В конференц–зале «СБ» обсуждаются проблемы социальной реабилитации осужденных и тех, кто освобождается из мест заключения
Оказавшись на скамье подсудимых, большинство людей с трудом представляет новый этап жизни, который ожидает их там — за колючей проволокой. Однако очень часто после нескольких лет, проведенных на нарах, самым сложным оказывается привыкание к... жизни на свободе. Особенно если родные от бывшего заключенного отказались, друзья при встрече спешат перейти на другую сторону улицы, а соседи делают вид, что в первый раз видят... Все это — многочисленные и острые шипы проблемы социальной реабилитации осужденных. Обсудить ее в конференц–зале «СБ» мы пригласили заместителя министра образования Татьяну КОВАЛЕВУ; заместителя начальника департамента исполнения наказаний МВД Виталия СТУКАНОВА; заместителя Председателя Верховного Суда, председателя коллегии по уголовным делам Валерия КАЛИНКОВИЧА; начальника уголовно–исполнительной инспекции Ленинского РУВД Минска Сергея НИКЕЛЯ; пресс–секретаря Министерства труда и социальной защиты Галину ТРОФИМЕНКО; руководителя социального отдела Минской епархии Белорусской православной церкви тюремного священника протоиерея отца Олега ШУЛЬГИНА.
«СБ»: Лишение свободы — что это в первую очередь: кара за преступление или срок для исправления?
В.Стуканов: Естественно, предполагается, что человек, находясь в заключении, изменится в лучшую сторону. В Уголовно–исполнительном кодексе прямо так и говорится, что наказание направлено на предупреждение преступности и исправление человека. Но представим: в тюрьму попадает законченный негодяй, совершивший тяжкое преступление. Станет ли он, отбыв срок, правильным, воспитанным, высоконравственным гражданином? Нет, конечно.
В.Калинкович: На вопрос, наказать или исправить, я бы ответил так: наказать, чтобы исправить. Разрывать эти два понятия ни в коем случае нельзя. При этом важно, чтобы суровость наказания соответствовала тяжести преступления.
Т.Ковалева: Я думаю, отвечая на этот вопрос, нужно быть осторожным с обобщениями. Ведь такая мера, как лишение свободы, может применяться и в отношении несовершеннолетних. Но дело в том, что это люди еще не вполне сформировавшиеся, и стоит ли помещать их в среду, которая будет препятствовать нормальному развитию личности? Изоляция несовершеннолетних от общества — крайняя мера. Само по себе наказание, считаю, не исправит человека. Оно только может заставить его задуматься о том, что свое поведение он должен изменить, побудить раскаяться.
Отец Олег: Лишение свободы — это ведь очень серьезное наказание. Но одновременно у человека есть время подумать над тем, что он совершил. Ведь любое преступное деяние имеет начало в мыслях. Сначала человек подумает о плохом, примет его как незапретное, а потом когда–нибудь исполнит. Задача священника — разъяснить, в чем корень зла, в чем та причина, которая привела его на путь преступления. Многие просто не понимают, насколько может она завладеть душой человека. Погоня за ложными ценностями не приводит к добру. Можно добиться многого в жизни, иметь все, а не иметь покоя в душе, иссушить душу в погоне за богатством, да и вообще остаться у разбитого корыта...
Мы знаем очень много примеров из прошлого, когда, попадая в тюрьму за преступление, люди выходили оттуда обновленными и в дальнейшем, идя по этому пути, даже становились святыми.
«СБ»: А примеры из настоящего кто–нибудь мог бы привести?
В.Стуканов: Человек, в прошлом судимый, 4 года назад стал руководителем реабилитационного центра для бывших осужденных. Он помогает людям, которые утратили все социальные связи, без семьи и жилья. Чтобы попасть туда, нужно ходатайство тюремного священнослужителя, рекомендация сотрудника исправительного учреждения. Но там нет места для тех, кто просто хочет переждать трудное время, а потом взяться за старое.
«СБ»: Но почему–то у многих сложилось убеждение, что после тюрьмы поведение человека становится еще хуже, что тюрьма ничему хорошему не учит. Так ли это?
Г.Трофименко: Психологи утверждают, что после 5 — 7 лет непрерывного пребывания в местах лишения свободы в психике человека наступают необратимые изменения. Таких людей очень тяжело вернуть к нормальной жизни в обществе. Это очень и очень сложный процесс.
