Еще в «теплые» 60–е годы верилось, что когда–то наступит эра изобилия, последнего преступника перевоспитанным выпустят на свободу, а двери тюрем заколотят. За ненадобностью. Оставят как музейную ценность, как напоминание о варварском прошлом. Увы, как оказалось, от материального благополучия далеко не все зависит. Да и с культурой у белорусов не хуже, чем у других. Так почему в стране переполнены все «зоны»? Почему так много представителей «трудолюбивого и толерантного», о культуре поведения которого, чистоте и порядке на улицах городов так восторженно отзываются приезжие, находится сегодня за решеткой? Более того, Беларусь в компании с Россией и США занимает лидирующие позиции в мире по числу заключенных на единицу населения. И это несмотря на то, что уровень преступности из года в год снижается...
Об этих и других проблемах в конференц–зале редакции «СБ» говорили заместитель начальника департамента исполнения наказаний МВД, кандидат психологических наук Виталий СТУКАНОВ, председатель Белорусского Хельсинкского комитета Олег ГУЛАК и клирик прихода «Всех скорбящих Радость», ключарь домовой церкви Св. великомученицы Анастасии Узорешительницы в исправительной колонии № 1 г. Минска, бакалавр богословия о. Александр ПРОНИН.
«СБ»: Виталий Григорьевич, любое нарушение закона не должно оставаться безнаказанным. Это аксиома. Но какую цель ставит государство, назначая ту или иную меру: наказать или исправить? И как влияет суровость наказания на исправление человека?
В.Стуканов: Наверное, этот вопрос стоит перед человечеством уже много столетий. Как найти эту золотую середину, чтобы наказание соответствовало тяжести преступления. За что можно лишать свободы, а за что необязательно. Преступник должен быть наказан, и в то же время его поведение должно измениться в лучшую сторону. Ведь обществу небезразлично, каким выйдет он на свободу.
Интересные цифры нам дает статистика. За 7 лет с момента вступления в действие нового Уголовного кодекса число приговоров к лишению свободы снизилось с 32 процентов до 22,6 процента. Но можно ли считать это абсолютным снижением? Если приплюсовать почти 10 процентов тех, кто осужден к аресту, мы получим те же самые 32 процента. Арест — это не что иное, как краткосрочное — до 6 месяцев — лишение свободы, фактически в условиях тюрьмы. А в результате мы занимаем 2–е место в Европе и 3 — 4–е в мире по числу, так сказать, тюремного населения. И это при нашем завидном для многих стран уровне правопорядка и правосознания наших граждан. Ведь только в прошлом году в сравнении с 2007 годом общий уровень преступности снизился на 12 процентов, тяжких и особо тяжких преступлений — на 16 процентов. За 7 — 8 последних лет число убийств сократилось почти вдвое. А численность людей за решеткой остается прежней. О чем это может говорить?
«СБ»: Вероятно, о том, что нам пока еще далеко до золотой середины. Сажаем за мелочи, потому и тюрьмы переполнены. Тем более вообще непонятно: приговаривают неплательщика алиментов к аресту на какой–то срок, но в арестном доме его не выводят на работу. То есть алиментов он не платит, ребенок его по–прежнему ничего не получает, а общая сумма растет. Так что арестант имеет шанс, освободившись, угодить под суд и получить более тяжелый срок. Где же тут логика и здравый смысл? Что это за такой сырой закон? Масса наивных вопросов возникает...
В.Стуканов: За последние 7 лет в стране проведена уже пятая по счету амнистия. И это при том, что примерно 70 процентов от числа всех освобождающихся из мест лишения свободы освобождаются досрочно. Считаю, что надо серьезно подумать о реформировании нашего уголовного законодательства.
Более того, сегодня в сознании и осужденных, и их родственников, да и в целом в обществе эти гуманные акты (институт амнистии, досрочного освобождения) воспринимаются как нечто такое обязательное со стороны государства. Человек своим поведением должен доказать, что он способен жить в обществе, не нарушая закон.
