Интервью с прозаикомАндреем Федоренко
Нарушено что–то в отечественном литературном мире... Раньше автор по–настоящему хороших романов к сорока годам был уже известен, кандидат в классики... Даже диссидентство не отнимало возможностей — и Владимир Короткевич, и Василь Быков издавались толстыми томами, критики спорили, студенты изучали... Представителям поколения «Тутэйших», молодежного литературного объединения, ворвавшегося в литературу в конце 80–х, уже за сорок... Но их творчество словно умалчивается, и у читателя складывается впечатление, что после Быкова и Шамякина — вытоптанное поле... Между тем «тутэйшыя» активно пишут, экспериментируют и даже иногда издаются... Проза Андрея Федоренко, представителя этого поколения, уже давно однозначно признается всеми «золотым фондом» нашей литературы... Правда, и книги Андрея Федоренко не издавались давно. И вот наконец в издательстве «Мастацкая лiтаратура» вышел том серии «Проза XXI стагоддзя», название которому дала историческая повесть «Нiчые». В Интернете сразу появились утверждения, что это издание станет книгой года. Но дойдет ли она до широкого читателя?
—По моим наблюдениям, сегодня популярности добиваются двояко. Самый распространенный способ — делать шоу, скандалить, ввязываться в дискуссии и изображать из себя мэтра, второй способ — просто писать, отстранившись от всего. Второй способ неблагодарен... Но, похоже, именно он тебе, Андрей, подходит. Ты сознательно сделал такой выбор или просто по–другому не можешь?
— Как раз таки второй способ благодарен, более того — он единственный. Если писатель искусственно или сознательно уходит в изоляцию, он в меньшей степени по сравнению с другими зависит от его величества времени. А значит, есть шанс, что и произведения его будут более «вневременными», долговечными...
— Недавно ведь блог себе завел. Может, будешь устраивать шоу в Интернете?
— ЖЖ завел для того, чтобы легче было выходить на других и их читать.
— Всегда привожу в пример твою повесть «Вёска» как портрет современной деревни. Ведь об этом практически не пишут, тем более правдиво.
— Вот–вот, то самое, о чем говорилось выше. «Вёска» написана в 1994 году, события там происходят вообще в 1990–х — 20 лет назад, и какие это были годы! Если есть ощущение, что это якобы «современная деревня» (которой я, кстати сказать, почти не знаю), даже просто «деревня», то я могу только скромно гордиться. Значит, я заглавием смог обмануть читателя. Эта повесть вовсе не о деревне, а о любви. Так же как и роман «Рэвiзiя» — не о плодово–овощной базе или строительном тресте и даже не о молодых литераторах — это рассуждения о жизни, смерти, творчестве и, главное, о времени — как о вечной и важнейшей философской категории.
— Между тем белорусская литература воспринимается «под знаком» военной и деревенской прозы. Эти темы исчерпаны? Или просто писатели задавлены стереотипами?
— Да, именно так. Отсюда такое рьяное желание из–под этих стереотипов выкарабкаться, сменить их... В принципе, разве мало в нашей литературе произведений о любви, природе, разве плохи драматургия, фантастика, мистика, исторические, детективно–приключенческие, подростковые произведения, «мыльно–сериальные оперы», в конце концов (ведь полным ходом пишутся и такие)?.. К сожалению, в этом смысле белорусская литература просто не раскручивается — и некому это делать, и незачем: гораздо проще приклеить бирку–лейбл типа культурная Беларусь — это Быков в литературе и «Песняры» в музыке...
— Как появился замысел повести «Нiчые»?
— Считаю, что слуцкое восстание 1920 года — знаковое событие в белорусской истории. Для меня тема восстания, борьбы, жизни и смерти — пожалуй, главная в писательской жизни, и я рад, что хотя бы частично с ней справился.
— Как определялась граница между художественным вымыслом и историческими документами?
— На 90% повесть документальна.
— Главный герой напоминает и героев Горецкого, и рассуждения Игната Абдираловича об идентичности белорусов. Для тебя Чайка, ставший против воли командиром белорусских войск, герой положительный или отрицательный?