В.Стуканов: По статистике, после введения нового Уголовного кодекса средний срок лишения свободы для несовершеннолетних вырос более чем на один год и составляет 4 года и 7 месяцев. Представляете, почти 5 лет! Еще в 2002 году он был 3,5 года. Понятно, что с преступностью надо бороться. Но выход ли только в ужесточении наказаний? Средний срок для тех, кто впервые отбывает наказание, вырос на 2 года и составляет для осужденных в условиях усиленного режима порядка 8 лет. А ведь уже через 3 года заключения лишение свободы не воспринимается как наказание. Это давным–давно доказано наукой. А потом человек просто деградирует. Его там кормят, одевают, ему стирают и за ним убирают, за руку водят в школу, на работу, в столовую, в кино, в театр, библиотеку, воспитатели лекции читают... Он привыкает жить на всем готовом. А в результате после освобождения общество получает граждан в каком–то отношении еще более асоциальных, чем до тюрьмы.
В.Калинкович: Критику якобы чрезмерной строгости судебных решений мы слышим часто. Но если преступник уже не раз отбывал срок и опять стал на преступный путь, у суда выбор меры наказания не очень богат.
Кто у нас осуждается к длительным срокам лишения свободы? Около тысячи человек в год за убийства, причинение тяжких телесных повреждений, столько же за разбой, примерно 300 — за изнасилования, порядка 300 — за должностные преступления, связанные с хищением и взяточничеством, и где–то 500 за сбыт наркотиков. То есть 3 — 4 тысячи в год осуждаются, как правило, на срок выше 5 лет. Это лица, которые в ближайшие годы не могут быть представлены ни к условно–досрочному освобождению, ни к замене неотбытой части срока более мягкой мерой наказания.
С.Никель: На тех, кто впервые совершил преступление, сам факт возбуждения уголовного дела оказывает определенное воспитательное влияние. А тем более этап предварительного следствия, судебный процесс. Многие из них в беседах потом признавались, что испытали чувство раскаяния. И, возможно, большего испытания — колонии — им не надо, они и без того никогда не преступят черту закона.
«СБ»: Давайте порассуждаем, что является залогом настоящего исправления?
В.Калинкович: Самое главное — общество не должно воспринимать освободившегося человека как изгоя. Иначе мы подталкиваем его назад в ту среду, откуда он хочет выбраться. Исправление во многом зависит от того, в каком окружении он окажется. Бывшему заключенному нужно помогать, и в первую очередь с поиском работы.
Г.Трофименко: Поиски работы для бывших заключенных — действительно больной вопрос. К примеру, в прошлом году в ней нуждались 2.993 человека: трудоустроены 1.586, причем 300 нашли место сами. Подросткам, вышедшим из колонии, мы предлагаем пройти обучение по рабочей профессии. Более того, по Закону «О занятости населения» люди, вернувшиеся из мест лишения свободы, считаются гражданами, не способными на равных конкурировать на рынке труда, потому что у многих утеряны профессиональные навыки и умения, некоторые и вовсе не имеют специальности. Для них предусмотрено бронирование рабочих мест. Если наниматель берет к себе такого человека, ему компенсируются все расходы из фонда содействия занятости населения.
«СБ»: Как складываются первые дни осужденного на свободе? Как часто оказывается он один на один со своими проблемами?
Г.Трофименко: Это происходит нечасто. Бывшему осужденному помогают в оформлении необходимых документов: в регистрации, трудоустройстве, медицинском обслуживании... Также он может обратиться в центр социального обслуживания населения — за материальной и гуманитарной помощью: одеждой, постельным бельем, продуктами. Если требуется юридическая или психологическая помощь, ему ее оказывают бесплатно.
В.Стуканов: Сегодня психологи работают в каждом исправительном учреждении. Для нашей системы мы их готовим с 1991 года. А с прошлого года мы в порядке эксперимента стали вводить такие должности и в исправительных учреждениях открытого типа — в спецкомендатурах.
Г.Трофименко: У нас во всех домах–интернатах работают священнослужители. Каким бы закоренелым нарушителем законов бывший заключенный ни был, но поделиться с кем–то, излить душу все–таки надо — и обращается он чаще всего именно к священнику.
В.Стуканов: Кстати, мы планируем создать в исправительных учреждениях полноценную капелланскую службу. Эта работа уже начата. Мы ввели соответствующие должности, на которые уже назначены священнослужители.
