В мае заслуженный артист Беларуси, один из популярнейших актеров Национального академического театра имени Янки Купалы Сергей Кравченко отпраздновал 65-летие. Юбилей он встретил в завидной форме: сыграл в премьерах “Пан Тадеуш” и “Дон Жуан”, не дает спуску молодежи в обласканной критиками постановке Рамуне Кудзманайте “Дзяды” независимого театра “Ч”. Сейчас репетирует в спектакле “Папа” по пьесе белорусского драматурга и актера Дмитрия Богославского “Тихий шепот уходящих шагов”. Это очередная постановка звезды молодой режиссуры Екатерины Аверковой, явившей на сцене Купаловского нашумевший и успевший получить немало призов “Офис”.
— Сергей Всеволодович, вы меня извините, но я вам, как в “Голом короле”, скажу всю правду в глаза: вы редкий артист. На сцене в вас сочетается несочетаемое: мощь и нежность, уверенность в себе и рефлексия, обнаженность реакций и вышколенный цинизм. Вы владеете актерской полифонией, в то время как многие ваши коллеги, особенно молодые, работают одной однажды удачно найденной краской.
— Хорошо, если я действительно обладаю перечисленными вами качествами. Сегодня в самом театре многое изменилось. Я вижу, как работают молодые режиссеры. Они прекрасны, энергичны, целеустремленны. И добиваются в конце концов своего результата, но вот сама репетиция... Кто написал книжку “Репетиция — любовь моя”?
— Анатолий Эфрос.
— Совершенно верно. Помню, все носились с этой книгой, зачитывали вслух. И ты приходил на репетицию, как на праздник. Все искали что-что. Знали, что обязательно должен быть результат. В конце ставилась задача на следующую репетицию, и ты должен был ее обязательно выполнить. Невозможно было представить, чтобы актер пришел неподготовленным. Это всегда были поиски. Я видел, как работали Валерий Раевский, Леонид Хейфец. Это было интересно. А сейчас просто идет сборка театрального конструктора. Хорошо, если у режиссера в голове есть итоговое видение этой конструкции, а если нет? Тогда полный разброд и шатания. Может, это уже старческое бурчание?
Недавно смотрел интервью Олега Меньшикова, он говорил о том, что репертуарный театр скоро исчезнет...
— Очень удобно так считать, заняв кресло худрука в старейшем репертуарном театре Москвы, который находится в трех минутах ходьбы от Кремля.
— Ну, да... Еще я хочу спросить у него: “Каковы предпосылки того, что репертуарный театр закончится?” Может, он просто маловато работал актером в стационарной труппе? У него же все больше независимых проектов. Я считаю, что все эти разговоры — ерунда. Для меня Купаловский театр — дом родной. Сюда я приносил все свои беды и радости.
Я сам иногда работаю в других театральных проектах и вижу, что там, как и в кино, нет процесса обучения. От тебя берут лишь те навыки, которыми ты уже владеешь. Быстро отдаешь себя — и все. Нет процесса постижения, который возможен только в репертуарном театре.
— Обидно, что из современных постановок уходит метафора как таковая. На смену ей пришли клиповый монтаж, иллюстративность...
— Не везде. Есть прекрасные постановки.
— В одном интервью вы говорили, что тоскуете по современным пьесам.
— В Беларуси с драматургией сейчас просто беда. Я удивляюсь: почему не пишут? Столько, казалось бы, тем и сюжетов вокруг, столько всего происходит каждый день. Когда-то Леша Дударев в молодости так расписался — каждый день писал и писал. Может, сейчас в стол пишет? Тогда у него, наверное, стол должен быть каким-то огромным. И он туда все складывает?.. Курейчик ушел в более денежные сферы, в кинематограф. Понял, что в театре не платят. Вот сейчас появился Дмитрий Богославский. На сколько его хватит?
— Сергей Всеволодович, а есть у вас роли, которые остались в сердце, как зарубки на дереве? “Вечный Фома” или “Лес”?..