На мой взгляд, у нас сегодня есть ряд видов преступлений, за которые нет никакой необходимости лишать человека свободы. Это было бы более полезно и для него самого, и для общества и государства, и для того, кому он нанес ущерб. Например, некоторые виды экономических преступлений. Хотя в народе бытует мнение, что наибольший эффект дает только наказание, связанное с лишением свободы. А вы посмотрите, сколько сегодня находится в заключении несовершеннолетних, сколько тех, кто совершил преступление на бытовой почве.
«СБ»: Думается, в детские колонии не только за хулиганство сажают. Но, с другой стороны, мало кто будет отрицать, что у нас немало просто–таки драконовских законов. Не вписывающихся ни в логику судебной системы, ни с точки зрения общественной и государственной безопасности.
В.Стуканов: В том–то и дело. Ведь за взятку можно получить срок, как за убийство. Но взяточники, при всем к ним неуважении, не закоренелые уголовники, не убийцы...
Основная цель уголовной ответственности — это в первую очередь восстановление социальной справедливости. Сажая в тюрьму за хищение или небольшую взятку, мы нередко тем самым лишаем возможности возместить причиненный ущерб. И материальный, и моральный. Получается, что общество просто мстит за совершенное преступление. Вот вам свежий пример. Врач выдавал «больничные» за взятку. За ним 4 преступных эпизода: взятки от 11 тысяч рублей до 50 долларов. Получил 6 лет. Ну и что в результате мы имеем? Во–первых, на его содержание за эти 6 лет государство истратит 30 миллионов рублей. Во–вторых, за 6 лет он утратит профессиональные навыки, социальные связи и отношения. После освобождения от наказания мы получим социально проблемного человека, который, возможно, будет иметь и проблемы с соседями, близкими, с трудоустройством.
«СБ»: Ну если за коррупцию не сажать, тогда за мелкое хулиганство придется награждать. Для баланса, так сказать.
о. Александр: Мне как священнику, несущему послушание в минской исправительной колонии, приходилось сталкиваться с такими случаями. Врач достаточно высокой квалификации, к тому же инвалид, получил 6 лет. А ведь наказали не только его, но и его семью, детей и родителей. Вместо того чтобы дать возможность приносить хоть какую–то пользу, его просто изолировали от общества. Разве он представлял опасность для окружающих людей?
В.Стуканов: В этом вся соль. А почему бы для таких случаев не предусмотреть исправительные работы с обязательным направлением в ту или иную местность, где не хватает врачей? В прежние времена было такое наказание, как ссылка. Ведь от того, что он совершил правонарушение, он не перестал быть врачом? Более того, человек, если он будет работать, сможет возмещать нанесенный ущерб гражданам или государству. У нас же так: если преступление коррупционное, сразу же следует лишение свободы. И минимальная санкция — 6 лет. За 10 долларов.
Вот другой пример. Похитил, скажем, молодой человек мобильный телефон. У нас за это наказывают вплоть до лишения свободы. Не лучше ли было бы обязать его работать и возмещать ущерб, затраты на расследование его дела, судебные издержки, может быть, материальный и моральный ущерб потерпевшему? Если же отказывается, тогда — в тюрьму.
«СБ»: То есть, по–вашему, если человек склонен к насилию, его нужно изолировать, ограничить на определенный срок возможность контакта его с другими людьми. Если кто–то залез в государственный карман, значит, не подпускать его к карману. Запретить работать на должностях, связанных с доступом к материальным ценностям. Но вряд ли это можно назвать наказанием.
о. Александр: Это более гуманно, чем сажать за решетку.
О.Гулак: Но сводить социальную справедливость к возмещению причиненного вреда, ущерба, затрат следствия и суда было бы неправильным. Над этим, конечно, стоит думать. А если сумма окажется «неподъемной» для человека, для его семьи, родственников?
«СБ»: Это может подтолкнуть к другому преступлению. На свободу хочется, а денег нет. Что делать? Одолжить! А чем отдавать? Идти воровать?
