Почему курсанты Бронетанковой академии называли будущего маршала Голикова Красной Шапочкой
Год 1956-й, третий год моей учебы в академии. Однажды дверь в аудиторию, где проходили очередные занятия, открывается, и звучит команда: «Майор Иванов, к начальнику курса». Пока шел к выходу, предположения в голове сменялись одно другим. Что-то, думаю, особенное, неординарное случилось, раз не могли дождаться звонка на перерыв. Не случилось ли что с семьей?!
Начальник курса еще больше добавил загадочности:
— Секретные пособия сдайте и немедленно отправляйтесь к начальнику строевого отдела Журкину.
Полковник Журкин закрыл дверь на ключ, буркнув что-то вроде того, чтобы не беспокоили, и указал мне на стул.
— Нам надо подготовиться к инструктажу у генерала Фоминых. Назначен новый начальник академии… Это генерал-полковник Голиков! Вам известно, что это за личность?
— Кое-кто из учебника «История военного искусства».
— То-то и оно. Маловато. А ведь он лично Сталину докладывал. Не по телефону, а один на один. Впрочем, вот его краткая биография. У нас есть минут 10—15. Прочтите…
И я, стараясь запомнить как можно больше, пробежался по основным вехам его биографии. Узнал, что родился Голиков в 1900 году, участник Гражданской войны, в 38-м был утвержден в должности члена Военного совета Белорусского военного округа, годом позже, командуя 6-й армией, участвовал в освобождении Западной Украины, а в июне 1940 г. он уже заместитель начальника Генерального штаба Красной армии — начальник Главного разведывательного управления.
…Спросив разрешения, заходим в кабинет первого заместителя начальника академии Героя Советского Союза генерал-лейтенанта танковых войск, уроженца Белоруссии Евгения Ивановича Фоминых (это разведчики его 25-го танкового корпуса пленили и доставили правосудию бывшего генерала Власова).
Указания генерала были краткими:
— Вы, майор Иванов, на сегодняшний день назначаетесь дежурным по офицерской столовой академии с 13.00 до 15.00. Да, такого еще не было, чтобы старших офицеров назначали дежурными, вот вы и будете первым. Встретите генерал-полковника Голикова — начальника нашей академии, проводите к месту приема пищи, а после обеда — обратно к машине. Путь следования в столовую, где, что и как, на месте покажет полковник Журкин. Как вести себя, напоминать, думаю, излишне: прежде чем отвечать на вопросы, думайте…
До приезда нового начальника академии оставалось около часа. Я уселся в кабинете заведующей столовой, при котором была и бытовая комната, и продолжил изучение боевого и жизненного пути Филиппа Ивановича.
«...В октябре 1941 г. он принял 10-ю армию, которая с боями прошла около 400 километров и сыграла важную роль в разгроме фашистских войск под Москвой. Командовал Брянским, Воронежским фронтами в период ожесточенных боев за Сталинград, командует 1-й гвардейской армией, затем становится заместителем командующего войсками Юго-Восточного (с 26 сентября 1942 г. — Сталинградского) фронта. В чрезвычайно сложных условиях этого фронта, во взаимодействии с другими фронтами наши войска сокрушили немецко-фашистские полчища в великой битве на Волге.
Советское правительство за заслуги в выполнении поставленных задач в январе 1943 г. присвоило Ф. Голикову воинское звание генерал-полковника и наградило орденом Суворова I степени».
В январе 1943 года его боевая деятельность закончилась в связи с назначением на должность заместителя наркома обороны СССР по кадрам, с 1950 года, до прибытия в академию, генерал-полковник командовал отдельной механизированной армией.
Прочтя последнюю строчку, я взглянул на часы: оставалось примерно минут десять до появления Голикова. В белом халате с повязкой «Дежурный по столовой» я вышел к подъезду и задумался: «Такая личность! Наверное, не менее сотни раз встречался со Сталиным. Командующий армией, фронтом, да не одним, замминистра по кадрам… А я кто? И почему назначили дежурить именно меня, а не офицеров из штата академии?..»
К подъезду тем временем подкатил большой черный ЗИС и плавно остановился. Открылась дверца, и из нее показалась голова в фуражке с красным околышем (поскольку все офицеры в Бронетанковой академии носили фуражки с черным околышем, то остряки в первый же день появления нового начальника прозвали его Красная Шапочка). В соответствии с уставом я отрапортовал круглолицему, среднего роста генерал-полковнику и сопроводил его в столовую мимо шарахающихся в сторону офицеров, вытягивающихся в струнку.
В кабинете заведующей столовой Голиков снял фуражку, и я увидел перед собой блондина со светлыми глазами и дежурной улыбкой на лице.
Генерал сел за стол и предложил место напротив себя:
— Давайте побеседуем.
И посыпались вопросы. Некоторых, откровенно, и не ожидал: откуда родом, на каких фронтах сражался в Великую Отечественную войну, какие предметы изучаю в академии и какие по ним оценки? Затем, как бы вскользь, поинтересовался: удовлетворяет ли слушателей методика преподавания и учебно-материальная база? И снова: какая у меня классность по вождению боевых машин? Имею ли права на вождение автомобиля?..
