История о единственном наследнике, жестоком, беспощадном тиране, и о бесконечном материнском всепрощении
Об этой ситуации узнал еще в прошлом году. Она меня, признаюсь, потрясла. Ничего подобного за свою жизнь не встречал и не слышал. Представляете, единственный сын обозвал свою мать фашисткой. Она, малолетняя узница фашистских лагерей, была вывезена во время войны в Германию, работала там уборщицей на одном из заводов, чудом выжила. И теперь сын обвинил ее в том, что она помогала гитлеровцам. Он даже поднял на нее руку. Обсуждая этот его поступок по телефону, спросил у него и вот о чем: почему он не пускал на порог подруг, соседей, которые помогали и помогают матери, Нине Петровне?
Не дослушав меня до конца, мой собеседник разразился вдруг такими ругательствами в адрес людей, годящихся ему в отцы и матери, в адрес членов лучшей ветеранской организации столицы, что у меня, как говорится, уши покраснели. Оказывается, все они «гады, тараканы, убогие старушки и сталинские выкормыши». Выслушав его, я все понял. Нет ничего святого для этого человека. И я взялся за перо, изменив истинные имена и фамилии своих главных героев. Думаю, не надо объяснять почему.
Был суд. На суде свидетели и подруги по ветеранской организации резко осудили уже немолодого человека, требовали его наказать. Но поднялась мать, подавшая иск. Видимо, в последний момент дрогнуло ее сердце. И она еле слышно сказала: «Сын меня толкнул, и я упала на кресло».
Меня на это судебное заседание не пустили. Кому-то не захотелось, чтобы на нем присутствовал журналист. Но я все-таки дождался, когда на улицу выйдут его участники. Началась нервная беседа, переходящая в бурные объяснения. Особенно разгорячены и обижены были женщины. На подругу свою, на то, как велось заседание.
Здесь надо сделать уточнение. Этот процесс, если можно так сказать, инициировала лучшая ветеранская организация города Минска, которую возглавляет Василий Шишов. На ее счету много добрых дел, начиная от создания ветеранских двориков и заканчивая оказанием практической помощи участникам войны. Здесь все знают всех. И если кого обижают, все грудью встают на защиту потерпевшего. Так и в данном случае получилось. Заметили подруги, что ходит Нина Петровна сама не своя. Не сразу, но добились от нее признания, что происходит. И начали действовать, принимать решительные меры.
После суда сама Нина Миронова рассказала:
— До войны я жила с родителями в Пуховичском районе. В 1942 году фашисты сожгли нашу деревню. Мать погибла. А мы, малые, убежали в лес. Но и там нас нашли немцы, выловили и отвезли в Осиповичи. А оттуда эшелоном отправили в Германию. Работала как малолетняя рабыня на одном из военных заводов под Дрезденом. А было мне всего 12 лет.
Не буду рассказывать про свои мытарства после войны. Я считалась бездомной, вскоре устроилась на работу. Трудилась в Борисове, потом в Минске на заводе Орджоникидзе. Токарем, контролером. Сорок лет трудовой стаж.
А что послужило поводом для оскорблений сына? Думаю, дикий эгоизм, неуважение ни к отцу, ни к матери. Он неожиданно приходит к нам и требует, чтобы мы отдали квартиру, а сами переселились в кем-то оставленную комнату. А зачем нам на старости лет, больным и немощным, жить на общей кухне, выстраиваться в очередь в туалет, общаться с людьми, которые явно недоброжелательно относятся к нам? Они и стакан воды не подадут, если что случится.
— А сын ваш хоть когда-нибудь навещал вас?
