О Нинель Счастной

У Нинель Счастной все было настоящим. Встречи со Львом Гумилевым — сыном Ахматовой и Гумилева. Дружба с Вознесенским, Распутиным, Астафьевым, Евтушенко и другими не менее знаковыми творцами своего времени. Песни, звучавшие с эстрады в исполнении Лещенко и Толкуновой, но написанные специально для нее... Счастной позировали Иван Шамякин, Андрей Макаенок, Иван Мележ, Максим Танк, Аркадий Кулешов, ее мастерство высоко ценил Борис Заборов. Да и прочие коллеги–мужчины признавали в ней достойного конкурента. Не конкурентку, заметьте, конкурента! Ведь Счастная одинаково уверенно вела свою игру в искусстве как по женским, так и по мужским правилам. Одинаково успешно экспериментировала с красками на холсте и цветным стеклом в многотонных витражах, расписывала здания и создавала экспрессивные мозаики, занималась организацией коллективных выставок и колесила по миру с авторскими проектами... Но из всех подарков к своему последнему юбилею больше всего обрадовалась... резиновым сапогам.

— Они же у нее постоянно снашивались, рвались, — вспоминает ее внучка Ника Счастная. — Лучшим отдыхом для бабушки была дача — картошку перекопать, грядки по расписанию... Причем дачу она выстроила буквально собственными руками. Кстати, ее чудной огород возле камина до сих пор сохранился, теперь там растут помидоры. Еще один огород она разбила на веранде, также внутри дома... Гвоздь забить, траву скосить — с этим проблем у бабушки никогда не возникало. Да я и не знаю, что могло бы стать для нее проблемой!

К слову, управляться с косой или молотком Ника умеет не хуже своей знаменитой бабушки. И, скорее всего, продолжит художественную династию Счастных, несмотря на то, что сейчас изучает прикладную математику в БГУ. Рисовать для нее — самое естественное из всех занятий. Ну а как иначе, когда краски и кисти были в доме на каждом шагу, а на выставках работы бабушки Нинель Счастной нередко перемежались с полотнами Лады Счастной, матери Ники... Менять фамилию она, кстати, также не собирается.

— Счастные — сильный женский род, — уверяет Ника. — Счастливый ли? Философский вопрос... На мой взгляд, счастье никогда не бывает легким. Но бабушка точно считала себя счастливой.

Действительно, Нинель Счастная сохраняла неизменную улыбку и проводила свои знаменитые «среды» до последнего. Казалось, ничто не могло ее сломить — ни смерть дочери, ни инсульты, перенесенные один за другим...

— Бабушка была человеком старой закалки и никому не доверяла так, как самой себе. Болезнь для нее была недоразумением. Не помню, чтобы у нее хотя бы однажды разболелась голова или случилась простуда. Она даже к стоматологу не ходила — ела яблоки и очень гордилась своими зубами. Зубы и правда были всем на зависть, никогда не болели. У нее вообще никогда ничего не болело. Любые тяжести — комоды, витражи, что угодно — она таскала сама, причем любому виду транспорта предпочитала общественный. Еще и приговаривала: мол, какие пустяки, человеческая спина выдерживает до 70 килограммов. Приносила со свалок необычную мебель, сама ее реставрировала. Все легко, все запросто... Летом 2008–го я уехала за границу. А когда вернулась, бабушка была уже в больнице...

Где–то через месяц она снова начала говорить. Снова начала работать — ну разве что ночевать в мастерской уже не оставалась. Но, по большому счету, мало что изменилось. Каждую среду у нее, как и раньше, толпились гости с новой музыкой и стихами. И шутки ее опять стали такими же едкими. И в глазах по–прежнему не было ни следа болезни. А потом случился еще один инсульт...

Но в постели она никогда не лежала. Даже в свой последний день. Мы стояли на загородной остановке, когда у нее оторвался тромб в сердце... К этому времени в Полоцке, где она родилась, открылась ее постоянная выставка. Кстати, теперь увидеть бабушкины работы можно еще и в Полоцкой художественной галерее.