Стараясь отвечать конспективно и сугубо положительно, в чем, к слову, против истины не грешил, я смотрел на него и не мог понять: то ли хорошо доложил, то ли плохо. Наконец пошли обедать. Генерал уединился за столиком, я вышел и тотчас попал в кольцо начальников и преподавателей кафедр: «Ну как он? Что спрашивал? Не говорил, куда направится? Будет ли проводить строевой смотр?»
Так моя скромная личность оставалась в центре внимания до тех пор, пока генерал-полковник не закончил трапезу.
С раскрасневшимся после обеда лицом Голиков снова предложил продолжить разговор, очень хотел узнать из первых уст, как жизнеобеспечены семьи слушателей. А надо сказать, ни один офицер нашего курса не имел жилплощади, снимал чаще всего одну комнату и платил за нее четверть своего денежного содержания. Это был самый болезненный, неразрешимый вопрос. Об этом, о своих мытарствах по Москве с полудетективными поисками жилья, не стесняясь, я выложил все без прикрас.
Мне уже казалось, что вопросам не будет конца, но вскоре их поток иссяк, и я проводил генерала до машины. На прощание тот пожал мне руку, но ничего не сказал.
Тут как тут объявился Журкин: «Ну, докладывай…» Пришлось излагать содержание всего разговора между Голиковым и мной.
— Доволен он или нет?
— Обедом, судя по красному лицу, — да. А моими ответами — не знаю: по его манере слушать трудно определить. У него постоянно было одно и то же выражение лица — безучастное и невозмутимое.
Халат с красной повязкой, который носил четыре часа, я сдал, и, насколько знаю, больше его никто с такой миссией никогда не надевал. Я еще долго стоял у подъезда и думал: почему из начальства академии никто не составил компанию Филиппу Ивановичу? Догадка пришла несколько позже.
Встречаться с ним довелось еще три раза: при вручении мне ордена Красной Звезды, диплома об окончании академии и на экзаменах по истории военного искусства при нежелательной ситуации.
…Передо мной по билету отвечал капитан Туляков. Голиков задал ему дополнительный вопрос: «Какого вероисповедания народ в Эфиопии?» Сергей молчал. Тогда генерал-полковник взглядом и жестом поднял меня:
— Ну-ка, старый знакомый, попробуйте вы.
— Товарищ генерал-полковник, в Эфиопии большинство верующих христиане и мусульмане.
— Садитесь.
Тулякову последовал еще вопрос:
— А что такое киль?
Сергей молчит, вновь поднимают меня.
— Товарищ генерал-полковник, Киль — военно-морская база и порт в ФРГ. Есть и другое понятие: киль — это продольная днищевая балка корабля.
…В конце лета 1957-го отработка армейской наступательной операции под руководством Голикова закончилась поездкой на Куликово поле.
Кандидат военных наук полковник И. Колычев подготовил для нашего курса разбор непосредственно на местности произошедшей там в 1380 году битвы. И вот мы стоим неподалеку от Красного Холма, где располагался командный пункт Мамая.
Колычев был претендентом на освобождающуюся должность начальника кафедры истории военного искусства и в присутствии начальника академии старался вовсю. Когда он дошел до описания боевого порядка русского войска, то особое внимание обратил на то, что общим резервом — Засадным полком — командовал князь Владимир Андреевич Серпуховский и Дмитрий Боброк-Волынский. Им в помощь были назначены Роман Брянский и князь Василий Кашинский. Боброк-Волынский по характеру был спокойным и рассудительным, а Серпуховский — невыдержанный, хотя и смелый, и стоило немалого труда удержать его от преждевременной атаки. Своевременный же ввод Засадного полка в сражение стал поворотным моментом в достижении победы русского войска.
В заключение рассказа об этом боевом эпизоде Колычев сделал вывод: «Вот еще тогда расстановка кадров имела громадное значение». Именно эта фраза и стоила полковнику И. Колычеву должности. Оказывается, сразу после лекции на Куликовом поле его вызвал Голиков и заявил: «Рассказывали вы хорошо. А вот о расстановке кадров упоминать не следовало бы. Вы представлены к увольнению в запас по возрасту и выслуге. Можете идти».
При жизни о Голикове говорилось и писалось только положительное, как, впрочем, и об остальных видных деятелях в прошлом, и лишь после смерти в биографиях выдающихся личностей обнаруживались темные пятна.
Нашлись они и у Голикова. Выяснилось, что очень не уважали его в Главном разведывательном управлении. Он часто ходил на доклад к Сталину, после чего вызывал того или иного офицера и ориентировал его насчет мыслей «хозяина»; очень боялся, чтобы информация офицеров ГРУ не разошлась с мнением Сталина. Утверждают также, что в ГРУ это был единственный человек, который попал в сети дезинформации немецкой разведки и до самого начала войны верил, что нападения Германии не будет, а потом не обеспечил руководство страны объективной информацией о вооруженных силах рейха и их подготовке к войне против СССР. Да и потом, встав во главе Главпура, проводил поспешную перестановку кадров, отрицательно влиявшую на решение задач, стоявших перед армией и флотом.
Те, кто служил с Голиковым, знали его всесторонне, побаивались и молчали. А кто пытался поправить, с теми он расплачивался сердито.
Голиков и начальник академии Богданов знали друг о друге очно и заочно. Богданов, независимый в своих суждениях, знал себе цену, к тому же в звании он был старше, чем Голиков, а потому, думаю, и не пошел на обед с Филиппом Ивановичем, и другим не советовал.