— Так вы все и назвали. Еще могу вспомнить постановку “По поводу мокрого снега” Раевского. Это те роли, которые остались именно как зарубки. Это было сложно делать, и мне казалось, что что-то получилось. Сейчас, к сожалению, мой возраст уже такой, что в мировом репертуаре ему соответствует не очень много ролей.
— Король Лир из их числа?
— Если “Короля Лира” будут ставить у нас в театре, я знаю, кому дадут эту роль. Мне — вряд ли. А идти на сторону играть Лира — как-то несолидно. Хотя вот литовский режиссер Рамуне Кудзманайте поставила недавно поэму Мицкевича “Дзяды”. И это вылилось в довольно интересный результат. Там прекрасно работает наш молодой актер Роман Подоляко. Потрясающая Светлана Аникей в небольшой роли.
— Есть принципиальная разница между литовской и белорусской режиссурой?
— Литовцы — большие формалисты и выдумщики. Для них зрелищность важна. Для нас — в первую очередь углубление в материал, психологизм.
— В вашем репертуаре стало много Мицкевича: “Дзяды”, “Пан Тадеуш”... Николай Пинигин говорил, что “Пан Тадеуш” — прежде всего просветительский спектакль.
— Я полностью с ним согласен. В свое время у нас был переизбыток темы крестьянства, перебор лаптей, граблей, серпов на сцене. Есть актеры, которые теперь уже не могут во фраке играть. Хотя сами по себе актеры гениальные. Но скажет: “Я — лорд такой-то...” — и ему не веришь. И никто ему не поверит, потому что получается как-то по-деревенски. И всю жизнь мы много играли крестьян — забитых и замученных жизнью. Так много, что зритель вполне мог спросить: “Неужели ничего другого не было? А как же архитектура, музыка, живопись?” Это все ведь тоже белорусы создавали, у нас все это было. И Николай Николаевич так аккуратно это и подает в спектакле.
Или “Местечковое кабаре” — тоже интересная постановка. Почему бы не посмотреть, какая музыка, какие развлечения были в Западной Белоруссии в 30-х годах прошлого века? Неужели только землю копали и скотину растили? Нет, по-разному люди жили. И городская культура была своя, сформировавшаяся, и ремесленники, и торговцы процветали.
— У вас никогда не было режиссерских амбиций?
— Я работал как-то очень давно в одном народном театре. И актеров довел до полусумасшествия, потому что хотел дотянуть их до профессионального уровня. Там были серьезные хорошие люди с высшим образованием: бухгалтер, инженер, физик — кандидат наук... Но уровень разговора о профессии актера и театре был приблизительный. В какой-то момент они взмолились: “Пусть Кравченко от нас отстанет!” Я сказал: “Делайте что хотите...” И ушел. Потом уже в Купаловском Валерий Раевский говорил: “Найди пьесу — и ставь”. Я принес “Скамейку” Гельмана. Считаю, что это его лучшая пьеса.
— Лучше, чем “Премия” и “Мы, нижеподписавшиеся”?
— Это блестящие производственные драмы. Раевский их сам и ставил. Но “Скамейка” — пьеса о любви. И она вечная. Самая человечная вещь Александра Гельмана. Жаль, что постановка не состоялась.
— Сергей Всеволодович, с каким настроением отпраздновали 65-летие?
— Раньше думал: доживу до пятидесяти — уже хорошо. А сейчас мне 65. В театре предлагали сделать юбилейный вечер, но я отказался. Здоровья уже мало. Сначала надо сыграть спектакль, потом провести банкет — выложить море денег для того, чтобы выслушать море лести. Кто тебя знает — говорить не будет: мы просто обнимемся и все. А весь вечер придется выслушивать комплименты от людей, которые тебе, может быть, и малосимпатичны. Зачем мне это? Наверное, юбилей надо праздновать, когда тебе 80 или 90 исполнится, чтобы уже плохо соображал...
