Мы поседели в 20 лет

У тех, кто пережил блокаду, День Победы был без улыбки...

Буквально накануне нашей встречи Валентина Кирилловна Неофитова отпраздновала свое 85–летие. Она угощает нас пирогами и чаем, настоянным на боярышнике. В этом, говорит, один из секретов ее здоровья.

Впрочем, в чем секрет, судить сложно. Судьба Валентины Кирилловны похожа до мелких подробностей на судьбы тысяч женщин ее поколения. Женщин, прошедших войну. Все тяготы военного времени легли на эти хрупкие плечи. Но не придавили. После войны одна поднимала младших сестру и брата. Потом, рано овдовев, опять же в одиночку растила троих собственных детей.

Уйти на пенсию для Валентины Кирилловны было самым невозможным. «Нас так воспитали. Пока работаешь — живешь». Потому трудится до сих пор — она заместитель председателя Республиканского комитета ветеранов войны. Ее движения до сих пор четкие и стремительные, спина безукоризненно прямая, а абсолютно правильная речь (часами можно слушать) выдает коренную ленинградку. Как и положено человеку, рожденному в этом городе, она прошла и его испытания. Все 900 дней блокады.

— Когда война началась, мне 21 год был. Возраст, когда все осознаешь, но хватает еще юношеского максимализма. Может, потому мои воспоминания о войне очень контрастные. Я помню, как уезжала филармония и музыканты давали последний концерт — под взрывы бомб, под вой сирены. И все, объятые единым порывом, сидели в зале не шелохнувшись. Ни один мускул на лицах не дрогнул — мы не дадим врагам убить музыку. Музыку в нашем городе, музыку в нас. Никто так и не спустился в бомбоубежище, пока не закончился концерт. А над городом уже полз жирный черный дым: горели Бадаевские склады и нефтебаза.

Как и все молодые девушки, имевшие за спиной пару курсов университета и «корочку» медсестры военного времени, Валя долго обивала пороги военкоматов. Ее не брали: хватало пока профессиональных медработников. А город пустел. Кто–то из военкоматчиков «сосватал» ее в Смольный, в санчасть. Девушке из города, уже одолеваемого блокадой, пришлось увидеть другой мир.

Она быстро ушла из Смольного. Психологически не выдержала. Там знали о жизни умирающего города больше, чем полагалось (сюда стекались секретные данные об умерших), и меньше, чем знал каждый, кто ходил по опустевшим улицам.

Когда ушла из Смольного, стала работать в госпитале для военных. В палате для тяжелых (Валентина Кирилловна говорит «дистрофиков». Они, ленинградцы, это слово произносят совсем не смешно. — Авт.).

Еще в 1941–м умерли родители. Брат был в эвакуации, а сестра — на территории оккупированной Белоруссии. Потому в пустую квартиру старалась не возвращаться. Жила в трансформаторной будке при госпитале.

— В госпитале, где я работала (да не госпиталь — так, название одно, место, куда свозили истощенных умирающих солдат), на каждом этаже была покойницкая. И к утру они заполнялись. Смерть приходила всегда ночью. Поэтому многие боялись спать. Мы не спасали — помочь было нечем: лекарств нет, вместо ваты — мох сфагнум, вместо бинтов — тряпье, «буржуйки» топили партами и школьными учебниками. Когда в моей палате первый раз умирал солдатик, прибежала к врачу. А он мне: «Чего пришла? Все умирают. Иди и больше не ходи!» Ну я больше и не ходила...

Женщина с медалью «За оборону Ленинграда» на груди (медалей, кстати, столько, что на кителе они едва умещаются) говорит, что в блокаду такие же, как она, девчонки все поседели.

— Было настолько безысходно, что в городе церкви открыли, говорят, по распоряжению Сталина. Ленинград обошли крестным ходом с иконой Казанской Божией Матери.

Когда, наконец, сняли блокаду, Валя вернулась в университет. Из курса биофака в 200 человек выжило всего 12. Валентина Кирилловна окончила учебу, написала диссертацию. Защиты ждала больше года: некому было принимать, многие еще не успели вернуться из эвакуации. В 1947 году ее отправили работать в Заполярье — на 160 километров севернее Полярного круга — «на закрытую тематику». Но огромная зарплата позволила поднять брата и сестру.

Там же, за Полярным кругом, Валентина Кирилловна познакомилась с мужем. Позже его направили в Белоруссию, руководить Научно–исследовательским институтом. Да только ушел он из жизни рано — в 1964 году Валентина Кирилловна осталась одна, с тремя детьми (старшему — 13, а младшему — 3). Но она все выдержала: детей подняла, внуков помогла вырастить. Много лет руководила лабораториями, имеет 86 научных публикаций в отечественной и зарубежной печати, 6 авторских свидетельств отраслевого госкомитета СССР за открытия в науке.

Нынче Валентина Кирилловна вся в дне сегодняшнем — газеты, журналы, телевизор, общественная работа. В скромной светлой квартирке идет ремонт, затеянный ЖЭСом и продолжаемый заботливыми детьми и внуками. Среди главных реликвий — благодарности от Александра Лукашенко и поздравления от Владимира Путина. На днях вернулась с оздоровления, которое для ветеранов организовал Дом милосердия.

— Отдых и лечение были исключительными. Думаю, заряда здоровья надолго хватит. День Победы встречаю в приподнятом настроении.

— А самый первый День Победы помните?

— Разве можно забыть... Только грустный он у меня был. Помню, ректор с балкона выступает, поздравляет всех. А я убежала куда–то и день проревела. Знаете, у ленинградцев чувства настолько омертвели, что, пока война шла, нам будто все равно было — что дальше. А когда объявили победу, глаза открылись: близкие умерли, город пустой. И жизнь надо было начинать сначала...