Импровизация на «юбилейную» тему
Свою причастность к элитарному искусству симфонической музыки мог ощутить всякий, кто пришел в праздничный вечер в Большой зал филармонии, где по случаю 80–летнего юбилея Государственного академического симфонического оркестра давали гала–концерт.
Как и положено на торжествах такого рода, празднично было по–особому: режиссура вечера не оставляла ни малейшего повода для критики — почти год, по словам главного дирижера Александра Анисимова, вверенный ему коллектив музыкантов готовился отметить столь почтенный возраст (оркестр создан в апреле 1927 года).
Уже в фойе ощущалось приподнятое настроение публики. Вдыхая аромат глянцевых свежеотпечатанных буклетов, кстати, бесплатно раздаваемых дирекцией филармонии по случаю праздника, публика настраивалась, как говорится, на лирический, возвышенный лад. Уютный зал с его бархатными креслами изумрудного оттенка и величественный орган на заднике сцены, мягкий свет софитов — все этому тоже способствовало. Программа, в которой нашлось подобающее место и фрагментам концерта «Линии сердца» рок–группы «Новый Иерусалим», и сочинениям белорусских композиторов — Галины Гореловой, Евгения Глебова, Дмитрия Смольского, Сергея Кортеса, Андрея Мдивани, и пению хоровой капеллы им. Г.Ширмы, импонировала развитому вкусу публики, собравшейся в этот вечер в зале. Но, по–моему, одновременно могла быть доступна и тем слушателям, которые забрели в филармонию случая ради, имеющим слабое представление об устройстве симфонического оркестра и о звучании оркестровых групп этого огромного живого организма — 90 музыкантов без малого. Поэтому в первой части программы под названием «Нам — 80» прозвучал своеобразный «ликбез»: все оркестровые группы — струнные, деревянные духовые и медные духовые, ударные, а также солирующие инструменты — публике представили в изящном экскурсе по оркестру и его истории. Он совершался с помощью знаменитого английского композитора Бенджамина Бриттена и его «Вариаций и фуги на тему Г.Пёрселла». Ну а демократичная манера общения маэстро Анисимова с залом, конечно же, вызывала у слушателей ощущение комфорта и личной приобщенности к празднеству.
Редкое, признаюсь, испытываешь чувство, когда, слушая симфоническую музыку, вдруг начинаешь ждать чего–то необъяснимо–прекрасного. Память подбрасывает образы с полотен художников, из театральных спектаклей, мелькают и собственные воспоминания: вот сама ребенком тащу отцовский тромбон или трубу старшего брата, пытаясь подудеть в мундштук... И даже вкус меди во рту ощущается. А вот пытаюсь воспроизвести па Иды Рубинштейн, танцевавшей в Париже «Болеро» Мориса Равеля, специально для которой оно и было написано. Или вспоминаю время, когда в филармонии можно было слушать поэзию Вознесенского, Ахматовой, Евтушенко. И о том, с каким восторгом накануне юбилейного вечера Александр Михайлович Анисимов рассказывал мне о вечерах поэзии в Ленинградской филармонии в дни его тамошней учебы в консерватории. Еще как потом сына заставил выучить наизусть «Евгения Онегина». Чтоб тот, живя в Париже, не забывал родной язык...
Образы, аллегории, отзвуки слов и событий с повторением ритмической фигуры музыки «Болеро» в заключительной части концертной программы, под ее магическим и даже гипнотическим воздействием развеиваются. С нарастанием, свободным раскрытием звука публику охватывает все больший восторг. И ты летишь вслед за музыкой в потоке душевной гармонии, когда кажется, что навсегда станешь лучше, чище, добрее...