В.Стуканов: А давайте возьмем осужденных к пожизненному заключению. Они совершили страшное преступление, нанесли огромный ущерб людям. Который ни при каких обстоятельствах не смогут возместить. Как быть? Может, стоит подумать о том, чтобы государство в таких случаях брало на себя возмещение вреда потерпевшему или его семье?
«СБ»: Если такой порядок ввести, тогда, может, число сторонников сохранения смертной казни пойдет на убыль? А отбывающий пожизненный срок пусть трудится и постепенно возмещает затраты государства. Пусть хоть часть вернет.
О.Гулак: Если получится.
«СБ»: Может и не получиться, но обязать надо.
В.Стуканов: В некоторых странах созданы специальные фонды по возмещению ущерба потерпевшим гражданам от преступлений, совершенных лицами, приговоренными к пожизненному заключению.
О.Гулак: Здесь надо действовать очень осторожно. Нельзя считать возместившего ущерб исправившимся и наоборот.
«СБ»: Исправившимся можно считать человека, который не опасен для окружающих. Не так ли?
О.Гулак: Да. И здесь возникает вопрос: кого изолировать от общества, а кому достаточно других мер воздействия? За насильственные действия с серьезными последствиями нужно лишать свободы. Иначе как обеспечить безопасность других людей?
В чем цель наказания? Согласно Уголовному кодексу, он у нас в этой части вполне соответствует международным стандартам, цель наказания в первую очередь — исправление человека. Самое главное — каким человек вернется после отбытия наказания. А вот восстановление социальной справедливости — это уже второе по важности действие. О мести здесь, в принципе, речи не должно идти. Хотя ее признаки, на мой взгляд, присутствуют и в судебном процессе, и в условиях заключения. Более того, ужесточение наказаний приветствуется населением. Ах, ты нарушил закон, получай! Реакция на чисто эмоциональном уровне.
«СБ»: Что–то вроде «око за око, зуб за зуб»?
о. Александр: Это не христианский принцип. Христианская Церковь выступает не за месть, а за исправление. Главное, чтобы человек раскаялся. В Ветхом Завете слова «око за око, зуб за зуб» означают месть, кровную месть врагу. Если в прежние времена только страх кровной мести мог остановить человека, то сегодня мы живем в другом обществе. В Новом Завете Христос призывает нас к любви. Если вы будете любить только тех, кто любит вас, чем же вы будете отличаться от язычников? Любите и врагов ваших, молитесь за ненавидящих вас.
«СБ»: Если человек будет убивать в отместку, чем он будет отличаться от преступника?
о. Александр: Апостол Павел говорил, что зло можно победить только добром. Зло за зло порождает только зло.
О.Гулак: Общество может волновать только одно: исправился ли человек, насколько он опасен, не совершит ли новое преступление. Но как он может исправиться, если мы помещаем его в компанию с такими же людьми или еще хуже? А их влияние будет посильнее воспитателей тюремной администрации. Тогда в чем смысл этой затеи, чего мы хотим добиться, поступая таким образом? Исправить? Или отомстить?
В разных странах этими проблемами занимаются научные институты. Они установили, что уже после 3 лет в заключении наступают изменения в психологии. Человек привыкает жить и общаться с людьми по другим законам. Не по тем, которые являются нормой для общества. А после 5 — 6 лет вообще сложно адаптироваться к жизни на свободе.
В.Стуканов: Все правильно. После 3 лет заключения человек перестает воспринимать лишение свободы как наказание. Он просто привыкает к тем условиям, он чувствует там себя как, извините, рыба в воде. Почему в Англии средний срок лишения свободы 1,5 — 2 года, а у нас 6,3 года? В условиях усиленного режима — 8 лет. Правда, в Англии средний срок пожизненного заключения равен 12 — 14 годам. Парадокс: приговорен к пожизненному, а выходит через 14 лет.
«СБ»: Получается, что там и серийный убийца может выйти на свободу?
В.Стуканов: Мое мнение таково: к пожизненному заключению приговаривают не просто так. Я считаю, совершивший страшные злодеяния преступник не должен иметь права вообще когда–либо выйти на свободу.
«СБ»: А по нашим законам такое возможно?
