В статье «Экономика и время», опубликованной в номерах «СБ» за 9 и 10 декабря кандидат экономических наук Сергей Ткачев поднял много важных вопросов. В дискуссию с автором включились читатели, эксперты. Обсуждая публикацию на страницах газеты выступили доктор экономических наук Александр Лученок; кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической политики БГЭУ Владимир Поплыко; профессор экономического факультета БГУ Борис Паньшин; доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой инновационного менеджмента БГУ Валерий Байнев, другие известные специалисты. Сегодня по поводу высказанных в статье С.Ткачева тезисов мы беседуем с доктором экономических наук, профессором Института бизнеса и менеджмента технологий БГУ Иваном Лемешевским.
— Иван Михайлович, как в целом вы склонны оценивать общий тренд развития белорусской экономики? В какой степени вы готовы разделить позицию Сергея Ткачева?
— Общая оценка уходящего 2015 года известна — это стагфляция, переход Беларуси на отрицательные значения экономической динамики.
Но стагфляцию 2015–го я не склонен рассматривать изолированно, как некую случайность. Это продолжение того негативного тренда, который сформировался в 2011 — 2014 годах. В целом на протяжении последних 5 лет мы имеем устойчивое снижение темпов прироста ВВП, объема инвестиций, емкости воспроизводственного потенциала. По некоторым экспертным расчетам, такая негативная тенденция сохранится и в 2016–м.
Полностью согласен с Сергеем Ткачевым в том, что следует признавать внутренние факторы торможения, а не ссылаться лишь на кризисы «за бугром». В таком аспекте в позиции автора есть полезные эмпирические обобщения. Хотя нужно смотреть дальше.
Не могу согласиться в главном — что касается выделения причин рецессии белорусской экономики (в терминологии автора — «раскорячек»). Следует уточнить ответ на исходный вопрос: с каким кризисом нам приходится иметь дело — с системным, трансформационным, или кризисом сбыта и т.п. От типа диагноза напрямую зависит выбор лекарств.
— Можно ли было спрогнозировать, например, 5 или 10 лет назад зарождение кризисных явлений?
— Вполне. Тем более это особо важно для Беларуси, которая так и не сумела пройти заключительную фазу трансформационных преобразований.
Поясню. Восстановление к 2002 году докризисного объема ВВП (1991–го), затем якобы удвоение ВВП к 2010 году было представлено как уникальное для стран «трансформационной группы». Имела место идеализация правительственными экономистами, к которым относился и С.Ткачев, рубежей, достигнутых в «золотое десятилетие». Была явно переоценена эффективность используемых методов управления. Возникла, скажу так, какая–то атмосфера бюрократического самолюбования.
Но звучали и предупреждения экономистов–ученых о характере роста. О том, что это лишь рост восстановительный, экстенсивный и административный, факторы которого быстро иссякнут. Восстановительный рост, достигаемый на основе «советской трофейной экономики», нельзя отождествлять с качественным развитием. Такая трансформация была классифицирована как «инфляционная модель экономического роста», которая внутренне противоречива.
— Если выделять конкретные компоненты «стратегического вектора развития», то С.Ткачев, ссылаясь на мировой опыт, настаивает на усилении роли государства.
— В конкретных национальных условиях все возможно. Но такой мировой тенденции нет. Просматривается обратная тенденция.
В Беларуси суть проблемы состоит не в том, чтобы в экономике было больше или меньше государства. А в том, чтобы управление из кабинетов госчиновников было эффективным, дешевым и прозрачным. Если почти все госпрограммы «инновационного развития» со сроком завершения в 2015 году оказались проваленными — то это уже клиника.
— Полемизируя, С.Ткачев призывает отказаться от либерального курса нынешнего Правительства.
— У либерального курса есть признаки, которые легко обнаруживаются. Прежде всего это свобода ценообразования и демонополизация рынков, совершенная конкуренция и приемлемая налоговая нагрузка, свобода входа и выхода на отраслевой рынок, наличие у домашних хозяйств возможности сберегать и наращивать собственность. Еще либеральная экономика — это сведение до минимума теневой экономики, защита безработного, подавление инфляции, устойчивые деньги и свобода выбора финансовых инструментов сбережения, доминирование в госбюджете прямых налогов.
Скажите, где здесь признаки «белорусского либерализма»? Мне они даже не снятся.
— Но почему тема усиления госрегулирования крайне многими так любима?
— Бюрократия и государство — это парные категории. Чем больше госрегулирования, тем больше «бюрократическая рента», взятки, откаты и преференции. В таких условиях бюрократия легко становится доминирующим классом.
— Нет ли опасения того, что в качестве антикризисного лекарства подается лишь старое снадобье?..
— Формально С.Ткачев выдвигает простую схему. Нацбанк активизирует кредитную эмиссию, раздает последние валютные резервы. Далее открывается «бюрократический торг» денежными ресурсами; чиновники распределяют по программам и конкретным адресам кредитные ресурсы. Предприятия реального сектора отзываются экономическим ростом, делают ставку на инновационное развитие, вытесняют импорт.
Прежде всего, это прежняя схема, порочная меновая концепция.
Меновая — потому что нельзя за счет финансовой экономики решать проблемы реального сектора.
Порочная — чтобы кому–то дать дефицитные ресурсы, предварительно ровно столько же у кого–то отнимают.
В таких условиях мы никогда не сумеем вырастить эффективного собственника.
— С.Ткачев заявляет, что попытки найти математическую взаимосвязь между денежной массой и инфляцией не дают положительного результата.
— Конечно, всегда присутствуют не только монетарные факторы инфляции. В белорусских условиях фиксируется наличие и такого компонента, как инфляция издержек производства, проще — инфляция бесхозяйственности.