— Редко. Но у нас он был прописан. Муж настоял: сын у нас один, умрем — ему квартира достанется. Я согласилась. И вот он своими притязаниями отца довел до смерти. Виктор близко к сердцу воспринял «наезд» сына. И говорил мне: Нина, ты только не садись с ним в машину, он может завезти тебя в глухой лес и бросить. Наш сын одно думает, а замышляет другое. Вот вы спрашиваете: бывал ли в нашем доме сын? Отмечали мы с Виктором 60-летие совместной жизни. Не пришел и даже открытку не прислал! Ой, горе мне горе, до чего я дожила на старости лет! Мне 84 года, и я должна ходить по судам?
Василий Шишов стал успокаивать женщину, посадил ее на скамейку, а когда она успокоилась, пояснил, что грозовые тучи нависли давно и гром грянул значительно раньше:
— Виктор Михайлович прошел войну, имел более двадцати наград. Был тяжело ранен в одном из боев. Но духом не пал. В мирное время окончил политехнический институт, стал преподавателем. Даже уйдя на пенсию, не остался без дела. Учил молодежь профессии водителя.
Я все время завидовал этой семье. Дружные, улыбчивые люди, пример для других. Но все время меня интересовал вопрос: а есть ли у них дети? Если есть, то почему они не навещают родителей? Спросить об этом ветеранов-соседей было неудобно. И вот пришло время, когда ответ пришел сам собой.
Ехал я вместе с ними в лифте. Я на девятом этаже живу, они — на восьмом. Распрощались вежливо. Они к себе пошли, а я поехал дальше. Только сел за стол пообедать — Миронова мне звонит: Виктор умер!
Не в тот день, а позже стал разбираться: что и почему? Конечно, недуги беспокоили ветерана, но сердце было крепкое. Мог бы жить да жить, но «активность» сына сыграла определенную роль. Нина Петровна уже рассказала о причине конфликта. А почему сын такой стал — стесняется говорить.
Родители, как выяснилось из бесед с Мироновой, многое для него делали. Помогли машину купить. Отец в Германии служил пять лет и привез оттуда много дорогих вещей: шубы, сервизы. Все сыну отдали. Чета Мироновых жила на пенсию Нины Петровны, а ветеран свою пенсию отдавал внукам и сыну. И сделали его бездельником, иждивенцем. Теперь он и на квартиру родительскую посягнул.
Коснулась этой темы и Валентина Суслова, которая принимала участие в суде и которая проживает рядом с Ниной Мироновой.
— Только однажды Виктор Михайлович признался мне, что у него такой сын, за которого ему стыдно. И я лично в этом убедилась, когда ветеран умер, — говорила Валентина Григорьевна. — Похороны были очень странными. Ветерана похоронило государство. Спасибо ему, спасибо военкомату, спасибо ветеранской организации района! За гробом шли только седоглавые. А сын? На кладбище он приехал. Но к гробу не подошел. Казалось, у него было состояние: скорее бы закопали и «спектаклю» конец. И только опустили гроб в могилу, он сел в машину и уехал. Ни последнего «Прощай», ни поминок. С болью в сердце расходились мы по домам.
С болью в сердце шел домой и ветеран войны инвалид второй группы Михаил Максимкин.
— Сын не подошел попрощаться с отцом, не бросил горсть земли на гроб. Он и внуки оставили мать и бабушку одну, она брела, сама не зная куда, от горя шатаясь и спотыкаясь на ветру. Мы взяли ее под руки и повели с собой. Я прожил большую жизнь, но такую черствость и бессердечие впервые встретил.
Михаил Михайлович горестно вздохнул, а я спросил Василия Шишова: «А вы не пытались как-то урезонить сына?»
— Я разговаривал с Мироновым: стань на колени перед матерью, попроси прощения. Он категорически отказался. И это в присутствии нашего участкового милиционера. Он сказал: «Мать сама упала, ударилась, а теперь всю вину хочет свалить на меня».
— Ага, такого ударишь, да он морально может «добить» любого человека, — не удержалась Валентина Суслова. — Когда отца не стало, он принялся третировать мать. Избил ее. Темно-синяя спина была. Но Нина не хотела снимать побои. Только через восемь дней уговорили мы ее. Эксперт посмотрел и сразу сказал: «Да, это побои!» Состоялось заседание суда. Подвела нас Ниночка, я понимаю, материнское сердце не выдержало, дрогнуло, на вопрос судьи простонала: «Он толкнул меня, и я упала».