В.Стуканов: Да. Через 20 лет при наличии определенных условий пожизненное заключение можно заменить до 5 лет лишения свободы. Проще говоря, он может выйти на свободу через 25 лет.
«СБ»: А кто даст гарантию, что он не затаится на 25 лет, а потом снова не возьмется за свое? Если права выйти на свободу у него не будет, сторонников смертной казни будет гораздо меньше.
В.Стуканов: Безусловно, этот момент не следует сбрасывать со счетов.
о. Александр: Не могу с вами согласиться. Мы должны верить в человека. Нельзя отказывать ему в шансе на покаяние. И постоянно с ним работать...
В.Стуканов: Одного желания мало. Для этого нужно создавать соответствующие условия. Но гуманизация уголовно–исполнительной системы должна начинаться с гуманизации уголовного законодательства. Срок лишения свободы и назначается для того, чтобы за это время человека исправить. Ни больше ни меньше. Если мы помещаем больного в клинику, сколько он должен там находиться? Правильно, пока не выздоровеет. И лечат каждую болезнь по индивидуальной методике, разработанной с учетом последних данных науки и проверенной на практике. У нас, в принципе, работа должна строиться по такой же схеме. Вот только методик, подобных медицинским, у нас не хватает. И от вас, Олег Николаевич, мы никакой поддержки не ощущаем. Только охаивание. Взяли бы и те гранты, которые вы получаете из–за рубежа, да направили на разработку методик, специальной литературы. А не только на свои семинары–презентации. Мы бы вашему комитету памятник поставили в одной из колоний. Если вы всерьез стремитесь к этому, давайте вместе работать. Создайте, например, хотя бы какой–то хоспис для неизлечимо больных бывших осужденных, для неисправимых...
О.Гулак: Мы не говорим, что ничего не делается положительного. Но важно и указывать на то, что еще не сделано или что надо сделать лучше! Комитет готов к более тесному сотрудничеству.
«СБ»: А кто у нас определяет, исправился преступник или нет? На глазок? Или их выпускают, когда срок истек? Или тюрьма переполнена?
о. Александр: Истина — в покаянии. Если человек осознал и покаялся, а это не очень сложно определить, значит, он может вернуться в общество. И церковь, и правоохранительные органы, работая с заключенными, должны видеть состояние человека, нравственное, духовное.
В.Стуканов: Соглашусь с отцом Александром. Но есть такие преступления, за которые человек должен нести пожизненное наказание. Без учета даже того, можно ли его, в принципе, исправить или нельзя. Здесь главный фактор — особая тяжесть преступления. Недавно члены Общественно–консультативного совета при Администрации Президента посещали 8–ю тюрьму, в частности участок, где содержатся приговоренные к пожизненному заключению. На каждом из них — по 2 — 3 убийства. Эти люди и ранее осуждались за убийства и изнасилования. Так вот, у таких не должно быть права когда–либо вернуться в общество.
«СБ»: Так стоит ли вводить мораторий на смертную казнь?
О.Гулак: Я против смертной казни. Человек не имеет права забирать чужую жизнь. Но я не сторонник и той позиции, которую только что обозначил Виталий Григорьевич. Любой преступник должен иметь возможность выйти на свободу, если он к этому будет готов. И надо его готовить к этому. Если же человек совершает такие зверские преступления, возникает вопрос о его психическом здоровье. Но тогда его надо не наказывать, а лечить.
В.Стуканов: Так на практике и происходит.
О.Гулак: Человек должен иметь право вернуться к нормальной жизни.
о. Александр: И на покаяние. Иначе и не должно быть. Человеческая жизнь — это дар Божий. И потому Церковь осторожно относится к смертной казни, допуская ее как временное неизбежное зло. Более того, общество несовершенно, мы не можем исключить возможность судебной ошибки.
В.Стуканов: Сегодня проведи опрос мнения населения в любой стране Европы, большинство выскажется за ее сохранение. Тем более после терактов в Англии, Испании, США. Но в целом решение зависит от уровня информированности, от уровня культуры в обществе.
о. Александр: Церковь не навязывает свое отношение обществу, но она против того, чтобы человек имел право отнимать жизнь у другого человека.
