Надежды узников питают…

Доказать, что вы бывший малолетний узник фашистских лагерей, может быть не так-то просто...

Они  будут  последними,  кто  уйдет  с   войны 

Я воспринял это как знак свыше: в течение недели в отдел журналистских расследований «Р»  обратились со своими  проблемами, переживаниями независимо друг от друга три читателя, считающие себя бывшими малолетними узниками фашистских лагерей. Все они проживают в Октябрьском районе Минска, и обиды их во многом схожие. В канун светлого Дня Победы хочется обратиться к их непростым судьбам, запутанным проблемам. Считаю, что они заслужили это внимание.  

1.  Возраст  свидетеля    не  менее  10  лет

Матрена Мезенова до войны работала осланцовщицей в Донбассе на шахте имени Шверника. В марте 1939 года у нее родилась дочь Валентина. В военное лихолетье  отец девочки Иван Герасимович пропал без вести, да так и не нашелся. Матрена Никитична вместе с тремя дочерьми осенью 1941 года решила вернуться  на родину – в деревню Курдюково Курской области. Но в дороге заболела брюшным тифом старшая ее дочь Надежда. Мать вынуждена была лечить ее в больнице, и в результате вся семья была захвачена фашистами. Вместе с другими мирными жителями, проживавшими в районе Курско-Орловской дуги, оккупанты вывезли женское семейство Мезеновых в Слуцкий концлагерь. 

— Здесь, в концлагере, — вспоминает по прошествии более шестидесяти лет Валентина Ивановна, взявшая после сочетания браком фамилию Усенко, — над нами издевались, не считали за людей. Как-то один фашист стал сильно избивать мою маму, и я бросилась ее защищать. В ответ получила безжалостный удар ногой в лицо. После того случая я потеряла глаз. В дальнейшем его заменил протез – я с детства стала инвалидом по зрению. Несмотря на то, что мне тогда было всего пять лет, я хорошо помню этот военный эпизод.  Если бы и хотела  забыть, не забывается такое никогда. Когда фашисты вывозили нас, узников концлагеря, партизаны отбили эшелон. Мать нашла приют с нами, дочерьми, в деревне под Минском. Осталась здесь жить  после войны. Работала в колхозе, а я, когда выросла, пришла на «Интеграл». Четверть века, несмотря на инвалидность по зрению, трудилась здесь рабочей, травильщицей. Мне присвоили звание «Ветеран труда». 

Еще были живы свидетели, родившиеся в 1934—1936 годах, которые хорошо помнили факт пребывания нашей семьи в Слуцком концлагере. Я обратилась по данному поводу в 2003 году в суд Октябрьского района Минска. Он признал обоснованной мою жалобу на решение комиссии по назначению пенсий администрации Октябрьского района, отказавшей мне в установлении факта принудительного содержания в Слуцком концентрационном лагере. Сей важный для меня факт, влияющий на размер моей пенсии, судом был подобающим образом установлен. Но впоследствии судебная коллегия по гражданским делам Минского городского суда это решение отменила. Куда я только ни обращалась, чтобы добиться справедливости, — все инстанции ссылались на постановление Кабинета Министров Республики Беларусь № 241 от 5 мая 1995 года. Им было утверждено положение «О порядке установления фактов и периодов нахождения граждан Республики Беларусь в местах принудительного содержания, созданных фашистами и их союзниками в годы Второй мировой войны». Согласно этому положению я должна представить комиссии по назначению пенсий не менее двух свидетелей, возраст которых на день освобождения составлял не менее десяти лет. У меня же есть свидетели, которым исполнилось на момент освобождения узников концлагеря соответственно девять и меньше лет. Причем, например, Евгения Николаевна Ерошенко и Петр Николаевич Шитик, с которыми наша семья в годы войны делила тяготы неволи в слуцких застенках, подобающим образом признаны бывшими несовершеннолетними узниками фашистского концлагеря. Правда, Петр Николаевич в прошлом году умер. 

— Никто, — продолжает свою горестную исповедь Валентина Ивановна, — мне внятно не объяснил: почему недействительным является в суде свидетель, которому на момент устанавливаемого факта исполнилось девять лет? Пусть бы провели соответствующие исследования и доподлинно установили: помнят ли дети войны, которым судьба уготовила страшные испытания, то, что происходило с нами в Великую Отечественную? Ответ будет однозначно утвердительным. Уже в пять-шесть лет мы, пережив потрясения и утраты, были маленькими старичками. Многие и хотели бы освободиться от тягостной и тяжелой  памяти, да она не отпускает… 

Согласитесь: доводы этой пожилой женщины резонны. В  Гражданско-процессуальном кодексе, в конце концов, нет ссылки на то, что свидетелем может быть только лицо, достигшее десятилетнего возраста. Может, действительно права Валентина Усенко, когда в своем письме в «Р» утверждает, что вышеуказанное положение не только противоречит нормам ГПК Республики Беларусь, но и нарушает ее права, гарантированные Конституцией нашей страны? Конечно, однозначно и компетентно ответить на этот вопрос может соответствующий орган, в данном случае, видимо, Конституционный суд. Но, как мне представляется, отчасти на этот вопрос ответило правление Белорусского республиканского фонда «Взаимопонимание и примирение», которое признало Валентину Ивановну Усенко бывшим малолетним узником фашистского концлагеря. Год назад оно своим решением № 4 от 10 апреля 2005 года «в знак уважения и признания» наградило ее памятным нагрудным знаком «Узнику нацизма», выплатило причитающуюся денежную компенсацию… 

(продолжение следует)

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter