Я пишу этот текст и слезы наворачиваются на глаза. Это происходит всегда, когда думаю о войне. А с появлением ребенка стала особенно сентиментальной: до слез трогает любой социальный телеролик о ветеранах и Великой Победе, любой короткий сюжет кинохроники о войне. Когда смотрю ежегодный парад, вовсе рыдаю в три ручья. Это одновременно слезы радости, благодарности и бесконечной грусти и страха…
Мы живем в удивительно противоречивое время: у нас есть информационно-комуникационные технологии, гаджеты, мегаскоростной интернет — все, что позволяет моментально получать и обрабатывать самую оперативную информацию, быть «здесь и сейчас», покупать, продавать, участвовать в социальной жизни. И при этом память моих тридцатилетних сверстников дает сбой. У некоторых в семьях на каком-то этапе рвется цепочка связи поколений, и вот уже переписанная и перекроенная история становится истиной. Миллион каналов информации выдают свою правду, и я уже слышу от своих ровесников следующее: «А герои ли советские солдаты?» и «Зачем все эти громкие салюты, парады и георгиевские ленты, память должна быть тихой».
«Нет! Нет!» — кричу я. Память должна быть громкой, иначе мы сами рискуем не донести ее нашим детям. Память должна быть правдой — одной, той самой и единственной: без спекуляций, провокаций и ложных интерпретаций. Не стоит искать ее в сомнительных источниках, спросите у ветеранов, у воевавших, у бабушек и дедушек — они все помнят. И мы должны помнить и чтить. Мне особенно горько в предпраздничные дни и по другой причине: родившись в Украине, прожив большую часть жизни в Беларуси и разговаривая на русском языке, сердце рвется от того, как сегодня пытаются некоторые перевернуть, перечеркнуть, перекроить нашу общую историю и общую победу. Горько, когда герои и победители становятся злодеями и предателями. Когда белое становится черным… И как же важно выдержать эти информационные атаки, как выдерживали наши деды натиск врагов.
Несколько лет назад в Берлине я познакомилась с молодым журналистом-фрилансером. Он рассказывал о том, что нашел альтернативу армии и вместо службы в бундесвере отправился на полтора года работать в один из детских домов Санкт-Петербурга. На мое любопытство и замечание о том, что именно армия превращает парней в мужчин, он совершенно искренне и даже с недоумением воскликнул: «Неужели ты не понимаешь?! Просто я пытаюсь хоть немного загладить вину своих предков». Признаться, это было шоком и откровением. Как и другой эпизод. Привезла из той поездки обычную сумку с надписью Berlin, радовалась обновке. А тут на автобусной остановке подошел ко мне убеленный сединами дедушка и молвил с укоризной: «Мы воевали против них, а ты сумку такую носишь». Хотела я ему рассказать про своих немецких друзей, к сожалению, уже ныне покойных старичков, которые в годы войны участвовали в антифашистском движении, но не стала. Правда, и сумка с тех пор дома пылится...
Восьмилетняя дочь моей приятельницы которую неделю напевает «А закаты алые, алые, алые…» — за месяц в начальной школе ее танцевальная группа уже провела 5 концертов. Дети в восторге от гимнастерок и военной формы, они поют о войне, узнают о ней. И, надеюсь, будут помнить. Зачем и для чего, спросите, это надо? Пусть банально и пафосно прозвучит — чтобы не повторилось такого никогда. Мне часто не дает покоя генетическая память: снится война, и сон все время один и тот же. Я с большой семьей в деревянной избе, на печи, а потом открывается дверь, входят военные с автоматами, наставляют на меня и… Хлопок. Просыпаюсь в холодном поту. С облегчением вздыхаю: слава богу, это только сон…
konoga@sb.by