— Странность официальной биографии Павла Чайки и натолкнула меня на тему о герое–жертве. Участник Первой мировой, офицер — штабс–капитан, орденоносец, становится командиром Слуцкого полка, объявляется вдруг предателем, арестовывается повстанцами, бежит, арестовывается красными и почти немедленно расстреливается. Но кто же и зачем с такой быстротой расстреливает своих агентов? Расстреливают врагов, причем очень опасных, значит, именно таким Чайка и представлялся красным. Лично для меня это абсолютно, без вариантов, цельный, положительный герой.
— «Тутэйшасць», ничейность — это вообще хорошо или плохо для нас?
— Скорее хорошо, чем плохо. Да никто у нас особенно никогда и не спрашивал. Это не добрые дяди, а сама история дала нам шанс остаться некоторое время «ничьими», забытыми, иначе мы обязательно стали бы «чьими–то»...
— В романе «Рэвiзiя» ты пишешь о нашем поколении, поколении «Тутэйшых». Сегодня, спустя годы, действительно можно что–то оценить. Тогда были свои лидеры, середнячки, «серые мышки». Время такие иерархии пересматривает на свой лад. Каким останется это поколение в истории белоруской литературы?
— Если Купалу, Коласа, Богдановича, Чорного и иных условно можно назвать «золотым веком» белорусской литературы, Мележа, Быкова, Брыля — «переходным» (от вульгарного до классического соцреализма), то наше поколение в истории останется веком «серебряным».
— Можешь ли определить черты следующих поколений? Может, это будет поколение блоггеров?
— Может быть. Меня, если честно, мало это волнует.
— Это правда, что нынешнее молодое поколение писать разучилось и понятие «художественный стиль» ушло навсегда?
— Нет. Просто этому поколению гораздо сложнее, чем нам. Почти исчезла редакторская школа, их некому учить, но удивительно уже то, что они хотят учиться, и не «искусству блоггера», а именно художественному, писательскому, письменному, а не клавиатурному стилю. Им в утешение и в ободрение хочу сказать, что не было за всю историю существования литературы такого поколения, которое бы не заявляло: «Все, мы последние!» И вдруг, как свежий ветер, врывался в это ложное благодушие какой–нибудь вихрастый мальчишка и «одним выстрелом всех укладывал наповал»... (Бунин о Набокове.)
— За тобой закреплена слава реалиста. Но в «Рэвiзii» есть элементы фэнтези, модные сегодня игры со временем. Это случайность? Дань моде?
— Нет, конечно. Игру со временем я использовал, так сказать, в своих личных корыстных романных целях. Чтобы на таком незамысловатом приеме проследить: подлежат ли изменению основные качества человека, зависят ли они от календарного счета, социальных и вообще любых внешних обстоятельств? Или же меняется, усовершенствуется только техническое, а познание себя — неизменно?..
— Как ты вообще относишься к фэнтези, мистике, эзотерике?
— Никак не отношусь. Они мне неинтересны.
— Есть ли вещи, о которых ты никогда бы не стал писать?
— Да. О таких вещах я стараюсь не то что не писать, а даже не думать о них.
— Случалось ли, что написанное влияло на реальную жизнь?
— Разве что на мою собственную. Окончил рассказ, в финале которого герой ломает руку, оделся, вышел на крыльцо, поскользнулся... Результат — сломанная рука.
— Что пишется сейчас — и как пишется? Многие ведь жалуются, что нет особых условий для творчества.
— Второй год пишу странный, «кустарно–замкнутый» роман «Межа» (первая часть печатается в апрельском номере «Полымя»), где сам для себя выступаю и писателем, и критиком, и читателем, и судьей, и адвокатом... Условия для творчества нахожу механически — стал меньше спать.
— Писатель — это «иной»? Ты часто чувствуешь свою особость?
— Да. Другие живут, писатель делает вид, что живет.
— Что ему позволено?
— В творчестве — все. В этом и прелесть литературы, словно компенсация за то, что настоящей жизни как таковой ты лишен. В своем собственноручно созданном мирке писатель единоличный бог, царь и военачальник.
— Это правильное утверждение, как считаешь: «Для того чтобы стать писателем или поэтом, нужно пережить в детстве «экзистенциальный шок», познать «космическое одиночество»?
— Не обязательно. Чтобы начать писать, нужно очень сильно что–то любить, даже не важно, что именно. И обязательно придет время, когда это накопление любви начнет искать выход...