О.Гулак: Прямого запрета нет и в Пакте о гражданских и политических правах. Но лучше, чтобы ее не было. Тем более что на уровень преступности она не влияет.
«СБ»: То есть страх перед наказанием смертью действует больше на законопослушных членов общества. Так? И мало влияет на поведение лиц, склонных к правонарушениям, с отклонениями...
О.Гулак: Эффекта от нее никакого нет. Вот мы говорили о морали, а кто из тех, кто за смертную казнь, думал о том, что он тем самым становится соучастником убийства? Кто думал о тех людях, которые выносят приговор, приводят его в исполнение? Нажимают на курок, вводят яд. Разве это не оставляет следа в их психике?
«СБ»: Тут за вредность молоком не отделаешься...
О.Гулак: Я расспрашивал таких людей, как они борются ночью с «кровавыми мальчиками» перед глазами. Тяжело. А у них же есть жены, дети, вы представляете, как им непросто жить в семье, любить, воспитывать.
В.Стуканов: ООН дважды проводила международные исследования эффективности различных мер наказания. В том числе смертной казни. Вывод был таков: наличие или отсутствие смертной казни принципиально не влияет на уровень преступности. Отмечались случаи, когда введение смертной казни за какие–то отдельные виды преступлений, наоборот, влияло на рост числа тяжких преступлений. Например, в 60–х годах в СССР была введена смертная казнь за изнасилование. В результате выросло число убийств. Преступники, скрывая следы, стали убивать жертву.
А вот еще пример. В Швейцарии подросток 17 лет причинил тяжкие телесные повреждения несовершеннолетней девочке. Стрелял на улице из отцовского ружья, дробь попала девочке в глаз. У нас суд в лучшем случае приговорил бы его к 3 годам лишения свободы. Хотя за это, как правило, 5 — 6 лет дают. Там этот парень остался на свободе. Суд с согласия потерпевшей стороны обязал его ухаживать за этой девочкой в больнице, помогать ей в учебе, даже портфель носить в школу. И обязал работать во внеучебное время. Чтобы из собственных заработанных средств возмещать расходы на лечение этой девочки. И так далее. Что, такой подход разве не имеет права на жизнь?
О.Гулак: Вот пример цивилизованного решения проблемы. Социальная справедливость в том и состоит, чтобы примирить жертву и преступника.
А что бы вы делали, если бы жертвой преступника стал ваш близкий человек? Для сторонников ужесточения наказаний этот аргумент считается самым убедительным. А если бы ваш ребенок совершил преступление, вы тоже бы требовали смертной казни? Ну хорошо, покарали, а что это дает жертве? Утолить жажду мести? Нет, господа, эмоции — не самый лучший советчик! Месть — это зло. В конфликт неизбежно будут вовлечены другие люди, могут появиться новые жертвы. Вот к чему это приведет.
«СБ»: А как примириться с мыслью, что преступник должен на мои же деньги–налоги жить в тюрьме? Есть и пить. А я на него работать.
О.Гулак: А вы подаете нищему? Человек высокой внутренней культуры, духовности не будет опускаться до того, чтобы мстить, действовать теми же способами, что и осуждаемый им преступник. Наоборот, нужно помочь вытащить с социального дна человека, вернуть его к нормальной жизни. Или хотя бы попытаться сделать это.
о. Александр: Ответственность оступившегося лежит не только на нем, но и на тех, кто его окружает, на всем обществе. Нельзя противопоставлять преступника всем остальным людям. Мол, это чуждый элемент, который надо изолировать. Пусть он живет своей жизнью и не мешает нам жить своей. Нет, проблемы мы так не решим.
О.Гулак: Никто не снимает вины с человека, но не в лесу же он рос. Он — продукт социума, тех общественных условий, которые его формировали, в которых он воспитывался.
«СБ»: Давайте будем наказывать общество.
О.Гулак: Оно уже наказано тем, что воспитало преступника. Тем, что не увидело, в какой семье он рос, формировался, и не приняло меры.
