Образа для молитвы времен

Фрески Свято-Петро-Павловского собора хранят немало загадок

О том, что в церкви, бывшем архиве, есть фрески, все упорно молчало. Ни фотографий, ни исторических свидетельств, ни энциклопедических ссылок на их наличие не сохранилось. Когда православная община начала реконструкцию здания в действующий храм, случилось неожиданное.

Из-под штукатурной толщи, подобно раскату грома, появилась надпись: "САВАОФЪ".

То ли как прощение, то ли как предзнаменование первым явился Бог Отец...

Нынче о старинных росписях Свято-Петро-Павловского собора на Немиге известно многое. Почти 11 лет реставраторы вытягивают их из небытия. Отвоевывают каждый сантиметр. Не слишком охотно вечность возвращает то, что многие десятилетия считала своим.

В сознании уже не стыкуется, что этот собор был когда-то вместилищем архивной пыли. Сия скорбная страница перевернута. Когда началась реконструкция, фрески стали неожиданным - и оттого еще более ценным - подарком. Их консервация уже почти завершена. Но, как признаются реставраторы, самый нижний слой (а всего настенных росписей в соборе предположительно четыре) так и остался загадкой. Последний (а точнее, первый) из известных сейчас фрагментов датируется XVIII веком, церковь же была возведена как минимум на столетие раньше. Вот это-то столетие - пока "белое пятно" в исследовательских записях. Эту загадку отгадывать придется скорее всего уже потомкам. Пусть они со своими более совершенными методами реставрации и техники головы ломают...

Впрочем, нынешняя реставрация отнюдь не означает восстановление. Древние фрески не будут приводить к общему знаменателю скорее всего - восстанавливать в едином стиле определенной эпохи. Ведь они ценны в своей исторической подлинности. Для не слишком богатого на уцелевшие исторические святыни Минска фрески вообще называют открытием столетия. "Кладовая" живописи Свято-Петро-Павловского собора (старейшего, кстати, столичного здания) колоссальна. Его фрески будут выглядеть так, как дошли до нас: непонятные цветовые пятна реставраторы сделают "читаемыми" для непосвященного обывателя - прорисуют предполагаемые силуэты, выделив то, что сохранилось. Но они никогда не станут раскрашенной лубочной картинкой.

Весь нижний ярус собора белый, словно выкрашенный свежими белилами. Это так называемая "профзаклейка". Только небольшими фрагментами из-под нее выглядывают фрески.

- Этот белый фон - как паспарту для фотографии, - говорит научный руководитель реставрации Федор Сорока. - Есть такое правило: в замочную скважину видно больше, чем в открытую дверь. Свою задачу мы видим в том, чтобы сохранив многослойность стенописи, немного срежиссировать ее восприятие. Чтобы одновременно показать все богатство росписи и вместе с тем дать работу фантазии.

Верхний ярус - полная противоположность белому низу - темный от сохранившихся росписей. Местами расписной "второй этаж" разрывает белая полоса - след от перекрытий. Здесь между пилястрами шесть картин на библейские сюжеты - шесть деяний Христа. Так уж получилось, нечаянно или умышленно - никто не ответит, но на удивительно сохранных фресках нет ни одного изображения лика Спасителя - именно на этом уровне прошло злосчастное перекрытие. Сейчас через все фрески проходит белая штукатурная полоса.

Реставраторский скальпель

О реставраторском труде можно говорить бесконечно, но по-настоящему понять его можно только самому "приложившись". Научный руководитель Федор Сорока протягивает реставрационный скальпель

: - Если уж говорить о чем-то, то не беспредметно...

В этот день я совершила уникальное открытие. Правда, только для себя. Но впечатления, которые остались после нескольких часов ювелирного снятия "временных слоев", - сильнейшие. Во-первых, это невероятно кропотливая работа - за день можно открыть не больше 10 сантиметров. Но по силе воздействия меж тем колоссальная. Это как приход в мир нового человека. После нескольких часов бессмысленного, как поначалу кажется, труда, что-то начинает вырисовываться. Вот уже угадывается рисунок, сделанный несколько столетий назад. Уж прах того мастера по ветру развеян, детей его, внуков и даже правнуков, а ты ладонью гладишь оставленную им на земле памятку.

Когда мои восторги чуть поутихли, Федор Сорока продолжил

: - Этнограф Адам Богданович описал, как в Беларуси лечили шизофрению, раздвоение личности. В период обострения болезни человека укладывали на доску и обводили его силуэт углем. Получалось, что второе его "я" они воплотили в этом силуэте, тени (по-белорусски, кстати, болезнь называется "сцення"). Потом они вырезали эту фигурку и сжигали ее или топили в самом глубоком омуте. Считалось, что так вторую, больную, личность уничтожают. Когда обрисовываешь вторую, а иногда и третью фреску, выглядывающую снизу, порой кажется, что сознание не в силах всего этого охватить. Земля из-под ног уходит. Будто тень свою обводишь. Для психики - это серьезное испытание... Тем более что фрески сами по себе обладают достаточно сильной энергетикой. Но у нас от этого есть свои "прививочки"! - смеется реставратор.