Статью о своей беде Нина Петровна попросила не писать и не печатать в газетах. Она верила, что сын после судебного заседания образумится, сделает правильные выводы, они помирятся, и все станут жить дружно. Я так и поступил. Но не прошло и трех месяцев, как Василий Шишов снова позвонил мне: «С Ниной Петровной проблемы».
Руководитель ветеранской организации около часа рассказывал мне, как активисты пытались узнать правду о здоровье своей подруги, которая перестала выходить на связь. Сын, перебравшийся жить к ней, даже на порог не пустил. Но ветераны не успокоились, подняли на ноги идеологическую службу и службу социальной защиты района. Те откликнулись на беду. Стали принимать свои меры, а Василий Шишов милицию подключил к этому делу. И вот они в полночь с капитаном Дмитрием Яхновцом отправились на квартиру Мироновых. У сына другого времени не нашлось для встречи. Под «дулом пистолета», как грустно пошутил Василий Шишов, тот открыл дверь. И ночные визитеры, зайдя в комнату, заметили, что Нина Петровна в плохом состоянии. Она не поднимается, еле шевелит губами. На вопрос, почему сын не вызывает врача, тот ответил простодушно: «Мать не велела». Был составлен протокол, Дмитрий Григорьевич приказал немедленно вызвать доктора. Но это «немедленно» затянулось на целую неделю. И не по просьбе сына появились и терапевт, и хирург, и «скорая помощь» у больной женщины. Этим занимались другие люди, у которых доброе сердце. Нину Петровну отвезли в больницу, сделали рентген, взяли анализы. Что выяснилось? Обо всех болячках женщины не буду говорить, самая большая проблема — черная рука, перелом «не первой свежести». Рукой не повернуть, дикая боль. Миронова от гипса отказалась. Сейчас только время и надлежащий уход могут ее вылечить. Ветеранская организация нашла человека, который согласился помогать больной. Нине Петровне понравился такой вариант. Ей очень хотелось вернуться в свою квартиру. Но сын воспылал вдруг «любовью» к матери и отвез ее на свою квартиру, куда не просочатся ни «убогие старушки», ни «сталинские выкормыши» и не узнают правду, то ли боевая подруга сама упала, то ли ее снова кто-то «толкнул». Невестка отвечает по телефону неизменное: «С ней все хорошо», а трубку Мироновой не дает.
Кстати, и сын мне так же отвечал, когда уже знал правду о болезни матери. Даже приглашал навестить их, говоря, что у матушки все хорошо и прекрасно, приезжайте и убедитесь в этом. Приглашал и пугал при этом, что наш разговор записывается на магнитофон, с гордостью говорил о суде, который выиграл у матери. Странное приглашение, странные угрозы. Хотя не один я, как выясняется, удивлялся манерам и поведению Миронова. На днях в квартиру, куда он увез больную мать, наведался депутат Минского городского совета Павел Жестков, которого Миронов пустил все-таки в дом. На протяжении всего разговора Нина Петровна глаза не открыла, видимо, перед приходом Павла Ивановича ей был дан какой-то препарат… А от беседы с сыном и домочадцами у депутата осталось, как он сказал, гнетущее впечатление. «Миронов — неадекватный человек» — таково его мнение.
«Самый великий грех — обидеть мать, — говорил знаменитый белорусский скульптор Заир Азгур, прошедший большую школу жизни. — Нет прощения такому человеку».
А если этот человек не чтил и отца своего? Какая гроза разразится над его головой? Наверное, та, о которой предупреждают великие и светлые люди: что сделал для родителей, того ожидай и от своих детей.
Коллаж: Владимир ПОЛОНСКИЙ
