Как получается, что насилие в реальной жизни – зло, а на экране – норма?

«Я тебе сейчас мозги вышибу», — бьет наотмашь едва зажегшийся телеэкран голосом некоего громилы. Переключаюсь: «Одно движение, и ты труп», — теперь в лицо уже крупным планом глядит дуло пистолета. Вроде бы у себя дома, а такое чувство, что находишься в заложниках. В плену у тех, у кого явно не все дома.

Довелось как-то посмотреть фильм австрийского режиссера Михаэля Ханеке «Забавные игры». Ленту демонстрировал Первый канал, причем в самый что ни на есть прайм-тайм. Сюжет фильма прост: двое оказавшихся в малолюдном дачном поселке парней вламываются в дом, берут в заложники семью, проводящую тихий уикенд в своем домике на берегу озера, и начинают над ними измываться. Делают они свое дьявольское дело, что называется, с чувством, толком и расстановкой — такая у них игра. Триллер жесткой хваткой держит зрителя за горло: очутившись в вязком потоке изощренного садизма, невольно становишься участником происходящего и в каждой очередной ситуации напряженно ожидаешь положительной развязки. Ожидаешь, впрочем, зря: один за другим все члены унижаемой и истязаемой семьи, включая десятилетнего ребенка, погибают от рук невозмутимых и предельно раскованных в удовлетворении своих диких потребностей маньяков. Потоков крови по экрану вроде бы и не льется, но жить после таких зрелищ не хочется.

О достоинствах фильма, философских, нравственных, эстетических, коли таковые действительно имеют место быть, судить профессионалам — искусствоведам и культурологам. Работы нынче для них предостаточно: не успеваешь переключать каналы. В сознании же обывателя не может не загореться лампочка: как так получается, что насилие в реальной жизни — зло, а на экране — норма?

Уже давно каждый из нас, независимо от социального и иного статуса, а также от того, приветствует или порицает такое положение вещей, относится к «крови в телевизоре» как к чему-то неизбежному в этот наш упоенный свободою век. Вошедшее незаметно в наш дом насилие стало частью привычного и вроде как безобидного времяпрепровождения: пуля или молоток с экрана не летит, убийца не выпрыгивает. Но готов ли каждый из нас к развитию ситуации, ее материализации, выходу за рамки личной зоны комфорта, когда пуля, молоток, бензопила появятся в реальности и начнут эту реальность крушить? События последнего времени со всей очевидностью показывают: нет, не готовы.

Можно уповать на ужесточение государственной экспертизы в сфере кино- и видеопроката — это действительно весьма актуально. Но можно и самим взяться за дело. Какие у нас варианты? Что если попросить мэтров кинематографа не писать сценарии, содержащие сцены насилия, а киностудии — не снимать фильмы, унижающие честь и достоинство человека? Неплохо, но наивно и неэффективно. Как для художника полотно, для режиссера экран — проекция содержимого его внутренней вселенной: не можешь убить или искалечить в реальности, убивай и калечь в воображении — такова механика компенсации психических травм. Гипотетически полученный нами ответ с большой долей вероятности будет содержать приблизительно следующие постулаты: индустрия развлечений — это рынок, спрос рождает предложение, свобода самовыражения священна. И вообще, не нравится — не смотрите.

Как представляется, именно в этой нехитрой формулировке содержится единственно возможный выход: необходимо выразить себя отказом. Отказом от потребления всего того, что угрожает жизни. Один мой знакомый в этом вопросе предельно категоричен и, что интересно, вполне в своей категоричности «рыночен»: нужно дать понять вливающим деньги в эфирное пространство, что времена и зрители уже не те — разбитые фонари и лица уходят из тренда.

Виталий ЕФИМЕНКО

vital-y@источник