Многим из нас было любопытно взглянуть на продолжение самого популярного новогоднего фильма СССР. В отличие от рязановской сказки — хоть и не без шероховатостей, но произведения искусства, — картину Бекмамбетова «Ирония судьбы–2» можно смело назвать полнометражным рекламным роликом. Что, впрочем, не отменяет ни интереса к сиквелу, ни, допускаю, жанровой актуальности.Мэтр Рязанов, используя советский материал, ориентировался на современное ему европейское кино. В свое, прямо скажем, непростое время, игнорируя критику, он берет на главную роль польскую актрису Барбару Брыльску, едва понимающую по–русски. Со временем выяснилось, что это лишь добавило «изюму». Нашему зрителю, голодному до всего западного, понравилась идея советской «Мужчины и женщины», подчеркнутой вполне европейскими проникновенными фортепианными соло Таривердиева.
Перед художником Бекмамбетовым стояла задача принципиально другая. Ему нужно было изготовить не прозападную ленту, но ностальгическую постсоветскую картину, способную заполнить кинотеатры на всем русскоговорящем пространстве, как в старые добрые времена. Со ставшим притчей салатом «Оливье» и пьяными Дедами Морозами, доставшимися в наследство с советских времен. Не упуская из виду признаков новой русской жизни (престижные некогда «Жигули» Ипполита сменила «навороченная» иномарка его потенциального зятя Ираклия). Критика стандартизации окружающей жизни, характерная для картины Рязанова, теперь проявляется в том, как герои по ходу повествования путают одинаковые мобильные телефоны. Незатейливо полосатый шарфик Ипполита превращается в концептуальный желто–черный шарфик Ираклия — с прямой отсылкой к одному из московских сотовых операторов. Как примета времени — лицо Максима Галкина на экране...
Канва фильма в общем–то остается той же, однако развитие сюжета творчески переосмыслено. Сын Лукашина, попадая тридцать лет спустя в ту же историю, что и его отец, свои наиболее ударные по человеческому обаянию кадры исполняет в костюме Деда Мороза. Причем Хабенский — Лукашин уже не в первый раз с шокирующей достоверностью играет состояние алкогольного опьянения, подчеркнутое характерной еще для «Дневного дозора» «нетрезво–праздничной» операторской работой.
При общей схожести сюжетная линия в «Иронии судьбы–2» все–таки отличается от фильма Рязанова, благодаря чему несколько сместились акценты. Если герой Мягкова, попутно разрушая счастье Надежды и Ипполита, все–таки имеет собственную жизненную драму (теряет свою невесту), которая ждет его в Москве, то герой Хабенского в результате своих алкогольных приключений практически ничего не теряет и без потерь для себя разрушает отношения Ираклия и Надежды.
Ипполит из любимого кино, будучи слишком правильным и рациональным, «напиваясь с горя», вызывает безусловную симпатию, по крайней мере, как человек чувствующий. А клерк Ираклий в исполнении Сергея Безрукова остается вполне малосимпатичным до конца фильма, не вызывая особого сопереживания у зрителя. Отказ «снежной королевы» Нади от обоих претендентов и вовсе выглядит как каприз девушки–подростка, которая принципиально идет наперекор воле родителей. Елизавета Боярская, сыгравшая «Надежду Надеждовну», безусловно, очень красива и, судя по другим ее киноработам, обладает несомненным экранным обаянием. Но доставшиеся ее героине сценарные перипетии, увы, напрочь убирают из поля зрения важнейшую проблему, поднятую Рязановым в своем фильме. Проблему одиночества в каменных джунглях. И вечный упрек общества тем, у кого не получилось «стать, как все». Помните, первая невеста Лукашина Галя в телефонном разговоре с Надей рисует до боли узнаваемый портрет: «Вам где–то за 30 и это ваш последний шанс...»
Коллизия же красивого, но принципиально непривлекательного Безрукова и некрасивого, но чрезвычайно киногеничного Хабенского, естественно, решает дело в пользу последнего. Чему помогают крупные планы. Такие уместные для его бездонных глаз. И не оставляющие без внимания таких незаметных, но очевидных для нас, уже опытных потребителей скрытой рекламы, спонсоров фильма.
Сергей Пукст.
Фото Виталия ГИЛЯ, "СБ".