Мое первое осознанное воспоминание: в детском саду уже всех забрали (практически всегда меня забирали последней), я стою одна у ограды и смотрю на горку, из–за которой появляется моя бабушка. Точнее, первой появляется ее шапочка, освещенная солнцем, а потом уже она вся — в солнечных лучах... Кстати, свои знаменитые шапочки она вязала не сама. Ей их дарили. И она к ним привыкла — главное, что волосы не мешали работе. У меня ведь была нетипичная бабушка. Она много работала, экспериментировала постоянно. Причем не только в искусстве. Скажем, у нее были очень смелые кулинарные эксперименты: любила смешивать несовместимое, например, овощи с шоколадом. Пусть это было не всегда съедобно, зато весело. Кстати, и шутки у нее были специфические. Она ценила «черный» юмор и порой вела себя совсем по–хулигански. А еще знала толк в современном кино — когда мы вместе смотрели фильмы Финчера или Гая Ричи, я понимала, что бабушка–то у меня далеко не старая.

Ну и, конечно, ее «среды»... Я любила эти «среды», особенно когда все шли к пианино и начинали импровизировать. Бабушку задаривали стихами, прозой, музыкой... Но для нее все это было своеобразным способом освободить от людей другие дни. Традиционно считается, что к художнику можно заглянуть на огонек в любой момент. Но если гости появлялись на пороге не в среду, бабушка могла их и завернуть. Она работала! Даже сейчас мне часто звонят, спрашивают, не могла бы я как–нибудь провести «среду»? Вряд ли. Да у меня и не получится так изящно, как у нее...

Но вот что я абсолютно точно от нее унаследовала, так это упрямство. Если бабушка что–то решила, подчиниться должны были все. Никто не мог с ней спорить — ни ее мужья, ни мои родители. А я спорила. Однажды мы даже подрались, причем из–за сущего пустяка... Но обидчивой она не была. Выплеснув эмоции, бабушка тут же забывала о ситуации и никогда больше к ней не возвращалась.

Не помню, чтобы мне в детстве что–либо запрещали. Видимо, поэтому желания сделать что–либо запретное у меня никогда не возникало. Помню, лет в 10 мне захотелось попробовать пиво. «Пробуй», — благословила бабушка. Я выпила стакан и пошла спать... Она позволяла мне делать свои собственные ошибки, и я благодарна ей за это. Меня ничем не пугали, ни от чего не предостерегали, мой дневник был неинтересен никогда и никому. «Ты молодец, справишься», — такие слова я слышала в свой адрес чаще всего. В результате с восьми лет я без сопровождения ездила еще на танцы и в музыкальную школу и училась в целом неплохо.

Да, мужчин в нашей семье не было. Но никакого дискомфорта в связи с этим не ощущалось. Пробки вылетели? Ну пригласим в гости тетушку, в конце концов, бабушкина сестра — электрик...

Конечно, состояние влюбленности для творческой натуры очень важно. Как мне кажется, все это у нее было, разве что в несколько своеобразной форме. Со своим последним мужем, например, они чаще списывались, чем встречались. И прожили так не одно десятилетие, он — в Москве, она — в Минске. Это был неплохой вариант, поскольку он был поэтом, а она — его вдохновением...

Вообще, бабушке хорошо было одной, уютно. Она была совершенно самодостаточна. И не раз без обиняков давала понять, что мы ей мешаем. При этом постоянно задавала родным вопросы — тестировала нас на вкус. Бывало, пройдет мимо: «Как ты считаешь, какие сочетания цветов хорошо гармонируют, а какие плохо?» И уйдет. А ты сиди и думай...

Она обожала яркие, солнечные цвета, красное с зеленым... Однако в конце жизни цветоощущение стало другим. Рисовала в основном наброски. Ручкой, углем... С платой аренды за мастерскую мы уже не справлялись и в конце концов приняли решение от нее отказаться. Переезд был драматичным. Бабушка вдруг решила, что никого в свою мастерскую не пустит, поменяла замки... А потом уже сама помогала выносить вещи...

Звонят с предложениями купить бабушкины работы мне теперь постоянно. Но есть работы, которые я никогда не продам. Скажем, мамин портрет или тот, где мы втроем... Не продам и ее «Евфросинию Полоцкую». И несколько других светлых, вдохновляющих картин. А еще те, которые она сама отказывалась продавать. Хотя я до сих пор так и не узнала почему...

zavadskaja@sb.by