В защиту детективного жанра
— На недавнем съезде Союза писателей Беларуси много говорилось о необходимости возродить в обществе интерес к так называемой серьезной литературе. Многие из ваших коллег по перу единодушно относят детектив к “массовой” литературе, “легкому чтиву”, сетуя на любовь читателей к этому жанру. Вас, автора более 40 детективов, не обижает такое разделение литературы на “высокую” и “массовую”?
— Литература должна быть единой. В ней есть различные направления, как, скажем, разные отрасли в народном хозяйстве. Как человек, который написал десятки книг детективного жанра, могу сказать: работа над детективом по сложности, напряженности не уступает созданию любого другого литературного произведения. Детектив требует знания психологии порой в значительно большей степени, чем это нужно автору любовного, скажем, романа. А кроме того, мне хотелось бы подчеркнуть значимость этого жанра литературы для общества. Ведь хороший детектив заставляет читателя задуматься о границе добра и зла, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Человек невольно ставит себя на место героев, положительных и отрицательных и, быть может, отказывается от каких-то дурных идей, становится лучше, нравственнее. Я всегда повторяю это в защиту детектива.
Конечно, слышал не раз, что в криминальном, остросюжетном жанре работать легко, никакого мастерства тут не требуется... Помню, однажды Макаёнок (мы с Андреем Егоровичем были друзьями) решил сделать что-нибудь детективное. Говорит: “Давай я начну работу, а ты потом присоединишься, поможешь”. Но через некоторое время оставил эту идею — не получилось. Следующим желающим написать детектив стал Николай Егорович Матуковский, тоже мой хороший друг, собкор “Известий” в Беларуси. Долго выпытывал у меня, как работать в этом жанре, и через некоторое время тоже махнул на эту идею рукой. А однажды я рассказал Ивану Петровичу Шамякину жизненную историю, которая потом легла в основу романов “Вам задание” и “За секунду до выстрела”. Иван Петрович вдруг говорит: “Подари мне этот сюжет”. Я согласился. А Шамякин подумал, поморщился и сказал: “Все-таки не смогу написать детектив, тяжкое это дело!”...
Не могу я согласиться с теми, кто пытается разделить литературу на “чтиво” и “не чтиво”. Мы, литераторы, — прозаики, поэты, драматурги — дополняем друг друга и вместе делаем литературу разнообразной и интересной.
— Вам выпало работать вместе с мастерами нашей литературы. Какой их совет особенно запомнился?
— Мне часто приходили письма от читателей. Одно из них я помню до сих пор: “Как вы могли “убить” вашего главного героя, за судьбой которого я следил на протяжении стольких книг. Вы заставили плакать меня, не молодого уже человека. Герой прошел всю войну, огонь и воду, а погиб в мирное время. Оживите его в следующей книге, я вас очень прошу.” По этому поводу Василь Быков (он, к слову, написал предисловие к первому изданию моего романа “Вам задание”) дал мне совет: “Никогда не возвращайся к написанному, иди дальше”. Когда есть такие советчики, когда рядом такие великие мастера литературы, как Андрей Макаёнок, Василь Быков, Иван Шамякин, легче дышать. Эти люди были моими друзьями. Моя дача находилась как раз на середине пути между дачами Шамякина и Макаёнка, разбежка где-то в километр, и, помню, назначая встречу, они говорили: “Встречаемся “на Чергинце”...
— Сюжеты берете из жизни?
