Прошел Петров день, который, как всякий календарный праздник, представляет собой не просто некую фиксированную дату–точку, но имеет определенную растянутость во времени, а потому включает в себя всю так называемую макушку лета. Но в народе верно примечали: «Пётра й Павел дня ўбавiў» да к тому же: «Прыйшоў Пятрок — апаў лiсток». Вообще же леса и «зялёныя гаi» частенько вспоминаются в белорусских народных песнях: «А з–пад гаю зеляненькага», «Вой, шумiць гай»... Гай (роща) от леса отличается тем, что деревья в нем молодые, поэтому нет глухой чащи, поваленных, замшелых стволов, воздух всегда прозрачный, потому и сам гай светлый. Но в традиционном народном представлении гай, подобно всем лесным, полевым и даже воздушным пространствам и угодьям, имеет своего «хозяина», и зовется он «дзед Гаюн», предстает в образе старого дедка, поросшего вместо волос серым мхом. Иногда же (в зависимости от региональных особенностей) похож на медведя, только стоит и ходит прямо, как человек. «Гаёвы дзед» внимательно следит за каждым, кто попадает в его владения, четко отличая «своих» от «чужих».
В прежние времена, собираясь заготавливать дерево для строительства дома, никогда не делали этого без предварительного похода в «зялёны гай» с «пачастункам» для «дзеда», и «надвячоркам» где–нибудь на пеньке оставляли гостинец, приговаривая: «Прыняслi сняданне гаёваму дзеду. Цi сам з’ясi, цi ўнучкам дасi». Если утром все съестное исчезало — знак, что подарок принят и дан «дазвол» на заготовку леса. Если же «пакуначак» оставался нетронутым — шли на другое место, потому как без разрешения рубить лес, тем более для строительства, нельзя: хата долго не простоит, более того «дзед» вдогонку может еще и «зайца» наслать, который, по народной символике, воспринимался знаком бед, несчастий и пожаров. Живет «дзед» на своих зеленых просторах не один, а с внучками — теми самыми, с которыми делится «пачастункамi». Внучки — совсем юные, красивые и озорные девушки. Зимой их тела покрываются снежно–белой пушистой шерстью, открытыми остаются только лица. Видно, считалось, что такой покров спасает в зимнюю стужу, как мех у животных. По весне белый покров пропадает и «гаёўкi» становятся такими же, как и обычные девушки. Чем–то они схожи с русалками, но по характеру спокойнее и большого вреда людям не приносят. Все лесные животные и птицы приходят к внучкам «гаёвага дзеда» за помощью. «Гаёўкi» залечат у зверушек любую рану, спасут от капкана. Они умеют собирать целебные травы и коренья, изготавливать из них лечебные настои и мази, да такие, что знахарям и не снились. Если появляется какая–нибудь опасность для них самих, «гаёўкi» становятся невидимыми. Иногда им хочется быть поближе к людям, и они тайком от своего строгого деда (совсем как обычные девушки) убегают в ближайшую деревню, где тихонько подглядывают, как веселится молодежь. Но на Купалье страх перед людьми уходит прочь, и тогда «гаёўкi» выходят к зажженным кострам, не выделяясь среди участников праздника, а потом катаются по росе и идут любоваться цветущей «папараць–кветкай». Если кто–то сумеет подкараулить «гаёўку», она его непременно приведет к этой самой таинственной «кветке шчасця».
Сведения об особом, культовом поклонении отдельным гаям сохранились в Беларуси с древних времен — в летописях, этнографическом материале. Уже названия таких насаждений выделяют их из общего ряда — например, «Княжжа дуброва» недалеко от Турова, «Каралеўская дуброва» в Щучинском районе, «Святы гай» под Слонимом.
Советская Белоруссия №129 (24512). Пятница, 11 июля 2014 года.
