“Каменская-2”.
— Полностью имя звучит как Августин, так и в паспорте написано, но все зовут Август. Мне все равно — что в лоб, что по лбу.
— Тогда давайте, как все. Август Лазаревич, мудрость приходит с возрастом?
— Не знаю. Знаю, что точно приходит возраст, а мудрость...
— В какой-то момент вы решили уйти со сцены, но не все ваши возрастные коллеги решаются на такой шаг.
— Когда на сцене пожилой актер, ты все время смотришь: дойдет ли он до стула, повернется ли в нужную сторону, скажет ли правильную реплику. Это уже не театр. Бывали случаи, когда говоришь партнеру текст, а он вдруг начинает отвечать тебе словами из другого акта. И ты не знаешь что делать. А зритель удивительным образом все эти моменты чувствует, сразу настораживается. Когда я два раза упал в спектакле “Поминальная молитва”, а потом еще случился микроинсульт, то сказал себе: все, хватит. Ведь начинаешь думать, дотянешь до конца спектакля или нет, начинаешь беречься, а значит, не будет прежней отдачи, будет “полуфабрикат”. Но ведь зритель не виноват.
— Вы можете сказать, что были человеком команды режиссера Валерия Раевского? И вообще, актеру важно быть членом чьей-то команды?
“Ромул Великий”.
Пример из БДТ. Я был очень хорошо знаком с Евгением Алексеевичем Лебедевым, мы снимались вместе в картине “Маринка, Янка и тайны королевского замка” у режиссера Юрия Цветкова. Я все выпытывал у Лебедева какие-то тайны профессии, был влюблен в БДТ, считал, что это лучший театр в мире. Лебедев рассказывал, вот взяли они из Киева артиста Михаила Волкова на Чацкого. Репетировал Рубен Сергеевич Агамирзян, а роль не пошла. Приехал из Польши Товстоногов, он тогда ставил там спектакль, увидел репетиции и сказал: “Какой же он Чацкий, он — Молчалин. Возьми Юрского! Он все сыграет”. И взяли Юрского.
Это очень важно, когда актер может сыграть все. Когда он полностью вооружен и готов к этому. Конечно, существует опасность заштамповаться. Я даже думал порой: что труднее — сыграть роль хорошо или потом от нее освободиться? Сделать так, чтобы она не лезла в другие работы. Это тоже очень сложно.
— Есть злая шутка, что у каждого актера свое количество штампов.
— Да, у одного актера их может быть пять, а у другого — сто двадцать пять. И когда их сто двадцать пять, ими можно пользоваться, а когда только пять, это надоедает. Приходишь и видишь одно и то же. Сейчас, слава тебе господи, я в театр не хожу, хотя и раньше тоже ходил редко. Потому что понимал, через 5—10 минут мне станет скучно. Как в художественной самодеятельности: приходишь, смотришь — все как началось, так и кончилось, ничего не происходит. А уйти нельзя, вроде как тебя все знают. Уйдешь, сразу скажут: “Вот ушел...” Поэтому я в театр обычно ходил весной, когда не надо было раздеваться в гардеробе. Приходишь в пиджаке, первый акт еще можно высидеть, а потом выходишь, как будто покурить, — и домой...
Мои главные театральные потрясения связаны с БДТ и “Современником”, когда им руководил Олег Николаевич Ефремов. Чистое сливочное масло, как говорится.
“Вдовий дом”.
Спектакль “Поднятая целина” в БДТ шел четыре часа. Мы оторваться не могли! Не самое великое произведение, но там такая правда была заложена. БДТ правдой брал. Я никогда не любил Театр на Таганке. Никогда не любил знаковую режиссуру, которая сейчас просто заполонила все. Не знаю, все считают Мейерхольда великим режиссером, а я его ненавижу, потому что вся эта зараза от него пошла... Это называется знаковая режиссура, все обозначается, ничего не переживается. Режиссер выпендривается, актеры ему не нужны.
— Таганку не любите, а ведь Валерий Раевский поначалу попал под влияние эстетики Юрия Любимова?
— Он пытался ее нам привить, но у нас был типичный психологический театр: Глебов, Молчанов, Платонов, Ржецкая. Когда он решил ставить “Что тот солдат, что этот” Бертольда Брехта, я понятия не имел, как это играть. Как я мучился! Но на какой-то маленькой репетиции вдруг понял своего героя Гэли Гэя, и он стал у меня живым.
Постепенно мы перевоспитали Валерия Николаевича, обратили в свою веру. У него стали появляться хорошие спектакли — “Трибунал”, “Святая святых”. Кстати, с Брехтом связана еще одна история. Я поехал в Питер в творческую командировку. Режиссер Рубен Сергеевич Агамирзян, с которым мы были знакомы, устроил мне билеты в БДТ, потому что достать их было невозможно. И я попал на спектакль “Карьера Артуро Уи” с Евгением Лебедевым. Он рассказывал, что тоже долго не мог подобрать верной интонации, мучился с этим героем, пока режиссер не подсказал.
— А вам не хотелось перейти в БДТ?
“Павлинка”.
— В ваших героях Ромуле, Тевье-молочнике много было от вас?
— Наверное, что-то было. Пьесу Фридриха Дюрренматта “Ромул Великий” я прочитал где-то в 1965 году и обалдел. Решил, что это обязательно надо ставить. И эта мысль сидела во мне почти сорок лет, пока Раевский не решился. Я, к сожалению, видел, что старшее поколение театра было испугано на всю жизнь периодом сталинских репрессий. Этот испуг в них жил. Я понимаю их. Дюрренматт потрясающий драматург, парадоксальный.
— Вы ведь занимались и режиссурой — поставили успешный спектакль “Лес”.
— Да. Мы взяли с ним первую премию на фестивале в Тольятти.
— Почему не ушли в режиссуру?
— Главный режиссер любого театра всегда следит, чтобы его не подсидели. Это психология всех главных режиссеров. Исключением, может быть, был только Борис Эрин, который пять лет возглавлял Купаловский театр. Возникает момент ревности и беспокойства, а это неприятно. Нарушаются дружеские отношения...
СПРАВКА “НГ”
Август Милованов — народный артист Беларуси (1989), лауреат Государственной премии Беларуси (1988). Родился 16 июня 1937 года в Волгограде. В 1961 году окончил актерский факультет Белорусского театрально-художественного института по специальности “Актер драматического театра и кино” (курс народного артиста БССР Д. Орлова). Работал в Волгоградском областном театре имени М. Горького, Белорусском государственном драматическом театре имени Я. Коласа в Витебске. С 1962 года — в Купаловском театре. В 1988 году за роль Вершило в спектакле “Мудромер” Николая Матуковского получил Государственную премию Беларуси.
pepel@sb.by