— Нередко. Но когда много лет работаешь над одной темой, приобретаешь способность придумать сюжет даже более жизненный, чем это бывает в жизни. В моей книге “Четвертый след” было две сюжетные линии: милицейско-прокурорская и преступников. К каждой из них я возвращался попеременно, есть такой литературный прием. И так получилось, что милицейская линия у меня была еще не готова, а преступников уже можно было брать. Я решил придумать что-нибудь моим преступничкам. Думаю, пусть они поедут в Могилев. Представил себе этот город и решил, что они совершают кражу в универмаге, а проникают туда, разобрав дымоход. К этому моменту я закончил милицейскую линию. Преступники возвращаются в Минск — а там их уже ждут... Вышла книга. Помню, я ходил гордый по проспекту, где в киосках “Союзпечати” мой роман продавался по 20 копеек, и было даже немного не по себе: казалось, сейчас начнут узнавать на улице. Пришло несколько писем от читателей. Одно из них — от коллег-милиционеров из Могилева. Они написали много хороших слов, а в конце приписка: “Просим сообщить фамилии преступников, которые совершили кражу из универмага, проникнув туда через дымоход, а то у нас эта кража до сего времени висит”. Кража, кстати, была совершена до того, как вышла книга: возможность того, что преступники прочитали роман и взяли план ограбления универмага на вооружение, исключена. Самое интересное, что я об этом преступлении ничего не знал. Случайно попал в точку. Просто этот пример подтверждает мысль, что произведение будет более приближенным к реальности, если автор знает тему не по рассказам.
“Доверяю профессионалам кино...”
— Специалисты кино говорят о ваших произведениях, что они очень кинематографичны. Как вы этого достигаете?
— Многие свои книги я и задумывал так, чтобы из них легко можно было сделать киносценарии. Такой писательский стиль я выбрал 35 лет назад. Самое печальное: вдруг вижу, идет фильм по моей книге, а я о том, что она экранизирована, узнаю, лишь случайно зайдя в кинозал. В России, к примеру, без моего ведома сняли кинокартину по моей книге “Побег”. Даже фамилию главного героя изменить не удосужились! В Украине по одному из моих романов тоже сняли фильм безо всякого согласования со мной, даже не поставив меня в известность. На что рассчитывают эти беспардонные режиссеры и сценаристы, так грубо нарушающие авторские права? Что автор не узнает? Или махнет рукой, не подаст в суд? Они могли бы честно сказать: у нас нет денег заплатить тебе гонорар, зато мы напишем в титрах, что сценарий создан по твоей книге. Ей-Богу, так было бы честнее...
— Сегодня на Беларусьфильме идет работа над белорусско-российским проектом “Майор Ветров”. Насколько мнение автора книги может влиять на режиссерские решения?
— Убежден, при экранизации литературного произведения лучше доверять профессионалам кино. Сегодня зритель, особенно молодой, предъявляет к картине совершенно другие требования, чем во времена моей молодости. Недавно, спросив у Эдуарда Ханка, над чем он сейчас работает, услышал от него: “Больше музыкой не занимаюсь. Для того чтобы песни слушали (а фильмы смотрели, добавлю от себя), сейчас нужны люди с совершенно другой психологией. Я уже устарел”. Наверное, во многом он прав... Пишу киносценарий, а потом его переделывают, сокращают. Я возмущаюсь: почему выбросили такой глубоко психологический эпизод? Отвечают: это не будет смотреться, вот тут сцену надо оборвать, пусть зритель додумывает сам. Поэтому стараюсь при экранизации моих романов не мешать работе людей с современными подходами.
К сожалению, два фильма, которые прошли на наших экранах по моим книгам, мне не очень понравились. Особенно — “Вам задание”. Двадцать лет я не давал согласия на экранизацию этого романа. А несколько лет назад все же согласился и теперь жалею. В романе есть эпизоды, которые являются его ключевыми точками, создают его психологизм. Один из героев романа, молодой офицер милиции, женится 22 июня 1941 года, и его забирают на фронт прямо из-за свадебного стола. Его жена, медработница, тоже оказывается на фронте. И всю войну они друг друга ищут, встречаясь лишь несколько раз в таких ситуациях, которые исключают даже возможность обменяться адресами. В основе сюжета лежат реальные события. Так вот, одна из встреч происходит в следующих обстоятельствах. Главный герой, командир разведгруппы, получает ранение в шею, грудь и руку и оказывается в госпитале. Вдруг паника — немецкие танки прорываются. Раненых доставляют на полустанок в лесу, лихорадочно загружают в вагоны. Он лежит на плащ-палатке на земле и вдруг видит свою жену. Из-за ранения в шею говорить он не может и показывает ей здоровой рукой: подойди. А сам — заросший, грязный, весь в крови и в бинтах, поэтому жена, врач полевого госпиталя, его не узнает. Героя погрузили в тамбур последнего вагона. Жена, переступив через него, заглянула в вагон, и, убедившись, что все раненые размещены, стала возвращаться к выходу. Увидев призывный знак раненого, лежащего на полу в тамбуре, наклонилась к нему: что, миленький, больно? Потерпи, сейчас вас довезут. И спрыгнула с подножки. Поезд тронулся, и только тут она, идя по рельсам, понимает, чьи глаза только что видела. Она бежит вслед за уходящим поездом, а потом бессильно опускается на рельсы...
