Международные театральные фестивали приходят и уходят. Остается ежедневная работа наших коллективов, скрытая от посторонних глаз. Время от времени вдруг начинает идти пульсация: появляются талантливая премьера, ищущий режиссер, самобытные актеры. Безотчетные эмоциональные импульсы складываются в художественное явление. В последнее время таким явлением становится Новый драматический театр. Хотя расположен он далеко не в центре — в хмуром и сосредоточенном Заводском районе, именно здесь бьется сердце настоящего театрального поиска. О том, как так получилось, кажется, сам тому порой удивляясь, поведал главный режиссер НДТ Денис Нупрейчик.
— Денис, находитесь-то вы в Заводском районе, но в вашу программку вложено сразу три купона, предоставляющих скидку на поездку в такси, посещение ресторана и фитнес–клуба. Для многих «центровых» театров такой подход все еще в диковинку.
— Это заслуга нашего администратора Александра Хайета, идея тоже его. Поначалу никто из нас в нее не верил. А теперь видим — работает. Мы стараемся завлечь зрителя. Даже таким вот необычным способом.
— В одном интервью вы называли себя не самым талантливым среди своих однокурсников, но самым везучим.
— Да, учитывая то количество молодых режиссеров, которое выпускается и не может найти работу. Все хотят ставить дипломный спектакль в Минске, желательно сразу в Купаловском или в Русском, и на меньшее — не согласны. Я, как и все, обошел все минские театры с предложением по поводу диплома, и ни в один меня не взяли. Ну что делать, я поехал в Слоним. Никто из моего курса никуда не поехал. Было проще сдать диплом на студенческой сцене академии искусств. Почему–то считается, если сделаешь хороший спектакль на периферии, об этом никто не узнает, он пройдет незамеченным.
В Слониме сказали: «Нужна молодежная пьеса». Представил 5 пьес на выбор. «Хорошо, — ответили мне, — но вот пьеса Николая Коляды «Персидская сирень». Посмотрите». А там два действующих лица и оба — пенсионеры. Не самая молодежная пьеса, согласитесь. Но все равно был рад: меня берут на постановку! Работа!
Но по–прежнему бредил кино и собирался поступать во ВГИК. Именно из–за кино в свое время я и пошел в академию искусств. Когда служил в армии, в самоволку все нормальные ребята бежали в женское общежитие, а я — в кинотеатр. Потом приехал в академию, но набора на режиссуру кино не было. Сказали, Михаил Пташук будет набирать группу на следующий год. Приехал через год, опять говорят: не срослось, приезжайте еще через год... Так я ездил 4 года. Ждал режиссуру художественного фильма. В какой–то момент, когда в очередной раз приехал и мне сказали: «Нет», в сердцах спросил: «А что есть?» Сказали, Борис Луценко набирает на режиссуру драмы. Я махнул рукой. Все–таки 4 года ездил, сколько можно?
— А ездили из какого города?
— Из Минска. Я — минчанин. И только потом, когда поступил к Луценко, на следующий год Михаил Пташук наконец–таки набирал курс. У меня сразу возник вопрос: переводиться или нет? Я поговорил с ним. Оказалось, просто перевестись — нельзя. Можно было только забрать документы и поступать заново. Я испугался — можно ведь было и не поступить во второй раз. Так и остался у Луценко.
— А что Пташук, отговаривал?
— Нет. Честно сказал: «Узнай, можно ли перевестись». Оказалось — нет. Тогда он как раз заканчивал подготовительный период фильма «В августе 44-го...», был очень взвинченный из–за того, что ему не разрешили снимать пролог в Беловежской пуще — те первые кадры, где герои бегают по утреннему лесу. Ему нужны были вековые деревья, не деревца, а именно такие дубы — в обхват, чтобы это был настоящий партизанский лес как некий символ вековой земли, нашего народа... Но не дали. Сказали: «Это — заповедник! А вы приедете со всей техникой и все загадите». Тогда он сказал мне фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Денис, режиссер может не уметь многого, но есть две вещи, которые он делать обязан: писать, чтобы внятно излагать свои мысли на бумаге, и уметь качественно ругаться». Он говорил, что творчество происходит только на стадии написания и обработки сценария. Потом начинается беготня: одну справку получить, вторую, с этим договориться, с тем...
Но от кино я по–прежнему не отказался. Уже работая в Новом театре, окончил двухгодичные курсы повышения квалификации при академии искусств по режиссуре видеофильма.
— После скольких спектаклей вам предложили пост главного режиссера?
— Через 6 лет работы. Во–первых, 5 лет шла реконструкция театра. Мы ездили на гастроли и лишь 3 — 4 спектакля играли в Минске, в Доме литератора. А если спектакли так мало играются — что–то новое все эти годы я ставил мимоходом.
В новом здании мы, по сути, начали наш второй сезон. Штат увеличился в 2 раза. Играем уже не 2 спектакля в месяц, а — 28. И любопытно, с начала сезона мне позвонили уже 17 актеров из разных театров с просьбой трудоустройства у нас.
— У вас есть материальная возможность увеличить актерский штат?
— Нет, только за счет ротации кадров. В труппе у нас около 30 человек. Кто–то хочет, чтобы трудовая книжка лежала в театре, но деньги он будет зарабатывать в кино. Так не бывает. Приходится ругаться.
— Каким вы видите театр в дальнейшем? В каком направлении он будет двигаться?
— Я не против классики, но искренне считаю, что ее достаточно в других минских театрах. Стараюсь брать пьесы молодых, актуальных, современных авторов. Не всегда получается. Потому что есть авторские права. Это бич для наших театров. Взять хорошую драматургию почти невозможно — дорого. Приходится выкручиваться. Выдумывать что–то. С пьесой Макдонаха «Королева красоты» была целая эпопея.
Мы нашли общество белорусско–ирландской дружбы, связались с ними через посольство, перевели пьесу с английского на белорусский, написав в письме: «Вашему драматургу хорошо, потому что мы перевели его пьесу еще на один язык мира, а нам — потому что мы можем это поставить».
— А без общества дружбы сколько бы пришлось заплатить?
— Ну сколько может стоить пьеса оскаровского лауреата, каким является ирландец Мартин Макдонах, уже снявший и свой полнометражный фильм — «Залечь на дно в Брюгге» с Колином Фарреллом? Думаю, сумма, которую мы могли бы предложить, и его настоящий гонорар несоизмеримы.
— А если просто написать: мы маленькая, но талантливая восточноевропейская страна...
— Так и делаем. Вот смотрите (берет письмо с рабочего стола). Не знаю, правда, чем закончится, но пока репетируем. (Письмо адресовано голливудскому режиссеру Вуди Аллену с просьбой разрешить постановку в НДТ его пьесы «Парящая лампочка». — В.П.) Иначе возможностей ставить драматургию мирового уровня у нас просто не будет. Останется либо классика, либо наши драматурги, которые у нас, кстати, в репертуаре тоже идут. Но нельзя сделать полноценный театр только из их материала. Мы и так варимся в общем котле.
— А если Вуди Аллен ответит отказом? Сворачивать премьеру?
— Будем переводить на белорусский, что–то выдумывать, искать варианты. Мой педагог по сценической речи Илья Львович Курган как–то сказал: «В театре трудно первые 50 лет, а потом — как по маслу».
