Путешествие в Ригу на машине времени
В середине 90–х я прожила в Риге три с половиной года. И вот вернулась 20 лет спустя, чтобы посмотреть на изменения и убедиться в том, что они есть. А то в прошлом году меня неприятно удивили канализационные люки в Каунасе, на которых гордо красуется: «Литовская ССР 1970». То есть, с одной стороны, государство активно борется с наследием проклятого советского прошлого, а с другой — не может без него обойтись. Люков с советской символикой в Риге я не заметила (надеюсь, не потому, что плохо искала), изменения в старом городе очевидны, в нестаром — не слишком.
Памятник красным латышским стрелкам, здание за ним — бывший музей красных латышских стрелков, сейчас — музей оккупации (1940 — 1991 гг.).
Узнавание тем не менее было мгновенным: крики чаек нагнали меня прямо на выходе из автобуса. Это она, Рига, с этими огромными ангарами для цеппелинов, превращенными в центральный рынок. Когда–то я приезжала сюда каждую субботу, как на работу, купить продукты на неделю. Иду в рыбный павильон — мой любимый, вожделенный, по нему я скучала все эти 20 лет (и это единственное место в Риге, по которому я действительно скучала). Выбор по–прежнему сражает наповал, но занята лишь половина торговых мест. А ведь я помню, как здесь было не протолкнуться. Сегодня все куда скромнее, хотя в предложении — масса новых продуктов. О причинах полупустоты торгового зала спрашиваю продавщицу, которая, узнав, что я покупаю рыбу «на вывоз», тут же предлагает вакуумную упаковку за «всего один евро сверху». «А работать за такие деньги никто не хочет, — объясняет, представившись Леной. — Работа тяжелая, я вон 14 дней без выходного, падаю уже. Молодежь уезжает, работать некому».
Тема «все уезжают» для Латвии актуальна так же, как для соседних Литвы, Эстонии, да и всей Восточной Европы. За десять лет пребывания Латвии в ЕС (с 2004 по 2014–й) из страны на заработки уехали около 280 тысяч человек. За 25 лет независимости Латвия и Литва потеряли 23% населения, Эстония — 17%. И далеко не только потому, что смертность превышает рождаемость (хотя это тоже фактор). Практически у всех моих рижских знакомых дети работают в Европе или США. Дочери одной из подруг предлагают работу в Санкт–Петербурге, и хотя Европа ей больше по душе, питерское предложение она, скорее всего, примет: там можно заработать неплохие деньги, причем работая по специальности (она дизайнер интерьеров). Работать по специальности для многих сегодня почти роскошь.
У Домского собора.
Гид Александр (уроженец Беларуси), вспоминая, как стоял с латышами плечом к плечу на баррикадах в 1991 году, рассказывает, о чем они тогда говорили: «Сами будем ходить в лаптях, но дети наши будут свободны». У него сын свободен в США. У другой моей подруги сын в Америке уже 15 лет, до сих пор на нелегальном положении. Но и в этих обстоятельствах поддерживает родителей материально: у Зины пенсия 98 евро, у мужа — 240. За квартиру платят около 180 евро в месяц. Уже не первый год пытаются ее продать, чтобы переехать в меньшую, но покупателя пока не нашли. «А ведь когда–то я думала, что выйду на пенсию и буду, как немецкие пенсионеры, путешествовать по миру», — грустно улыбается Зина. По старой привычке она хочет угостить меня кофе. Я выбираю самый дешевый, она тоже. 3 евро для ее строго спланированного бюджета реальная нагрузка. К тому же, помня о том, как я всегда любила стильность рижских букетов, она дарит мне чудесные желтые фрезии. Такой букет стоит 5 евро, мне неудобно, что Зина так потратилась. Единственное утешение: все рижские пенсионеры общественным транспортом пользуются бесплатно — «спасибо мэру Ушакову».
И все же я не могу избавиться от ощущения, что не только государство виновато в ситуации, в которой оказалась Зина и многие другие русскоязычные. Ее муж и сын — граждане Латвии, она нет. Уроженка Витебской области, прожившая в Латвии всю сознательную жизнь, она давным–давно имеет право на получение гражданства. Для этого нужно сдать экзамен по латышскому языку, истории и присягнуть на верность стране, уезжать из которой она в любом случае не собирается. Но сначала учить язык и сдавать экзамены она не хотела, а теперь и рада была бы, да память не та — язык не дается. Последние 20 лет она получала зарплату в конверте, поэтому нормальную пенсию не заработала. Так что вся надежда на сына, нелегально работающего в США. «Знаешь, как это стыдно, что не мы сыну, а он нам помогает?» А мне кажется, что ничего стыдного в этом нет: жизнь.
«Милда». Памятник родом из 1935-го.
Таких русскоязычных, которые, как Зина, принципиально не учат латышский, немало. На мой взгляд, они не совсем правы. Не правы в том, что не хотят учить единственный государственный язык страны, в которой живут. И не совсем правы, когда возмущаются самим этим требованием. Незнание государственного языка ограничивает в первую очередь твои собственные возможности — на обучение, трудоустройство и в целом на комфортную жизнь. Независимой Латвии 25 лет, и возврата к СССР не будет — ни в Латвии, ни в любой другой из бывших республик. И вот еще о языке. До 1959 года в Риге каждый латыш при трудоустройстве должен был принести справку о знании русского языка. И когда знаешь эту историю со справками, нынешняя не кажется такой вопиющей. А нервность латвийских языковых инспекторов, которые то пытаются мэра Нила Ушакова оштрафовать за использование русского языка в Фейсбуке, то пеняют посольству США в Латвии на то же самое, с одной стороны, действительно смешна, но с другой — понятна. Еще 20 лет назад мне рассказывали: если в группе детского сада из 30 человек 29 будут латышами, а один — русским, говорить все будут по–русски — язык сильный. Вот и создают тепличные условия для слабого латышского. Сильный русский выживет в любом случае.