Специалисты денежного обращения знают — между печатным станком и инфляцией есть жесткая взаимосвязь. Последняя доказывается элементарно — через денежное уравнение обмена, или уравнение темпового прироста инфляции и денежной массы. Интрига в расчетах может сохраняться лишь некоторое время, и только для студента–первокурсника.
— Национальный банк нередко упрекают за крайне жесткую денежно–кредитную политику. А ваше мнение?
— Нацбанк никогда не проводил жесткую монетаристскую политику. В недавней истории — 2009 — 2012 годах — для обеспечения экономического роста он открыл все денежные шлюзы. Ради монетарной экспансии скупил у банков все ценные госбумаги. Кроме того, в кредитный оборот поспешили включить бумаги местных органов власти. Для госбанков «в ноль» были переведены нормативы отчислений в фонд обязательных резервов.
Что касается текущего момента, то считаю, что Нацбанк проводит умеренно жесткую денежно–кредитную политику.
— Но почему в «реформаторских построениях» С.Ткачева и других авторов всегда на первом месте оказывается денежная эмиссия?
— Скорее всего, у таких авторов нет умения, а может, и желания, складывать и приумножать национальное богатство. Лучше у них получаются другие арифметические действия — отнимать и делить. А механизм денежной эмиссии вполне подходящий для этого инструмент.
Есть еще один штрих. Важно обратить внимание на то, что в Беларуси актуализация вопросов кредитной эмиссии имеет свою периодичность. Так случается каждый раз, когда белорусская экономика оказывается в некоей «критической точке тотальной убыточности». Так произошло в конце 90–х годов, когда обострился кризис неплатежей. Тут же была выдвинута концепция «канализации кредитной эмиссии». Под нее были созданы «банки–помойки». В коридорах власти даже размечтались о белорусском прототипе «плана Маршалла».
— Почему у С.Ткачева такая симпатия к американской экономике?
— Белорусской экономике нужны ресурсы, желательно льготные. Кто сегодня возьмется за спасение экономического роста, тот станет очередным героем.
Федеральная резервная система США может добывать денежные ресурсы из воздуха. Неограниченно. Мы — нет.
Конечно, можно попытаться заполучить денежные средства за границей. Но желающих кредитовать белорусскую экономику не так уж и много. Так что осталось лишь перераспределять то, что есть. Отсюда у автора вполне объяснимая тоска по неограниченным возможностям США.
— Конечно, если бы белорусские деньги были устойчивы, то многие проблемы упростились бы. Почему рубль не является инвестиционным?
— Прочная валюта — для национальной экономики всегда позитивный фактор. Но в любом колхозе знают: «Если молоко разбавлять водой, то с определенного момента оно перестает быть белым». Далеко не случайно «кредитный мультипликатор темпов роста» у нас так стерся, что практически перестал работать. Чтобы белорусский рубль стал инвестиционным, придется еще много съесть соли. В условиях долларизации экономики рубль превратился в «деньги бедняков».
— Можно ли согласиться с утверждением о том, что недостаток у предприятий оборотных средств тормозит экономический рост?
— Это прописная истина. Но тут же возникают контрвопросы. Например, почему предприятие утратило оборотные средства или не сумело накопить в необходимом объеме?
Понятно, что дела хуже всего обстоят у убыточного предприятия. Но и выход из ситуации напрашивается сам. Сворачивание начислений амортизации, выдача разрешений разгружать по любым ценам заводские склады — это не тот путь.
— Можно ли вслед за автором утверждать, что именно в последние годы «свалилась промышленность», продолжается «деиндустриализация экономики страны»?
— Оставлю в стороне вполне очевидные признаки отраслевого лоббизма. Потому что ситуация в промышленном комплексе весьма непростая.
Деиндустриализация экономики имеет место как по объективным, так и по субъективным причинам. Есть примеры, когда живой труд вытесняет машины. По многим важным направлениям у нас нет собственного станкостроения. На низком уровне обновление основного капитала, техническое перевооружение. Те задачи, которые стоят перед белорусской промышленностью, следует отнести к так называемой поздней модернизации. Наша позиция в мире — это «догоняющее развитие». Не растерять бы то, что имеем.
На мой взгляд, не следует идеализировать инновационные способности белорусской промышленности, ее готовность, как считает С.Ткачев, вооружиться «новым технологическим укладом». По многим направлениям обнаруживается, что промышленность еще не способна стать инновационной отраслью белорусской экономики. Из–за низкого качества менеджмента, неспособности интегрироваться по вертикали и горизонтали, привлекать стратегических инвесторов.
Чтобы исполнить мечту автора о переводе отечественной промышленности на «прогрессивный экономический базис», начинать нужно не с печатного станка. А с проведения в заводских цехах ревизии. Скажу так — «на немецкий манер», с аналитической оценки соответствия эффективности каждого рабочего места уровню оплаты труда. Настало время освободиться от пьянства на производстве и бракоделия, от воровства и низкой трудовой дисциплины, а также от технологической распущенности. На уровне заводоуправления — освободиться от инсайдерства, от доминирования семейных кланов, особенно в сфере экспорта и импорта комплектующих, от морально закостенелых управленцев.
При разработке промышленной политики следует найти способ разрешения противоречия между собственником предприятия (государством, акционером), технократом и менеджером.
Такой негатив — это и есть та деиндустриализация, которая должна нас тревожить. А не вполне закономерное снижение в ВВП удельного веса промышленности.
...Надеюсь, настанет время и мы будем гордиться белорусской экономикой. Обязательно вместе с внуками.
Беседовал Артем БУРАВСКИЙ.
Советская Белоруссия № 244 (24874). Четверг, 17 декабря 2015
