Наша кунсткамера круче питерской

85–летие отмечает уникальный музей, который собирали поколения белорусских патологоанатомов

Чужие сюда не ходят: только студенты медуниверситета, и то начиная с 3–го курса. Корреспондент «СБ» была первой непосвященной, кому удалось посмотреть на одну из лучших в Европе коллекций со смешанным чувством ужаса и восхищения. Ужаса — перед силой болезней, восхищения — перед упорством ученых.

Строго говоря, меня опередил... Минский кулинарный техникум. Его учащимся, представьте, по учебной программе положено воочию увидеть, до чего доводят человека неправильное питание и вредные привычки. Красноречивые экспонаты — малая толика из более чем 1,5 тысячи макропрепаратов, которыми в три ряда заставлены специальные шкафы. Зрелище, конечно, еще то. Ну ладно серо–буро–малиновый червячок — аппендикс. Ну ладно легкие курильщика (эта неприглядная картина давно стала козырем антитабачной кампании). А желтая, сморщенная циррозом печень? Плавающий в банке огромный кусок пенопласта на поверку оказывается почкой, пораженной поликистозом. Сердце гипертоника, селезенка больного лейкозом, аорта сифилитика... В белорусской кунсткамере, по словам заведующего кафедрой патологической анатомии БГМУ, доктора медицинских наук, профессора Евгения Черствого, есть практически все патологии человеческого тела. Коллекция до сих пор пополняется: над последним макропрепаратом начали работать буквально на днях. Точнее, колдовать: это ведь чрезвычайно тонкая технология — сохранить для потомков «медицинский экспонат» так, как будто он был только вчера поставлен на полку. Вот стоит за стеклом «классическая картина» брюшного тифа образца 30–х годов прошлого века — невосполнимое наглядное пособие для современного эскулапа, который о «бичах» того времени знает понаслышке. У каждого экспоната — своя легенда, за ним непременно стоят чьи–то боль, драма, трагедия.

Особая гордость ученых — коллекция аморфусов, уродцев с врожденными дефектами. Чтобы поглазеть на подобные «анатомические редкости», туристы валом валят в Петровскую кунсткамеру. Наша коллекция между тем даст фору санкт–петербургской: в БГМУ ведь уже почти четыреста «экземпляров», лишь отдаленно напоминающих человека. Это и сиамские близнецы, и клешнеподобные мутанты, и просто куски плоти, обтянутые кожей. Чудовищные насмешки природы! В старину уродцев считали проклятием — вспомните хотя бы, как отреагировал пушкинский царь Салтан на известие о том, что любимая жена родила «не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а какую–то зверушку»! Но медики научились не отводить от аморфусов глаз, создав специальную науку — тератологию (от греческого «терат» — «чудовище»). Весомый вклад внесла в нее и наша страна. «Белорусская школа перинатальной патологии занимала лидирующие позиции не только в СССР, но и в мире, — рассказывает профессор кафедры патологической анатомии БГМУ Михаил Недзведь. — Сам за себя говорит тот факт, что врожденные уродства стали темой для 7 докторских диссертаций!» Так что свою экспозицию патологоанатомы создавали не как «коллекцию диковин и чудес», а из чисто научного интереса — чтобы изучить механизм таких генетических сбоев. Впрочем, в коллекции «мутантов» давно не было пополнения. С помощью УЗИ пороки развития плода сегодня выявляют на самых ранних сроках беременности, и у «анатомических редкостей» практически нет шанса появиться на свет.

Вы спросите: а зачем нужны все эти мерзости? Зачем собирать свидетельства болезней и уродства? Ответ очевиден: чтобы избавить от них человечество в будущем. «Наш главный принцип: «Hic lokus ubi mortui docent vivos» — «Здесь мертвые учат живых», — подчеркивает Евгений Черствой. На макропрепаратах студенты учатся узнавать любой недуг «в лицо», приобретают тот опыт, который не заменят ни один учебник, ни одна фотография.