о. Александр: Служа в колонии, я вижу, что многие из тех, кто там находится, в детстве росли, не зная доброты, тепла, любви родительской.
О.Гулак: Я теперь понимаю, почему в Дании находится в заключении не 500 человек на 100 тысяч населения, как у нас, а только 40. У нас сидит 700 несовершеннолетних, а там вообще ни одного не было за решеткой на момент нашего приезда туда. Не скажу, что правонарушений не было. Были. Просто на проблему они смотрят глубже и шире и потому нашли способ исправить ребенка более гуманным способом.
о. Александр: Очень сильное растлевающее влияние оказывает на молодежь реклама пива, свободный доступ в интернет. Особенно на малолетних.
О.Гулак: В развитых странах на порядок выше качество социальной воспитательной работы. А у нас больше работают формально — на показатели проведенных мероприятий.
о. Александр: Многие проблемы — от равнодушия людей к чужим семейным проблемам. И в школах их стараются не замечать.
«СБ»: Именно равнодушные люди больше всего и требуют ужесточения наказаний, сохранения смертной казни. Они в упор не хотят видеть нарушений порядка на улице, боязливо отворачиваются в транспорте, не замечая, скажем, пристающего к девушке хулигана. И именно с их молчаливого согласия мелкие правонарушители превращаются в преступников. А потом кричат: даешь смертную казнь!
о. Александр: Надо иметь в себе силы признать, что преступление — это результат плохой воспитательной и профилактической работы в обществе. И никакими самыми жесткими мерами мы не искореним зло. Если общество не будет формировать высокий нравственный идеал, если мы не будем прививать истинные духовные ценности, никакие репрессии не помогут.
В.Стуканов: В свое время академик Сахаров говорил, что каждый человек в обществе, как и общество в целом, виноват в том, что люди совершают преступления. Преступность есть, была и будет. Но смысл его слов в том, что как бы мы ни ужесточали меры наказания, этим мы снижения уровня преступности никогда не добьемся. Даже в тех странах, где ужесточались наказания, увеличение количества смертных приговоров не приводило к снижению уровня преступности.
«СБ»: А вот, например, в Саудовской Аравии достаточно строгое законодательство и преступность низка. Нет ли тут связи?
о. Александр: Там нет пропаганды разврата и насилия в СМИ, там нет рекламы алкоголя. Я часто провожу беседы со студентами вузов о здоровом образе жизни. Говорю им, что они — будущие родители, и от того, какой образ жизни они будут вести, зависят и здоровье их детей, и будущее нашей страны, и благополучие всего государства. Зачем, спрашиваю, многие из вас так часто пьют пиво? А они мне в ответ: если государство было бы заинтересовано в здоровых людях, его бы так активно не рекламировали.
О.Гулак: Пример Саудовской Аравии не показателен. Там другой менталитет, другой образ жизни, благосостояние другое.
Дания не потому богатая, что там мало сидит за решеткой людей и меньше тратится на их содержание. Наоборот. Там качество человеческого «материала» ценится выше, чем у нас. И потому к нему относятся более бережно. В конечном счете гуманизация даст толчок и росту экономической эффективности. Для общества намного полезнее вернуть человека к нормальной жизни, чем бороться с последствиями его преступной деятельности. Пусть лучше он работает и приносит пользу, чем ворует и убивает.
Государство должно понимать, что если оно взяло на себя функции управления обществом, оно должно отвечать за его состояние. Гуманизация наказаний должна проводиться независимо от того, требует этого Евросоюз в качестве условия для более тесного сотрудничества или нет. Это нужно прежде всего для нас самих.
«СБ»: А если общественное мнение будет против?
О.Гулак: Это будет наша вина. Объяснять надо людям. Вот не так давно была у нас вынужденная девальвация рубля на 20 процентов. Обстоятельства заставили. Или что, надо было тоже объявлять референдум: снижать курс или не снижать? Все, конечно, были бы против. А в результате «положили» бы весь наш экспорт. Так и здесь. Объективная необходимость в гуманизации законодательства уже давно назрела. Так стоит ли медлить? Речь ведь идет о людях.
