Из новой серии эссе лауреата Государственной премии Беларуси, писателя, драматурга Георгия Марчука
В этом году (23 декабря) исполнилось бы 85 лет народному артисту Советского Союза Льву Константиновичу Дурову, снявшемуся в сотне фильмов, “королю эпизода”, ведущему актеру и режиссеру Московского театра на Малой Бронной. Его не стало 20 августа прошлого года
Впервые он приехал на “Беларусьфильм” в середине 1960-х для участия в съемках фильма по прозе Владимира Короткевича “Христос приземлился в Гродно”. Небольшого роста, худощавый, от чего он иногда комплексовал, поэтому начал активно качать тело. Снимался в Азербайджане в боевике, освоил приемы борьбы. Это был целеустремленный смелый человек. Он боготворил режиссера Анатолия Эфроса, который отвечал ему взаимной любовью. Много лет спустя, уже при капитализме, злые языки пустили слух, мол, Дуров подсиживал своего наставника, интриговал. На что Лев Константинович публично резко ответил... Да, он мечтал о режиссуре, своем театре, но это прошло как-то само по себе.
Мы познакомились в начале 1970-х на съемках фильма “Облака” в Мозыре, у режиссера Бориса Степанова. Дуров играл шаблонную роль неудачника, самородка, почти чудика в духе героев Василия Шукшина, у которого тоже ярко вылепил эпизод в “Калине красной”. Мы подружились. Может, оттого, что я сказал, что хочу поступать на высшие курсы режиссеров и сценаристов и что пишу пьесы. В его компании ходить на рынок, в магазины, по городу было одно удовольствие. Остроты сыпались налево и направо. Продавцы и другие случайные знакомые смеялись до слез. Выпивая в компании, он знал меру.
Чтобы не быть голословным и показать Дурова как озорника и выдумщика, расскажу такой факт.
Снимали сцену под Мозырем. Жарища под сорок градусов. Перерыв. Дуров — исполнитель главной роли, Евгений Герасимов (сейчас он народный артист России, депутат Мосгордумы) и я едем к мелкой речушке или рукотворной канаве, чтобы окунуться. Вдруг Дуров замечает, что в нашу сторону едет трактор “Беларус”.
И Лев Константинович принимает решение. “Делайте все, как я”, — дает команду нам, а сам снимает с себя трусы. Мы делаем то же самое. Ползет Дуров по дну мелкой речки на четвереньках, ползем и мы за ним. Тракторист, увидев “церемонию”, останавливается и с недоумением смотрит на чудаков. И тут Дуров спрашивает у него:
— Мы до Киева правильно ползем?
Тракторист опешил, в растерянности и недоумении, близком к испугу, показал рукой в противоположную сторону:
— Киев там. Вам туда надо!
Быстро завел мотор — и ходу от нас. Как мы потом узнали, недалеко от этого места располагалась психоневрологическая больница.
Кадр из фильма “Христос приземлился в Гродно”.
Я не рискнул послать ему свою первую комедию. И вдруг узнаю, что Лев Дуров открывает сцену для русского драматурга Михаила Ворфоломеева. До этого он поставил “Трибунал” Андрея Макаенка. Был хороший спектакль, но все же явлением в театральной Москве не стал. “Занавески” Ворфоломеева пользовались успехом больше. Сам Дуров играл главного героя — трудягу. Я рискнул отправить ему одну из своих пьес. Начал звонить с волнением на квартиру на Фрунзенской набережной. Пьеса ему не понравилась, но он все же подбодрил. И на этом спасибо.
В 1994 году наконец запустили в производство на “Беларусьфильме” экранизацию моего романа “Цветы провинции”. С режиссером Дмитрием Зайцевым у нас не было разногласий по поводу приглашения на роли актеров.
Я вспомнил про Льва Дурова, с которым последние пять лет не имел связи. Поручили ему эпизод — доктора Урбановича. Звоню. Не верит. “По твоему роману, Марчук, — называл меня всегда по фамилии, — вообще интересно. Ты же драматург. Еду. Один день выкрою”. Сдержал слово. Был два дня. “Давай я добавлю в текст своего доктора анекдот”. Мы не возражали. Большой артист, он сам себе режиссировал. “Дай, — говорит, — мне почитать еще твою прозу”. Я предложил нашумевший роман “Савва Дым и его любовницы”. За ночь в гостинице он его прочел. Похвалил. “Пиши инсценировку”. Пока я думал, прошло время. Он увлекся антрепризами. Привозил и в Минск вместе с Ириной Алферовой спектакль.
Кадр из фильма “Облака”.
Я ему послал инсценировку через несколько лет.
Театральная жизнь Москвы менялась на глазах. Начались эксперименты с классикой. Поползла пошлость и торжествовал антисоветизм с цинизмом. Дуров принадлежал другому времени. Прочел и мою трагедию “Орест и Кассандра”. “Вот эту вещь хочу поставить, — сказал он в телефонном разговоре. — Ты очень вырос. Сколько тебе?” — “Пятьдесят пять лет”. — “Тебе Бог дает случай и театр”, — ответил он. Но судьбе было угодно не осуществить наших планов. Умерла супруга Дурова, актриса его же театра.
В день 80-летия Льва Константиновича я позвонил и поздравил его.
Не лично, а взял на себя смелость — и от белорусских кинематографистов. Он поинтересовался: кто жив, кто умер? В голосе чувствовался душевный подъем, хотя годы уже сказывались на здоровье. Но прожитая жизнь для него была счастливой. Все мечты воплотил. Был любим заслуженно и зрителями, и коллегами.
