Малоизвестные страницы истории оккупированного Гомеля
Вневременной кинобестселлер «Семнадцать мгновений весны» о военной разведке в стане врага поведал если не все, то многое — пусть художественным языком, дающим право на вымысел. По касательной провел и «женскую линию» секретной работы — всякий раз после этого сериала мы девичьей половиной класса мечтали трансформироваться в радистку Кэт, смутно улавливая, что женщины–разведчицы — это не только киношный персонаж.
Время выбрало их
Катя, Галя, Иванова, Шпилька, Румм и дочь Люся ... — странный набор фамилий, имен и прозвищ, прояснившихся только в наши дни, когда в управлении Комитета государственной безопасности по Гомельской области на исходе минувшего года открыли свой музей. Здесь впервые на стендах появились документы о деятельности женской резидентуры в оккупированном 
Гомеле, которых в других музеях страны не увидеть. В известных изданиях, посвященных подпольной работе того времени, об этой группе разведчиц–непрофессионалов лишь сухие строчки. В чекистском музее информации больше: фото из дел, докладная руководителя «звена» Ивана Козельского, представление к наградам выживших Надежды Яковлевны Каешко (Катя) и Анастасии Федоровны Руденковой–Зиновчик (Иванова). Но хочется чего–то еще.
...Я обкладываюсь телефонными справочниками и адресными книгами: а вдруг?.. По цепочке старых адресов, сохранившихся в архивах, нахожу Ивана Козельского. По ту сторону телефонной трубки слышу, что давно умер — в 1996 году. Но на квартире, где жил, помнят адрес дочери — где–то в микрорайоне Сельмаш — и ее фамилию. Мне крупно везет, потому что снимает трубку сама Светлана Ивановна, в прошлом — преподаватель музыки, теперь — пенсионерка.
— О папе?! — наша встреча происходит во время рождественских дней, и я ощущаю, как волей случая вновь открываю для этих людей дорогую дверцу памяти. — Он был чудесный человек, безупречный. Ради мамы, которая сильно болела, оставил должность в Пинске и перебрался в Гомель. Жаль, мы с братом мало расспрашивали о военном прошлом. А он сам не был многословен. Уже на склоне лет говорил мне, что описал все. Показывал в столе рукопись, добавляя: пока все живы, ей не время. Но куда его работа девалась...
Она перебирает пожелтевшие снимки.
— Папа в биографии писал, что он из семьи сапожников, а на самом деле — из священников. Рассказал лишь в старости. В конце 30–х работал начальником цеха на Гомельском стеклозаводе. Там же познакомился с мамой. В 1939 году его командировали в Белосток — осваивать азы работы органов госбезопасности. Вернулся в Гомель аккурат перед войной.
Когда немцы уже были в Беларуси, на еще свободных территориях спешно создавали подпольные группы — из непрофессионалов, обычных мирных жителей, которым предстояло остаться в тылу. Козельский подбирал в Гомеле кандидаток для женской резидентуры.
Пока мы ищем подробности в старых бумагах, Светлана Ивановна берется процитировать начало неизданного отцовского труда о войне: «С тех пор засело в голове». Говорит без запинки: «Над станцией плыл сизый дым. Пахло горечью мазута. Солнце слепило глаза. В стороне я наблюдал, как держалась Надежда Каешко. Ее старшая дочь высунулась в вагонное окно и спросила:
— Ты едешь с нами?
— Нет, — покачала та головой.
— Предательница! Предательница — вот кто ты...»
Семейная трагедия
В архиве сохранилась черновая схема резидентуры, начертанная еще до прихода немцев. В ней подпольщица по прозвищу Катя — на первых ролях. На них она и осталась в годы оккупации — Надежда Яковлевна Каешко. Судьба этой женщины насколько впечатляюща, настолько и трагична. В НКВД ее хорошо знали еще до войны. В 1938 году бывший командир бронепоезда «Грозный» Иван Каешко, громивший белогвардейцев в Киеве (в его команде был писатель Всеволод Вишневский), а после известный в Гомеле учитель — создатель коммуны беспризорников в Улуковье, первой общественной библиотеки в Руденце — был расстрелян как японский шпион (позже, разумеется, реабилитирован). На руках у Надежды Яковлевны, учительницы, осталось пятеро детей: Лена, Таня, Клара, Дина и Марат. В местный НКВД мать ходила со старшей девочкой, как на работу, — доказывать, что муж невиновен.
