Сколько подсчетов ни делал, получается, что невероятными в нашем обществе стало 15 процентов, от силы, считая вторично заразившихся, — 20 процентов. То есть каждый шестой, получается, предрасположен к тупости? К сползанию в дебилизм, стоит только отпустить самоконтроль и государственный надзор?
Впрочем, учитывая их повальную бесплодность (дудики‑шпараги, горбуновы‑пауки и все вотэтовот), стоит предположить, что это в природе идет нормальный процесс выбраковки.
Язык мой — враг мой
Это я не ругаюсь и никого не стараюсь обидеть — чтобы в этом убедиться, давайте вместе с вами почитаем только одно интервью. С Наталкой Харитонюк — образованкой, «известной [кому‑то] белорусской писательницей и переводчицей».
В своем социальном пузырьке она известна лишь тем, что еще когда жила в Минске, «принципиально воспитывала сына по‑белорусски». Скажите мне, это нормально — «принципиально» отнимать у ребенка второй язык, который дается даром, отовсюду, на уровне полного свободного владения?
«За свои 10 лет Богдан впервые заговорил на русском языке с лета 2021‑го в Батуми» — бедный Богдан. А раньше было так: «Знаю, что в Минске очень серьезно настроенные на воспитание чисто по‑белорусски родители просто отказывались разрешать детям проводить время во дворе. Они просто создавали такие маленькие сообщества, буквально гетто, где дети могли проводить время, не имея выбора с кем».
Она говорит про гетто — и не понимает, не отдает себе отчета, что это именно созданное гетто. Созданное родителями для своих якобы любимых детей. А как называют тех, кто гетто создает?
Это раз. Другое: вот что происходит на ее глазах с ее ребенком. На глазах матери — с дитем. На глазах детской писательницы, подчеркнуто внимательной к деталям: «У Богдана было двое друзей из Украины до войны и даже в первые месяцы войны, а после они, наверное, начинают ловить это все, разговоры родителей, какие‑то слова… некрасивые бывали моменты… и как‑то все, разошлись». То есть у «принципиального» маленького белоруса не стало друзей по национальному признаку. Его малолетние друзья и их такие же умом родители его сегрегировали.
Но! «Когда видишь ссоры между уехавшими и не уехавшими белорусами, оскорбления на фейсбуке — людей затягивают эти водовороты какой‑то злости. А вот из Львова мои родственники — они просто полны светлой любви, у них доброты больше, чем у нас в странах, которые не в войне». То есть в том, что Богдан остался без друзей, виноваты не украинцы. Полные светлой любви…
Скажите мне, чем она смотрит? И чем она думает?
«Украинцы в Батуми открыли свою школу — молодцы, и обособились». Создали гетто. Снова гетто. Снова сами, своими руками. Невероятные — одинаковы, что на Украине, что в Беларуси.
«Богдан всегда говорил по‑белорусски. Я объясняла, что мы имеем на него право, мы в Беларуси, пусть пытаются понимать тебя, то есть он не переходил на русский, чтобы было понятно им, пусть лучше они поймут белорусский» — по‑белорусски это называется «я выёживалась». Выёживалась изо всех сил, потому что общество и государство это позволяли, закрывали глаза, не строили как положено.
Все закончилось сразу же, как отрезало, лишь только внешний мир перестал быть таким же терпимым, толерантным, милосердным, как на родине. Как в Беларуси. «В Грузии есть потребность говорить по‑русски, потому что по‑другому ты не объяснишься с азербайджанцами, армянами, грузинами. И Богдан выучил, впервые заговорил по‑русски только в Грузии» — бедный Богдан. Потерял десять лучших лет жизни в дармовом постижении (высшего уровня) языка межнационального общения.
Вернее, что значит потерял? Мать украла. Писательница. Переводчица. Невероятная образованка. Как и все они.
Может, нам просто надо перестать играть с ними в интеллигентность? Как это походя делают в Грузии азербайджанцы, армяне, грузины и даже украинцы.
Зоология
Большая часть нынешних националистов, не умея вовремя остановиться, проходит свой и одновременно общий путь к зоологической русофобии. Не к полякам‑панам у них ненависть, не к немцам — потомкам нацистов, не к бандеровцам, чьи предки сжигали наших живьем. К русским. К братьям.
По своей иррациональности, и потому силе, это ненависть выродка к здоровому брату, ублюдка — к законному наследнику, бесплодной смоквы — к счастливой семье. Таковы, например, Пазняк, Карпов, Рудик — даже не глядя на то, что каждый с каждым рядом не сядет, пока денег не дадут.
Такова и наша Наталка: «Россияне не могут придумать себе новый образ. Империализм неизбежен. Они все нежные и милые люди, но все равно у них всегда «Белоруссия» вместо Беларусь. И это касается всего, просто всего» — эти глупости привычны, но они для разгона.