Если уж быть объективной до конца, то работы над фресками Свято-Петро-Павловского собора можно назвать консервацией, а не реставрацией. Впрочем, так и должно быть

: - Главная наша задача - не создать новодел, не раскрасить все это по-обывательски красиво, - говорит Федор Александрович, - надо создать транспозицию. Человек должен, глядя на фрески, словно совершить путешествие вглубь. Он должен увидеть, что под одним слоем есть другой. Представить, что там, снизу, напрячь фантазию. Большинство из этих фресок (имеются в виду библейские сюжеты так называемого второго этажа), словно головоломки, где в одной - другая и даже третья. К примеру, вот уже прорисованная нашими реставраторами фреска "Брак в Кане Галилейской": из-под четкого и логичного рисунка проглядывает изображение ноги в сандалии, значительно большее по масштабу, чем верхний рисунок. Возможно, там тот же сюжет, только в иной композиции. Для чего это делалось? Точного ответа мы не знаем.

История в живописи

Те несколько слоев фресок, что сейчас уже известны, - ровно осколки разных эпох, разных веков. Словно разные измерения. В XVIII веке, когда господствовал ампир, фреска подчеркивает возвышенность архитектуры. Нервюры (ребра сводов) выделены напыщенным орнаментом, будто расшитый галунами камзол у военного человека того времени. В ту пору церковь называлась Свято-Екатерининской, в честь покровительницы императрицы - великомученицы Екатерины. Время имперского величия, раздела Польши. Оно и отразилось в нервюрах, словно в натянутых нервах. Все парадно, чинно, напыщенно.

А вот следующий слой росписи создавался в XIX веке и сделан был, кажется, только для того, чтобы смягчить эту имперскую резкость. Он выполнен маслом и великолепно сохранился в алтарной части: небо в мягких облаках, ангелы, архангелы, Бог Отец. На всем - отпечаток петербургского академизма, особый стиль и мода. В конце XIX века едва ли не каждый живописец трудился над росписью какого-либо храма. И если предыдущий слой фресок - мужской камзол, то эта живопись мягкая, нежная. Своды храма словно накрыли женским расписным платком.

- Эта резкая смена обликов, смешение стилей типичны для истории всей страны, народа. У нас так всегда все было, вперемешку, - говорит Федор Сорока. - Моя любимая притча: приезжает как-то белорус в местечко на ярмарку. Продал что-то, что-то купил. Потом пошел в костел - там красиво играют. После сходил в церковь - там красиво поют. А уж потом пошел к раввину посоветоваться, как дальше жить.

Покаяние

Весь смысл работ, второе десятилетие ведущихся в соборе, по мнению всей реставрационной группы, в незаконченности. Эта страница истории не должна быть закрыта и забыта. И в том, что фрески останутся открытыми, незавершенными, и есть элемент покаяния, пульсация времен. Храм уже не будет таким, каким был прежде, и наша задача - сохранить все страницы его истории. И не только глянцевые.

Реставраторы, как и хирурги, работают скальпелем. Они не делают косметических операций. После их вмешательства остаются рубцы и шрамы. Каждый кусочек здешних фресок, даже если он не имеет художественной ценности, все же несет в себе ценность культурную и духовную. Он намоленный временем.

А вообще, реставратор - он тоже своего рода атрибут храма. В Кельнском соборе, к примеру, реставрация идет полосами, годами и даже десятилетиями. Реставратор - словно семейный доктор, который знает все недуги, ведет много лет семью. Со временем при Свято-Петро-Павловском приходе будет построен музей истории храма. Там планируется выставить копии фресок, перенесенных на бумагу и восстановленных. В храме же, по всей видимости, "профзаклейка" останется надолго, если не навсегда.

- Мы сделали все, чтобы они больше не разрушались, - говорит реставратор. - Нам такого не оставили. Предыдущую живопись затирали, поверх расписывали. О проведенных работах не оставили ни описаний, ни рисунков. Мы же делаем свою летопись за всех, кто здесь трудился.

Об истории стенописи в храме пока будут рассказывать только верхние росписи и открытые в нижнем ярусе зондажи. Да еще планируется создать специальную экспозиционную полосу, опоясывающую здание по периметру. В ней будет рассказано обо всех работах, которые здесь проводились.

Только об одном умолчат реставраторы - из-за банальной организационной неразберихи уже год не доходит до них обещанное финансирование. В деньгах вроде бы не отказывают, но и не платят.

- Для того чтобы счет нашей творческой мастерской "Басталия" не закрыли, одному из пенсионеров недавно пришлось внести на него собственные деньги, - говорит Федор Сорока. - Конечно, мы, художники, от голоду не умираем - кормимся за счет других работ. О том, что будет дальше, стараемся просто не задумываться - мы же не для чиновников делаем. И мы уйдем, и они уйдут. Только фрески эти останутся...