Витебская область. 1943 год. Мирные жители, выгнанные из своих домов карателями.У меня к фашистам личный счет. И немалый. Среди лесов и болот на старом сельском кладбище где-то между Полоцком и Витебском есть могилы, появившиеся в 1942—1943 годах. В одной из них похоронены мой дед Федор Иванович Папков, который до войны был председателем здешнего колхоза, и его старший сын Петр, мой дядя. Хотя какой там дядя, ему не было и 20 — до войны окончил педучилище и всего год успел поработать учителем. По доносу соседа их схватили за связь с партизанами, зверски пытали и расстреляли. Невзирая на запрет полицаев, бабушка забрала из «расстрельного» рва изувеченное тело мужа (часть его головы была отбита) и ночью похоронила. Ему было немногим за 50. Труп сына не нашла и все надеялась, что Петя жив. Но когда сошел снег, обнаружилось и его истерзанное пытками тело со связанными проволокой руками.
Их небольшую деревушку Глистенец, насчитывавшую 22 хаты и находившуюся в Сиротинском районе (сейчас Шумилинский), сжигали и карали дважды — в 42-м
и 43-м. Ее, окаймленную лесом, немцы считали партизанской. И это было правдой — местные жители помогали народным мстителям чем могли. 18 из них оккупанты расстреляли, кого-то угнали в германское рабство. Немногие выжившие ютились в землянках. Семья Папковых успела потушить маленькую баньку, которая заменила им сожженный дом.
— Однажды зимним утром, когда отца и старшего брата уже не было в живых, я увидела в окно одетых в белые маскхалаты немцев на лыжах, — вспоминает Зинаида Федоровна Гулевич (до замужества Папкова), моя тетя. — Они стали стрелять зажигательными пулями по крышам, кругом все заполыхало. Мы выскочили на улицу. До расстрела тогда не дошло — каратели спешно направились в соседнюю деревню.
Год спустя, когда немцы проводили на Витебщине антипартизанские операции, они снова заявились в Глистенец — Папковых расстреливали прямо в баньке. Пятилетней Анечке (моей будущей маме) обожгло лишь брови и ресницы — ее закрыла собой тетя Феодосия, прижимавшая к груди своего 11-месячного сына Толика. Младенцу фашист выстрелил прямо в рот, чтобы не плакал. В ногах у Феодосии оказалась 8-летняя Зина, ее спас надетый на голову толстый платок — пуля «чиркнула» по голове.
Когда каратели ушли, окровавленная Зина прошептала: «Анечка, ты жива?..» — «Жива», — подала голос сестра. И они снова затихли — боялись, что фашисты вернутся и добьют их. Потом девочки увидели на улице застреленную бабушку Прасковью, а за банькой истекали кровью их мама Анна Захаровна (ей был 41 год) и два братика — 4-летний Федя и Ваня, успевший пожить на этом свете всего 1,5 годика.
Из большой семьи Папковых чудом выжили только трое детей. 15-летний Володя Папков в тот трагический день успел укрыться от летевших ему вслед пуль в лесу. Сначала убитых закопали в огороде, а когда нашли тележку, перевезли на кладбище и похоронили в одной большой могиле. Деревня Глистенец, как и многие другие, после войны так и не возродилась. Зинаида Федоровна пыталась добиться, чтобы там установили хоть небольшой памятный знак. Не получилось…
В Беларуси немецко-фашистскими захватчиками было разрушено и сожжено свыше 200 городов и районных центров, более 9 тысяч деревень, многие вместе с жителями. Некоторые населенные пункты так и не восстановленыПосле войны Зина и Аня Папковы воспитывались в Лесковичском спецдетдоме Шумилинского района. «Бог сирот любит, но доли не дает…» — не раз повторяла моя мама услышанную от кого-то фразу. У нее были неплохие математические способности, но учиться в вузе не довелось. Совсем юной девчонкой получила «путевку» на минский завод.
Мамы нет уже 15 лет. Дядя Володя, которого судьба занесла в совхоз «Чистые пруды» Калининградской области, умер еще в начале 1980-х. Тетя Зина, слава богу, жива. «Метка» жуткой войны все эти годы при ней — большой шрам на голове, оставшийся после пули и операции, которую ей сделали в медсанбате, размещавшемся в деревне Козьяны. Она мечтала водить поезда, но не прошла медкомиссию. Окончила педучилище и потом многие годы работала учительницей начальных классов в Молодечно. Увы, в последние годы ее настиг целый букет «мирных» недугов, включая перелом шейки бедра. Перемещается по квартире в инвалидной коляске, часто плачет, переживает, что не может посетить могилы близких. И по-стариковски сетует: «Все болит, на теле нет живого места, а толкового врача никак не пришлют, забежит на пару минут какая-нибудь молоденькая практикантка, даже давление не измерит…»
Тетя Зина (как и моя мама, и тысячи тысяч пострадавших от оккупантов и их пособников) — самая что ни на есть жертва геноцида. И живой свидетель вершившихся на нашей земле зверств. Таких свидетелей, а уж тем более фронтовиков, партизан, подпольщиков, все меньше и меньше — возраст, пережитые страдания, болезни берут свое. Чего, видимо, и дожидались жаждущие переписать историю на свой лад западные манипуляторы. В «цивилизованной» Европе самыми варварскими способами крушат памятники воинам-освободителям. Гидра фашизма снова все выше поднимает свои отросшие головы.
Больше года Генеральная прокуратура расследует дело о геноциде белорусского народа, вскрывая все новые и новые места массовых захоронений людей — расстрелянных, повешенных, сожженных заживо. Меня уж точно не надо убеждать в необходимости и важности таких действий. Неприятие фашизма во мне на генном уровне. Однако вскормленному гаджетами поколению не помешает знать правду, которая так колет глаза западным глашатаям «демократии».
kuklov@sb.by