Для меня язык — самое заметное изменение за 20 прошедших лет. После 1991 года Латвия напрочь забыла русский, и для меня, приехавшей тогда работать в посольство Беларуси, это стало неприятным открытием. Ты к продавцу на русском, он в ответ только на латышском. Тогда каждый, говоривший на великом и могучем, у праведного латыша ассоциировался с «русским оккупантом». Но к моему отъезду в 1997 году — о чудо! — русский снова стали понимать: продать стало важнее. Сегодня в историческом центре Риги, Юрмале и остальных городах на русском говорят все — как минимум в сферах, связанных с туризмом. Как сформулировал это гид Александр, с которым мы знакомы с 1990–х, «говорят на том языке, который продает». Русскоязычные по–прежнему платежеспособны.
Рыбный рынок.
Семья другой моей подруги, Марины, к новым условиям жизни в Латвии приспособилась куда лучше, чем семья Зины. И она, и муж по–латышски говорят свободно, муж получил гражданство Латвии, она — России. Россия и пенсию ей платит — 110 евро. Она продолжает работать и получать зарплату в конверте, как и многие годы до этого. На мое удивление («как, в европейской Латвии такое есть?») смеется: «Еще как! Почти треть всех работающих получают зарплаты в конвертах. Очень налоги высокие». Высокими налогами объясняла дороговизну латвийских магазинов недоумевающему иностранному туристу и продавщица сувениров: «Я постоянно езжу по Европе, везде дешевле, чем в Риге». «Просто у нас очень высокие налоги», — устало говорит женщина, легко переходящая с английского на русский. Потом так же устало призналась: не помнит, когда последний раз была в Юрмале, а ведь это всего 20 минут езды от Риги. Сейчас ей некогда, но вот закончится туристический сезон... Хотя, скорее, она поедет не в Юрмалу, а в Польшу: дочка у нее там работает.
...Я возвращаюсь в сердце Риги, к памятнику Свободе, которую местные жители (и я по старой памяти) свойски называют «Милда». Она не изменилась: по–прежнему тянет в небо три звезды. Памятник этот на народные деньги поставили в 1935 году (раньше здесь стоял памятник Петру I) и сразу прозвали Милдой. После присоединения Латвии к СССР ее хотели снести, чтобы не напоминала латышам своим девизом «Отечеству и свободе» о несоветском прошлом. Но — парадокс, каких в Риге много. Сохранился он благодаря советским художникам — уроженке Риги скульптору Вере Мухиной и архитектору Льву Рудневу, прожившему здесь много лет. К тому же и скульптор памятника Карлис Зеле и его архитектор Эрнест Шталберг закончили Петербургскую академию художеств, а Э.Шталберг еще и хорошую карьеру в Латвийской ССР сделал. В советские времена многие местные жители верили, что теперь Милда олицетворяет российскую Родину–мать, а три звезды в ее руках — это Литва, Латвия и Эстония. Зато мы всегда считали прибалтийские республики «нашей заграницей». Теперь они — просто заграница. Не наша. Но связанная с нами общей историей (даже если кому–то это не нравится). Советский Союз сохранил для Риги и Латвии памятник Свободе, а Рига и Латвия сохранили празднование 9 Мая. Об этом, как правило, не рассказывают российские телеканалы, так что я даже немного удивилась, когда Марина, глядя на салют, устроенный по случаю Дня города, сказала: «Хорошо, но, конечно, не сравнить с тем, что устраивают 9 Мая». И рассказала, что 9 Мая — праздник, который объединяет не только всех русскоязычных, но и всю Ригу: приходят к памятнику (я помню, как 20 лет назад его хотели снести, но людям все же удалось его отстоять), возлагают цветы, общаются. Здесь каждый год проходит большой концерт, который завершается самым грандиозным салютом года. Я слушала Марину, удивлялась — и радовалась. Вспоминала, как 20 лет назад, глядя на захлестывающий страну национализм, одна моя знакомая вздыхала: «Подожди, подожди, это пройдет. Грязная пена сойдет, чистая вода останется».
Уезжала я из Риги со странным ощущением: как будто воспользовалась машиной времени и вернулась на 20 лет назад. Пена, как мне кажется, сошла не до конца, но чистая вода уже поблескивает. Но понадобится, как мне кажется, еще как минимум одно поколение, чтобы прийти к согласию. И чтобы неграждане Латвии, такие как Зина, получили свои гражданские паспорта по факту столь длительного проживания в стране, без экзаменов. Как 25 лет назад это сделали, например, в Литве. А вот вернутся ли домой дети — граждане или неграждане, — отправившиеся искать лучшую долю в другие страны? Не знаю, не уверена.
sbchina@mail.ru
Фото автора.
Советская Белоруссия № 168 (25050). Пятница, 2 сентября 2016