Это была уникальная семья и необычный дом на улице Киевской, сохранившийся по сей день. Диковинный рояль, музыкальные вечера, книги на последние деньги... Зачем, почему, кому это нужно? В угрюмых 30–х Ивана Каешко, педагога редкой одаренности, «замечали» в антисоветских странностях:
— Вы были вчера в кабинете физики? — вспоминает эпизод, пересказанный ныне покойной матерью, старшая дочь Елена Ивановна, которой 85 и которая живет в Минске. — Как–то учинили ему глупейший допрос: «А что свистели?» Папа не мог вспомнить ничего похожего. «Вы свистели «Боже, царя храни». 28 апреля меня приняли в комсомол, и дома был праздник. Когда мы легли спать, за отцом пришли. До сих пор помню его слова: «Наденька, воспитывай детей так, как мы это делали. Никаких обид на советскую власть, не озлобься, время все расставит по местам». Мама была великая женщина. Она выстояла сама и сумела поднять нас.
Семья «врага народа» выжила лишь потому, что ей помогали родители детей, которых учил Каешко, преподававший в еврейской школе. Гомельский рынок был весь к услугам Надежды Яковлевны:
— Мадам, возьмите мясо, — протягивали без денег.
Надежда Яковлевна в качестве старшей разведывательной группы — это была кандидатура Козельского. Внешне совершенно приемлемая. Пострадала от репрессий, обижена советской властью. Свои ее начали проверять сразу. На постой — а Каешко, чтобы выжить, сдавала комнаты — как–то попросился мужчина. Будто бы на хлебном заводе работал сторожем. Рассчитываться обещал буханками. Все так было, но вдруг стал вести странные разговоры:
— Вот придут освободители–немцы, и вам полегчает... — слушала молча, потом сходила в обком партии.
Спустя время ее туда уже пригласили. Предложили остаться на оккупированной территории: собирать сведения о передвижении войск, силах, горючем, технике, немецкой агентуре. Взамен обещали беречь детей, отправив сестер в один из детских домов в Мордовии.
— Но мы об этом ничего не знали, — Елена Ивановна рассказывает, как есть. — В тот день из города эвакуировали всех детей. Я, имея два учительских курса, ехала, как наставница. Мама только успокаивала нас, но ничего не объясняла. Когда четырехлетний Марат увидел, что мама и бабушка остаются на перроне, а у него как раз было воспаление легких — температура под 40, поднял крик. Мы спустили брата с вагонных ступенек. Так он и остался с мамой. А нас всех вместе отправили в детдом под Чкалово. Было очень трудно. Дети «врага народа», мать почему–то осталась на оккупированной территории. Доходило до того, что сестрам перестали выдавать обувь и одежду...
Женское дело
Надежда Яковлевна ничего этого не знала. Она свято верила: война скоро закончится и дочери вернутся. В это верила и Анастасия Федоровна Руденкова–Зиновчик, сын которой тоже был эвакуирован. До войны она работала билетным кассиром Гомельского железнодорожного вокзала. В годы фашистского режима в резидентуре значилась барышней Ивановой:
— У мамы была феноменальная память, — ее младший сын Василий Константинович работает врачом в одной из гомельских поликлиник. — Одного взгляда на человека ей хватало, чтобы описать его или пересказать увиденное на листе бумаги.
В тылу из трех «плановых» подпольщиц остались еще две женщины: Евгения Ипполитовна Никольская (Шпилька) и Мария Иосифовна Герасименко (Галя) — это все, что известно. По записям Козельского, обе погибли в войну. А вот Румм (Мария Павловна Русяева) и ее дочь — шестиклассница Люся, упомянутые в схеме, были поспешно эвакуированы — подпольщиц расшифровали.
