Всякие инциденты случаются. Бывает, кислотой в лицо плеснут художественному руководителю театра, так что ему потом несколько операций требуется, чтобы зрение спасти. Или мышьяка ведущей актрисе в борщ сыпанут, или толченого стекла балерине в пуанты. (О московских разборках из–за недвижимости — театральных зданий, расположенных, как правило, в историческом центре, и вспоминать не будем, чтобы аппетит не портить.) Да мало ли что можно выдумать, часами просиживая в уютном кабинете под портретом Станиславского в золотой раме.
Можно подчиненного в загранкомандировку не пустить, звания не дать, на роль не назначить. У советского писателя Юрия Трифонова в повести «Долгое прощание», рассказывающей о закулисных зуботычинах, есть фраза: «...Смурный, разумеется, не забыл, что его отвергли, стал всячески вредить, зажимать, или, как говорят на театре, устраивать Ляле затир».
Пережить «затир», наверное, отдельная театральная наука. Кто переживет, тому, видимо, потом ничего не страшно.
С развитием информационных технологий интриги становятся все изощреннее. А вот слой масла на кукишах все тоньше. Многие теперь экономят на средствах, понимая, что должный эффект можно получить почти даром. Например, поступить, как юная шантажистка с артистом Калягиным — выложить в сеть их интимную беседу. «Если долго шуметь, постепенно соберется толпа — просто посмотреть, что происходит. Так люди устроены», — пишет в романе «Часы» вполне себе продолжатель трифоновских традиций в американской прозе Майкл Каннингем.
В Белорусском государственном театре кукол случилось неслыханное: люди практически подсидели кукол. Именно покорным полумистическим существам, оживающим по воле человека, безмолвным марионеткам устроили форменный «затир». Впору куклам собираться за полночь в тихих залах театра и писать письмо куда–нибудь в высокую инстанцию: «Дорогие товарищи! Ролей не дают! Кордебалет зажимают! Труппу кукол к вечерним спектаклям не допускают!»
Вообще, наши кукольники в хорошей форме. И не только в Минске. Вспомните, именно гродненская «Пиковая дама» Олега Жюгжды отправила в нокаут театр драматический.
Минский «кукольный дом» не отстает. Его последние премьеры будоражат интеллектуалов, почти как приснопамятный автопробег жителей города Удоева. Детские спектакли идут своим чередом, а вот вечерняя афиша богата на сюрпризы. Коллектив берется за серьезную литературу, к которой и во «взрослом» театре не будут ведать, как подступиться.
Выпустили эксцентричное «Венчание» Витольда Гомбровича, романтичный «Шелк» Алессандро Барикко. Последний и вовсе похож на голливудскую мелодраму с модным восточным привкусом, какой–нибудь «Индокитай». Здесь актер Виталий Кравченко играл молодого француза Эрве Жонкура степенно и даже буржуазно.
Недавняя премьера «Дзяды» по одноименной поэме Адама Мицкевича в постановке режиссера Александра Янушкевича продолжает наметившуюся в репертуаре линию экспериментальных спектаклей для взрослых. Актеры и тут оттеснили своих маленьких друзей на периферию.
«Дзяды» вышли бодрыми, но назидательными. Симпатично, любопытно, но не более. Такое впечатление, что режиссер собрал в премьере все отработанные «фишки» европейской сцены последних десятилетий. Тут тебе и видеоинсталляция, и музыка, больше подходящая для спиритических сеансов, и декламация актерами в микрофон самого текста поэмы, как на каком–нибудь митинге в защиту зеленых насаждений.
Все это гремит, урчит, куда–то катится, но никуда не приезжает. В какой–то момент даже показалось, что в работе с национальной классикой авторы ребуса пытаются перещеголять Купаловский, но это действительно только показалось. После затянутой декламации, которая, кажется, никогда не кончится, начинается долгая драматическая сцена. И тут обнаруживается, что дыхания на большую форму у актеров–кукольников пока не хватает. Запал и зачин есть, но лучше бы им играть привычным дедовским методом — за ширмой с куклой на руке.
Вполне возможно, что кому–то гротеск Янушкевича, его здоровый молодой понт, как и весь нынешний вектор коллектива Алексея Лелявского, по душе, но по мне — новый спектакль совершенно безадресный, сделанный куда–то «на деревню дедушке», да и придуманный не от чистого сердца, а с холодным носом. Называть это «парадоксально–мистическим полотном», как написано в пресс–релизе, — ей-богу, перебор.
Добрый зритель в 9–м ряду.