Что сделали в фильме? Паника в госпитале, эвакуация раненых... Неважно сработала актриса, потому что ей, наверное, не дали соответствующей установки. Она лично загружает своего мужа в кузов автомашины, он — чистенький, выбритый, а она его не узнает! Как после этого относиться к создателям фильма? Если бы эта сцена была снята качественно, даже один такой мощный эмоциональный всплеск позволил бы зрителям сопереживать героям, поставить себя на их место...
Конечно, каждому писателю хочется увидеть на экране именно то, что он вкладывал в свои строки. Помню, как Владимир Осипович Богомолов возмущался по поводу фильма “В августе 44-го”, как ругался с теми, кто экранизировал его роман. И это при том, что у него, по крайней мере, на экране осталось много похожего на то, что он писал.
“Работа парламентария сродни писательскому труду”
— Вы себя ощущаете больше политиком или писателем?
— Когда нахожусь на работе, разумеется, в первую очередь, я — политик. Не скрою, что в последние годы политиком чувствую себя чаще, чем писателем, хотя продолжаю писать. Вообще приветствую, когда люди любых профессий занимаются писательским трудом. Помню, когда работал в милиции, коллеги подкалывали меня тем, что пишу детективы. Но я был признан одним из лучших оперов Беларуси, а мое отделение считалось одним из лучших в Союзе. И я считаю, что многие профессиональные вопросы мне помогали решать те знания, которые я приобрел, размышляя над очередной книгой. Литературный труд заставляет становиться наблюдательнее, иначе смотреть на людей, стараться их понять, даже преступника. Почему он совершил преступление? Что его к этому подтолкнуло? Мои положительные образы всегда взяты из жизни, но они собирательны, совмещают в себе черты характера десятков реальных людей. А иногда на страницах моих книг появляются отрицательные герои, к которым невольно относишься с определенной симпатией.
— Вы часто представляете Беларусь на международном уровне. Диломаты нередко становятся писателями, достаточно вспомнить хотя бы Грибоедова. На ваш взгляд, с чем это связано?
— Работа парламентария, дипломата, политика сродни писательскому труду, потому что она творческая, требует иногда мгновенного реагирования. Находясь на сессии Генеральной ассамблеи ООН или на саммите дипломат часто должен выступить без подготовки, обязан владеть вопросом и не растеряться. Он должен уметь находить емкие слова, логически строить свои возражения, доказательства. Многие дипломаты и сегодня пробуют себя в литературе. Например, посол России в Кении Егошкин — автор более 10 прекраснейших книг о детях и для детей. Он, к слову, собирается вступить в Ассоциацию писателей Союзного государства Беларуси и России. Мы планируем таковую создать. Бывший посол Беларуси в Болгарии Петров — замечательный поэт. И я знаю немало дипломатов, которые занимаются литературным творчеством. Правда, не все это афишируют.
— Вы воевали в Афганистане и несколько романов посвятили той войне. Обязательно ли для писателя самому проходить через все то, о чем он пишет?
