Фото БелТА
Хотя, судя по скорости проведения всех встреч, нынешний саммит был собран главным образом для того, чтобы оформить решения, которые ранее уже обсуждались и прорабатывались (вероятно, при встречах Александра Лукашенко с российскими руководителями в Сочи). Традиционные итоговые заявления тоже картину не прояснили: ни вопрос о создании военной базы, ни решение по кредиту опять в них не фигурировали. Хотя именно в них принято видеть главную интригу белорусско-российских отношений последние несколько месяцев.
На мой взгляд, это был типичный саммит участников Союзного государства эпохи «нового сдерживания». Все союзные обязательства подтверждаются, программы продлеваются. Планируется даже что-то новое. Но при этом никакой «большей определённости» в отношении участия Беларуси в «новой холодной войне» не появляется. Верней определённость есть: для Беларуси опасно ввязываться в «новую холодную войну» и она руководствуется базовыми принципами международного права, выстраивая свою внешнюю политику, направленную на неучастие в этом конфликте.
Были у нынешней встречи и дополнительные особенности. Одна из них состояла в том, что российская сторона вдруг стала использовать риторику, как бы ориентированную на развитие. Владимир Путин говорил о совместном промышленной политике, развитии высоких технологий. Премьер-министры искали новые источники доходов, перспективы создания новых производств. А Валентина Матвиенко сказала, что в нашем союзе нет «старших и младших». В общем, говорилось всё то, что в Минске так хотели слышать.
Правда, российские реалии пока настраивают на то, что эти хорошие слова вполне себе могут так и остаться лишь словами. Ибо, например, на уходящей неделе выяснилось, что у правительства Российской Федерации не хватает средств на реализацию антикризисного плана (в распоряжении есть лишь 120 из 250 миллиардов рублей). И что исправлять эту ситуацию Минфин России предложил путём сокращения расходов, в том числе — вычёркивания таких пунктов, наряду с другими, как субсидирование по кредитам промышленных предприятий (10 млрд. рублей) и поддержка машиностроения (21 млрд. рублей). Но, с другой стороны, хорошие слова, даже остающиеся лишь словами, гораздо лучше, чем, например, плохие слова, и уж точно лучше, чем плохие слова, становящиеся плохими делами.
Были и другие интересности в ходе саммита. И была хорошая, человеческая атмосфера. Участники много улыбались, даже смеялись. В особенно хорошем настроении, судя по фото, были премьер-министры.
Под воздействием этой позитивной атмосферы мне захотелось порассуждать на ту тему, к которой меня подталкивают многие читатели и комментаторы, — о том, что в России и у России «не всё так плохо». И, пожалуй, я однозначно для себя определил, чему у России надо нам, белорусам, поучиться.
Это вовсе не внешняя политика. Она у Беларуси, на мой взгляд, не менее эффективна.
И это, конечно, не экономика, где у России есть кое-что интересное, но в целом кошмар.
И это даже не военное строительство. В Беларуси, учитывая все ресурсные ограничения, оно идёт вполне в ногу со временем.
А вот чему стоит поучиться, на мой взгляд, так это внутренней политике.
Во-первых, стоит поучиться тому, что она в России есть. Есть люди, её разрабатывающие и реализующие. Есть её главный куратор — первый заместитель главы администрации президента Вячеслав Володин. И, скажем, ни одному руководителю топового федерального СМИ в России не придёт в голову проигнорировать требование этого человека. Это ущемление свободы слова? Возможно. Но в данном случае это в первую очередь признак эффективной внутренней политики в конкретной стране с её конкретными условиями.
Во-вторых, стоит поучиться, что в России есть понимание специфики внутренней политики, её задач и методов. Есть понимание того, что успешность внутренней политики зависит от квалификации и профессионализма собственно политических технологов, а не, скажем от того, «накопали» ли спецслужбы компромат на какого-нибудь оппозиционера. Хотя и инструментарий спецслужб, когда надо, может подключаться. Но есть понимание обособленности внутренней политики от других сфер.
В-третьих, стоит поучиться в хорошем смысле рутинности внутренней политики. Ни у одного здравого человека в России не возникает мысль о том, что от внутренней политики можно отказаться, что выборы можно провести на административном ресурсе, без оппозиции или ещё как-нибудь в этом духе. Или что политтехнолога можно успешно заменить журналистом, крепким хозяйственником, силовиком или ещё кем-нибудь. Внутренняя политика существует в России всерьёз и навсегда, как это и должно быть в любом государстве с демократической (по крайней мере, в юридическом смысле) формой правления.
В-четвёртых, стоит поучиться тому, что в России есть не только внутренняя политика, но и «внутренние политики» - сильные стратеги и исполнители в данной сфере. Для меня, безусловно, образцом работы в этой сфере является деятельность Евгения Минченко и его компании «Минченко Консалтинг». Но для перечисления одних только высококлассных политтехнологов в России не хватит пальцев двух рук. А это — очень много. Не менее важно то, что эти профессионалы и их структуры уже сложились в профессиональное сообщество, у которого уже есть общее понимание рамок их деятельности.
Наконец, в-пятых, особенно стоит поучиться тому, что внутренняя политика в России эффективна. Речь не только о заоблачных рейтингах Владимира Путина в условиях резкого снижения уровня жизни населения. Речь о том, что в России складывается, так сказать, «нация». Не в научном понимании этого слова, конечно (отсюда и кавычки). Но в том смысле, что у общества создана некоторая рамочная картина мира и себя в мире и система работы с этой коллективной картиной, в рамках которой есть немалое пространство для борьбы мнений. Российская идентичность не сводится к глупому «ура-патриотизму», в ней есть место и для антилиберального пафоса, и для антикоммунистического, и для многого другого. Может быть, нет места для некоторых идеологических позиций, для чрезмерного правдолюбства безразличного к вопросу о «наших» и «ваших», для действительного глубокого сомнения и рефлексии. Но для неглубокой рефлексии место есть.
Скажу честно, мне не очень нравится эта новая «нация» в том виде, в каком её выковали за предыдущие годы, особенно с 2014 года. Она, на мой взгляд, знаменует собой принципиальный разрыв с исторической Россией. Её картина мира, как мне кажется, основана на серьёзном искажении реальности.
Более того, я убеждён, эта «нация» и её картина мира в том виде, в каком они существуют сегодня, попросту опасны для моей страны — Беларуси.
Однако я должен признать, что в России была проведена титаническая работа в области внутренней политики на высоком профессиональном уровне, которая привела к значимому положительному результату. Создан эффективный механизм. Он может быть использован во вред стране и народу и их будущему или во вред другим народам. Но он есть.
Думаю, ничто не должно помешать Беларуси учесть приведённые мной уроки и создать собственную сферу внутренней политики, которая позволит выстроить и воспроизводить собственную национальную идентичность. Конечно, основанную на более адекватной реальности картине мира, на более миролюбивых принципах и на более эффективной экономической модели (которую нам ещё только предстоит создать).
В этом деле есть у кого поучиться. Ведь и сами россияне политтехнологиям учились во многом на Западе, хотя и умело преломляя те технологии и опыт для специфических российских условий.
Но следует чётко понимать, что работать над созданием сферы внутренней политики в в Беларуси необходимо уже сейчас.
