамичному. Поклонницы осаждали харизматичного Гаврилова, что иного артиста, но рядом с женой у них не было никаких шансов. Автором первых портретных изображений на белорусском фарфоре стал также Виктор Гаврилов. Всего однажды он сделал вазу с портретом своей пятилетней дочки. Любушку не запечатлел ни разу. Перенес на фарфор немало романтических сцен и женских образов, но изображал других, не ее. Возможно, боялся сглазить, полагает дочь:
— Но в каждой такой тарелке я видела его любовь к маме, все это посвящалось ей.
Пыль
Декоративное блюдо «Очи девичьи»
Таисия Викторовна стала искусствоведом, известным экспертом по перемещению культурных ценностей за границу. Хотя в школе грезила о халате медика. А ее отец мечтал о династии в искусстве. Но не давил, не настаивал, просто однажды привел дочку к Елене Аладовой в художественный музей, где та предложила ей протирать картины от пыли. Все, дальше Виктору Гаврилову было не о чем волноваться. Такую же тонкую дипломатию он проявлял во всем. Но когда один из деревенских гончаров попросил его помочь с конем, чтобы перевозить свои жбаны, отправился прямиком в Совмин. В то время держать лошадей в домашнем хозяйстве не разрешалось, а народным мастерам не платили ни зарплат, ни пенсий. В итоге гончар получил своего коня, а некоторое время спустя народных мастеров признали официально.
Сегодня один из учеников Виктора Гаврилова, Валерий Колтыгин, устраивает знаменитые на весь мир пленэры керамистов. Другие выпускают фарфор в Добруше.
— Если бы папа по–прежнему работал на Минском фарфоровом заводе, ни за что не позволил бы его закрыть, — убеждена Таисия Копыльская. — Вот ни минуты не сомневаюсь в этом. Он очень переживал и, конечно же, все понимал. Что у завода долги, что кризис. Но наверняка смог бы придумать какой–нибудь нестандартный ход. Ведь все это было ему нечужим. Помню, однажды подслушала его диалог с таможенником на украинской границе: «Куда вы едете?» — «До дому». — «Откуда?» — «З дому»...