«Короче, мне очень хотелось бы, чтобы россияне придумали себе новый канон, который можно читать. Новая идентичность — это интересный был бы очень проект, наверное, единственный целебный и спасательный для всего их… Сообщества? Не могу сказать нации, ведь что такое понятие «российская нация»? Кто такие россияне? На той территории есть и должны быть другие народы».
Она — писательница. Не хочу обижать весь цех, но скажите мне, коллеги по союзу писателей вообще и детские писательницы (в меньшей степени писатели) в частности. Это у вас профессиональная деформация? Или, наоборот, «детскими писательницами» (балыками, пастернаками, цэглами и юртаевыми) становятся, уже имея вывих мозга в анамнезе? Причем вывих, отчетливо отдающий гитлеровским нацизмом, планами «Ост» и «Дранг нах Остен»?
«А вы создайте нормальную свою культурную идентичность», — советует наша безвестная наталка России. Понимая (как она о себе думает и чем явно гордится) микроскопическую разницу «между Стрельцовым, Акудовичем, Короткевичем, белорусской поэзией» — и не видя пропасти между собой и действительно образованными людьми.
Но с поистине наталкиной простотой не удерживаясь от совета: «Российские интеллектуалы должны сейчас активно — те, кто хочет прекратить культуру отмены, — анализировать украинскую литературу, читать, показывать миру, сигналить, что мы начинаем понимать соседей как‑то». Так и слышны лузганье семечек и налипшая на губах шелуха.
Сигналить миру… дать наталкам понять… как это можно сделать, если там понимать нечем?
Национализм и коллаборационизм
Эти слова поставлены рядом не случайно и не для словца.
Сначала послушаем, что говорит Наталка о состоянии беглых, об их положении в этом своем состоянии: «Несбыточность мечтаний — это щемяще и трагично. Я понимаю, что иллюзии не помогают». «Мне сначала казалось, что выехали все. Но понимаю, что большинство остается там — читателей, людей». «Отсюда очень трудно точно представить, что там сейчас происходит внутри Беларуси, ведь самое же важное будет происходить там».
Вспомним и честно вырвавшееся заявление проходного кабинэту: «Вынуждены констатировать, что поляки больше заинтересованы в нашей ассимиляции, чем в сохранении белорусов как независимой единицы». Сложим — и буквально услышим ужас павших листьев, которые ветром несет к мусорной куче.
— После той войны, Второй мировой, — спрашивает Наталку о наболевшем корреспондентка экстремистского издания, — много кто в эмиграции тоже ждал возвращения, изменений, но…
— Помню, я читала воспоминания мамы Богдана Данчика, — отвечает одна современная коллаборационистка другой. — Она получила открытку от ксендза, который поздравлял ее с Рождеством 1948‑го, желая на следующий год уже встретиться в свободной Беларуси… И это тогда меня так поразило. Они не знали всей перспективы, ну казалось бы, 48‑й, а уже 1949‑го Рождество встретим в свободной Беларуси…
И тут же добавляет, вообще не переводя дыхания: «Но время другое. Мне сейчас кажется, что мы все же не на тупиковом пути, все это временно». Та‑дам!
Бедный Богдан… и даже не потому бедный, что бедный. Не только оттого, что у него родная мать отняла и второй язык, и единственную родину. Этот ребенок бедный, для начала потому, что его самый близкий человек — ограниченная и тупая женщина. Безгранично тупая.
Зато невероятная, не отнять.
***
И плодовитая: она продолжает писать для детей. Для наших детей. «У меня есть две линии, о которых я думаю и складываю. Одна — это будет сборник сказок, это сказки для детей вот этого нашего времени. Дети в Беларуси после протестов, у кого родителей забирают, и дети в эмиграции, когда семьи уезжают».
Я могу себе представить. И вы тоже вполне можете: «Роман Н. Харитонюк «Смерць лесбiянкi» попал в лонг‑лист премии Ежи Гедройца за 2013 год» — так описывают ее творческие достижения. А других нет. Разве только вот это интервью, которое мы вместе с вами читаем.
Оно, это интервью, не уникально, наоборот: все невероятные очень похоже говорят. Многие вещи повторяют друг за другом, «Мы все так говорим!». И именно так все невероятные думают — не знаю другого названия для этого процесса исчезновения критичности, нарастающего неумения проанализировать даже собственные слова и растущего зоологического неприятия ни белорусских, ни российских, ни советских, ни союзных ценностей. А ведь они и есть общечеловеческие ценности нашего с вами мира.
Мира, который мы отстояли и отстроили, несмотря на откровенное желание Запада сделать нас колониями. Мира, который мы не отдали ни болотным, ни майданным, ни цветным или с запахом революциям. Мира, который мы хотим — должны, обязаны! — передать нашим детям.
А они, вишь, книги для них пишут… как лесба памёрла… хочу предложить для таких невероятных наталок ввести творческую кастрацию. Как для педофилов уже ввели химическую. Что думаете?
mukovoz@sb.by,https://t.me/nakipelo_by