Г.Трофименко: А вот как быть человеку предпенсионного или пенсионного возраста, с целым «букетом» болезней, надломленной психикой и без жилья? Им дорога чаще всего в дом–интернат. В нашей стране есть два таких спецдома–интерната для престарелых и инвалидов: в Витебской области на 50 мест и Минской — на 100. Кроме того, в каждой области в некоторых общих интернатах для них есть специальные отделения. Сейчас там проживает чуть более 300 человек. У большинства небольшие социальные пенсии по причине инвалидности или маленького стажа работы. Но здесь надо сказать и вот о чем. Ежемесячно содержание одного проживающего в спецдоме–интернате обходится в среднем около 700 тысяч рублей, а сам он в большинстве случаев оплачивает свое содержание не более чем на 5 — 7 процентов.
В.Стуканов: Нам необходимо усиливать системность в работе всех заинтересованных органов. Мне кажется, нужен отдельный закон о социальной адаптации лиц, освободившихся из мест лишения свободы. Это, возможно, самая сложная категория людей в нашем обществе. В этом законе могли бы быть прописаны полномочия государственных органов. К сожалению, подготовленный департаментом проект пока не принят к рассмотрению. А ведь люди, совершившие преступление, — это особый контингент. Нельзя допустить, чтобы они вновь встали на преступный путь и стали социально опасными. Поэтому, на мой взгляд, в каждом крупном городе, где больше 100 тысяч жителей, должен работать центр социальной адаптации. И не в структуре органов внутренних дел, а в системе органов труда и социальной защиты, при исполкомах. В этом центре освободившийся от наказания должен получать социальную и психологическую помощь, возможность трудоустройства, регистрации по месту жительства и т.д.
«СБ»: Что можно сказать о статистике повторных преступлений? Насколько остра эта проблема?
В.Калинкович: Сегодня более половины всех осужденных в стране в прошлом совершали преступления и были судимы. С одной стороны, это означает, что остановился приток в преступную среду людей, которые до этого ничего плохого не совершали и не были судимы. А с другой стороны, возникает вопрос об эффективности существующей системы исполнения уголовных наказаний.
В.Стуканов: В Швейцарии случаев рецидива — 49 процентов, в США — 65 — 70, во Франции — 55. В России в течение года после освобождения повторно совершают преступления и вновь осуждаются к лишению свободы 40 процентов. У нас, по данным последних двух лет, — 14 процентов. Безусловно, уровень рецидивной преступности зависит от эффективности исправительного процесса в тюремной системе. Но не ограничивается ею. Ведь можно спросить: а что тогда является причиной первичной преступности?
Не хватает у нас исследовательских институтов, которые бы изучали эти сложные проблемы на должном уровне.
В.Калинкович: Есть точка зрения, что детская преступность — это будущая взрослая преступность. Критичным уровнем считается, когда детская преступность переваливает за 10 процентов от взрослой.
Т.Ковалева: По последним данным, у нас этот показатель составляет 6,6 процента и ежегодно уменьшается.
В.Стуканов: Мы все понимаем, что суд, принимая решение, руководствуется только законом. Но вот вам пример. Подросток из очень даже благополучной семьи, используя компьютер и цветной принтер, изготовил 3 купюры по 10 тысяч рублей. На одну накупил жевательной резинки. Получилось. Изготовил еще. В итоге — 5 лет лишения свободы. И такие примеры не единичные. Сажают за кражу мобильных телефонов. В школе паренек 16 лет нанес в драке побои однокласснику. Получил 3 года лишения свободы.
А что мы имеем в результате? В стране с почти десятимиллионным населением на протяжении 5 лет порядка 800 — 850 осужденных, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте, отбывают наказание в виде лишения свободы в воспитательных колониях. В Швейцарии на 7 миллионов населения всего 200 таких лиц. В Австрии — 220 человек, в Швеции — всего 10 — 15. Не думаю, что у нас такая уж невоспитанная молодежь. Вопрос в другом. Нужно более внимательно относиться к этой еще социально и физиологически не сформировавшейся категории людей. Но сегодняшний Уголовный кодекс таких возможностей не дает.
«СБ»: И какие, вы считаете, меры наказания были бы более эффективными?
Т.Ковалева: Представьте себе условия колонии. Какие ценности и какой опыт несовершеннолетний будет усваивать в этих условиях?
На мой взгляд, будучи наказанным, подросток не должен быть ущемлен в возможности развития как личности, формирования гуманистических ценностей и жизненных целей. Для этого надо дифференцированно подходить к оценке каждого случая. Реакция на преступление несовершеннолетнего должна формироваться с учетом не только тяжести преступления, но и жизненной ситуации, которая могла спровоцировать это противоправное поведение.