— Есть авторы, которые создают ситуации и героев путем размышления, полета фантазии, полностью абстрагируясь от реальности. Есть и те, кто предпочитает наблюдать жизнь и писать, основываясь на личном опыте. Я использую обе формы работы над книгами, но вторая мне кажется более предпочтительной: автор приближен к реалиям жизни и может на страницах своей книги дать читателю практический совет, как выйти из трудного жизненного положения, как лучше повести себя в той или иной сложной ситуации. Ведь во всех этих ситуациях он был, видел их изнутри...
В Афганистане я не оставлял литературного труда. В советском посольстве у меня брали афтографы, а в библиотеках были мои книги. Правда, судьба романа “Тайна черных гор” сложилась не очень удачно: цензура вырезала добрых две трети. Афганским событиям посвящена и книга “Сыновья”, которая очень мне дорога, потому что пропущена через сердце. Я отвечал за оборону Кабула, и еще 14 провинций вокруг него были моей зоной деятельности. Будучи в отпуске в Беларуси, я познакомился с женщиной, которая стала прототипом главной героини романа “Сыновья”. Сын Веры Федоровны погиб в ходе операции, в которой я принимал участие. Роман посвящен матерям, ожидавшим своих сыновей с войны в Афганистане. Знаете, с чего начинался день этих женщин? Утром они бежали к почтовому ящику: есть ли письмо? Если есть, они первым делом смотрели, сынов ли почерк. Узнав почерк сына, нюхали письмо — не пахнет ли лекарствами. Часто пацаны, попав в госпиталь, писали матерям: у меня все замечательно. А на самом деле лежит без ноги... Я действительно хочу экранизировать роман “Сыновья”. Такое забывать нельзя!
“Литературный дар достался внукам”
— Николай Иванович, ваши выступления в прессе — не редкость. Но никогда вы не рассказываете о своей семье...
— Просто не спрашивают. У меня прекрасная семья. Жена, Надежда Ивановна, работала в милиции, потом трудилась в системе образования. Сын, Игорь, учился в десятом классе, когда мы уехали в Афганистан, и заканчивал школу без родителей. Жена и дочка приехали ко мне в Кабул, хотя на тот момент город каждый день обстреливался. Ушел я в горы на операцию — они сидят, день, два, неделю, пока меня нет, без права выхода. У каждого окна в квартире автоматы, на стульях гранаты. Они были обучены, готовы защищаться. Слава Богу, не пришлось... Дочка Оля тогда училась в седьмом классе. Она стала единственной в Советском Союзе ученицей, получившей золотой знак ЦК ВЛКСМ за то, что закончила на одни пятерки седьмой и восьмой классы в Кабуле. У нее в жизни не было ни одной четверки, только пятерки. Нас, родителей, это ужасно пугало: вдруг она получит четверку или, не дай Бог, тройку — для ребенка ведь это станет стрессом. При посольстве была школа, и детей туда возили в микроавтобусе, стены которого обкладывались бронежилетами...
Мы с женой хотели, чтобы Ольга стала врачом. Но после Афганистана, увидев, как человеческое тело может разрываться на части, она отказалась поступать в мединститут и поступила на юрфак БГУ. Я сначала был категорически против, говорил ей: поступай на любой факультет, кроме военных и юридических специальностей. Но она решила по-своему. Сейчас Ольга работает в Комитете погранвойск, ее воинское звание — подполковник.
Сын работает в Белавиа. С хорошими оценками он закончил школу, поступил в радиотехнический институт, отучился два курса, а потом написал нам в Кабул: “Дорогие родители, я так больше не могу. Вы там на войне, а я тут”. Бросил учебу и пошел в армию. Отслужив, получил высшее образование. У меня четверо внуков: Ваня, Денис, Лиза и Саша.
— А литературный дар деда им передался?
— Конечно. Санька еще только в пятом классе, но уже пишет роман с продолжением и читает одноклассникам. У сверстников его творчество пользуется большой популярностью. Но я романа не читал: для взрослых он — тайна. Внучке Лизе шесть лет, она создает истории в рисунках. Выхода моих книг в нашей семье раньше всегда ждали с нетерпением, а теперь привыкли. Хотя каждый новый роман обязательно читают или хотя бы просматривают.