...Разведывательной группе предписывалось приступить к работе, как только немцы войдут в город. Разведчицы не были знакомы между собой. Знать всех в лицо позволялось только Каешко. Знакомилась Катя со своими помощницами по инструкции. В первый день в дверь постучала Шпилька:
— Я пришла снять у вас комнату по совету Ивана Ивановича.
На второй день состоялась встреча с Ивановой:
— Я пришла сообщить, что поезда дальнего следования не ходят. Прислал Иван Иванович.
Третьей появилась Галя:
— Хочу попросить у вас бураков для морских свинок...
Местами даже веселые шифровки — а все ведь было по–серьезному. К дому Надежды Яковлевны немцы потянулись сразу. На представителей абвера вышли через их агента — бывшую студентку одного из гомельских институтов. Вскоре у Каешко расположилась их конспиративная квартира, обставленная, как художественный салон. Сюда являлись агенты контрразведки, занимавшиеся поиском советских подпольщиков и партизан. Ей вроде бы доверяли, но проверяли ежечасно. А Надежда Яковлевна играла роль на полную катушку. В комнате даже повесила портрет Гитлера. И когда полицаи выстрелили в портрет — проверки ради, — голосила:
— Что же вы делаете с освободителем Европы?! — и, приведя в порядок, повесила обратно.
Те же постояльцы объявили о праздничном ужине и принесли мяса. Пока варила холодное, попробовала. Мясо оказалось отравленным. Если бы досталось гостям, Каешко точно не оставили бы в живых.
У аэродрома вместе с Маратом пасла козу. Кто заподозрит женщину и малыша? А сама считала «крылья» и людей. Она «фотографировала» всех, кто приходил в этот дом. Слушала, что говорили. Воровала снимки агентов и бумаги. Ее не однажды с сыном держали в гестапо, допрашивали, избивали. Но она выходила — и работала вновь.
Всю добытую информацию — куда движутся части вермахта, сколько, как — ее напарница Анастасия Руденкова пять раз «переносила» через линию фронта. В ее записках, сохраненных сыном, о том сказано лишь штрихами: «При переходе линии фронта в районе станции Солнцево меня задержали немцы. У меня были документы с гомельской пропиской, других отметок не было. Больше месяца продержали под арестом, допрашивали ежедневно по несколько раз, выводили из камеры, ставили к стене и стреляли поверх головы, добивались, чтобы я сказала, кто я и куда иду. Волосы поднимались от страха, но я твердила, что беженка, ищу сына. Наконец отпустили. В Гомель я пришла в июне 1942 года. Мои товарищи по работе считали меня погибшей...»
В архивных делах зафиксировано немало заслуг женской разведывательной группы: похитили блокнот с данными агентурной сети, по которому потом разыскивали предателей по всему Союзу. Благодаря сведениям этих подпольщиц в июне 1943 года удалось разбить штаб немецкого артиллерийского дивизиона в Гомеле, уничтожить воинские склады в Новобелице...
Заложницы долга
После войны, казалось, все будет по–другому. Ведь что выдержали! Но жизнь не спешила раздавать награды и почести. Козельский, к счастью, тоже выживший, разыскал в России дочерей Каешко, привез в Гомель. Насколько тогда было позволительно, объяснил, чем занималась мама. И только им:
— Больше никто не должен был знать, что мама выполняла задания, — о суровом наказе вспоминает дочь Елена Ивановна. — Ей и тете Тасе (Руденковой. — Прим. автора) приходилось выезжать в командировки и в Россию, и в Казахстан, чтобы опознавать предателей и фашистских агентов. А на улице мы слышали от соседей в ее адрес: «Немецкая овчарка». И ничего не могли ответить. Дирекция школы распорядилась отрезать наш дом от их водопровода — как немецких пособников. Только после вмешательства Козельского и обкома партии нас оставили в покое. Но живущие рядом с нами все равно ничего не понимали...
Лишь в 1965 году разведчицы Надежда Каешко и Анастасия Руденкова–Зиновчик были представлены к государственным наградам и услышали слова благодарности за жертвенность и мужество. Их стали приглашать на встречи, праздники и даты. Но и после они держались друг друга и не спешили открывать детали прошлого, втайне опасаясь теперь уже за своих детей...
Фото автора и из семейных архивов.