В.Калинкович: Суть нового законопроекта, который сейчас разрабатывается, — дать возможность человеку, который на стадии предварительного расследования смог доказать свое исправление, добровольно возместить причиненный ущерб и так далее, чтобы тем все уголовное дело и заканчивалось. И не надо будет тратить деньги на содержание его в заключении. Вот вам один из резервов сокращения судимости.
«СБ»: А кто контролирует тех, кто отбывает наказание, не связанное с лишением свободы?
С.Никель: Эту работу ведет уголовно–исполнительная инспекция. К наказаниям, не связанным с лишением свободы, относятся общественные работы, исправительные работы, условное наказание, наказание с отсрочкой исполнения и так далее. Отмечу также, что чаще всего такого рода наказания выносятся в отношении несовершеннолетних. Осужденные становятся у нас на учет и отбывают наказание под контролем инспекций.
В Ленинском районе Минска в среднем отбывают наказание от 800 до 1.000 человек. Из них где–то 40 — 50 процентов — это те, кто вернулся из мест лишения свободы, после отбытия срока. Среди граждан, впервые совершивших нетяжкого характера преступления, рецидивов единицы. К примеру, за этот год по району зафиксировано всего 12 таких случаев.
«СБ»: Среди так называемых бомжей тоже немало бывших заключенных? С ними вы работаете?
С.Никель: Конечно! Возьмем территорию железнодорожного вокзала: в среднем там задерживали до 70 — 80 человек в год. Дело в том, что эти люди скитались по стране, не могли, даже если хотели, найти себе работу. На две трети это — ранее судимые. Мы стали их доставлять — по их, разумеется, согласию — в монастырское подворье Лысая Гора недалеко от Минска. Там они «оживали» и начинали трудиться. Мы следили за тем, как складывается их дальнейшая судьба. Практически ни один из них потом ни в каких криминальных сводках не фигурировал. Как нам рассказывали потом священники этого подворья, часть тех людей приняли веру, стали вести нормальный образ жизни.
Отец Олег: Цель у нас у всех одна: вернуть человека к нормальной, полноценной жизни. Человек — это самая высокая ценность для государства. И потому для его блага и блага общества должны быть использованы все имеющиеся силы и возможности. Помочь оступившемуся человеку осознать свой грех, раскаяться, стать на путь исправления, а не клеймить его за содеянное. Если мы не сделаем из него друга, он станет врагом. Третьего не дано. А если мы его вернем, он принесет людям только добро, он же и поможет вернуть к нормальной жизни многих других.
«СБ»: Какие перспективы для саморазвития есть у осужденных?
Т.Ковалева: Надо отметить, что в воспитательных колониях для несовершеннолетних предусмотрена возможность получения общего среднего и профессионально–технического образования. Но меня беспокоит судьба ребят от 17 до 23 лет, которые имеют общее базовое образование. Они после освобождения в какой–то степени выпадают из поля зрения системы образования. А таких людей нельзя оставлять один на один со своими проблемами — они с ними не справятся. Многим из них незнакомы такие чувства и понятия, как «любовь», «семья», «родительская ответственность». Поэтому для колоний, где есть несовершеннолетние, был разработан специальный тренинговый курс социально–психологической адаптации к жизни в нормальных общественных условиях.
«СБ»: А есть ли случаи, когда человек спустя некоторое время после, так сказать, отсидки поступил в вуз?
Т.Ковалева: Есть и немало.
В.Стуканов: Это не запрещается. Наоборот, это свидетельство, что люди исправились, стали на правильный путь. В колониях есть школы, есть ПТУ, библиотеки, так что любой человек может учиться и даже готовиться к поступлению в вузы.
В.Калинкович: Были даже такие, кто после отбывания наказания не только получил высшее юридическое образование, но и хотел стать судьей. Естественно, этим кандидатам мы отказали. Судья должен быть кристально чист.
В.Стуканов: Нам не хватает положительных образцов для подражания. Как раньше, скажем, был Павка Корчагин. Нужно вести более активную работу против возвеличивания и романтизации криминального образа жизни. Помните фильм «Бригада»? Так вот сын одного из создателей этого фильма организовал такую же преступную бригаду в реальной жизни. Все закончилось тюрьмой.
Т.Ковалева: Сегодня нужно усилить работу среди молодежи по повышению ее правовой культуры. Многих преступлений могло бы и не быть, если бы подросток знал, какое наказание ему грозит за это.
