Муж в петле

Судьба этой молодой женщины парадоксальна. Казалось бы, все у нее было: основательный муж, дом, раннее материнство. Но словно бес разрушения толкал ее на поступки, приближавшие катастрофу. И однажды катастрофа разразилась.

К ней начинаешь присматриваться, когда она двигается. Порывистые и в то же время мягкие жесты. Плавная походка. Грация семейства кошачьих: любая поза - картинка. Вдруг ловишь себя на том, что любуешься. Она перехватывает взгляд, отвечая улыбкой. Ей необходимы эти взгляды. Они питают ее жизненной энергией, превращая стройную, гибкую фигуру в притягательный калейдоскоп завораживающих поз и движений.

В первый раз я увидел ее несколько лет назад летним утром в автомобиле. На заднем сиденье "Волги" она склонялась к лежавшему на коленях свертку.

Меня предупредили, когда я договаривался о поездке: у водителя Кости, который в ту командировку возил меня по Саратовской области, живут родственники в Заволжье. Вот он и прихватил жену с трехмесячным сыном - погостить. Я тоже был с женой и тоже ехал к родственникам в соседнее степное село, так совпало.

Попетляв по улицам Саратова, мы вырвались вначале на длинный мост через Волгу, затем - на шоссе, уходящее серо-стальной лентой к степному горизонту. Костя настороженно посматривал в зеркальце заднего обзора на жену и ребенка - дальняя поездка с малышом была у них первой. Но существо в пеленках вело себя на редкость смирно, дав нам возможность разговориться.

Выяснилось: познакомился Костя с будущей женой Верой на дискотеке в Самаре накануне своего "дембеля", два года назад. Почти год потом переписывались. Вера была девятиклассницей, но в конце концов Костя не выдержал - примчался в Самару, и ее мать, тридцатишестилетняя "разведенка", выхлопотала дочери разрешение зарегистрировать брак в семнадцать лет. В Саратове, уже беременная, Вера доучивалась в вечерней школе.

Сейчас, вспоминая мамино ошеломление - в 37 стала бабушкой, - говорит с задумчивым удивлением: "У нас это в роду, мы все ранние: моя бабушка стала бабушкой в 37, и вот мама тоже". Интересуюсь, откуда они родом. "Из Молдавии. То есть бабушка с мамой оттуда, из-под Комрата, а я в Самаре родилась". - "Под Комратом гагаузы живут, - припомнил я, - потомки тех турок, что когда-то завоевали Молдавию, а потом там ассимилировались. Даже христианство приняли". И тут Вера отрывает взгляд от малыша, вопросительно улыбается: "Значит, и я турчанка?"

"Волжского разлива, - откликается Костя, не оборачиваясь. - Отец-то русский". - "Но все равно, ведь тогда я наполовину турчанка". Ей явно нравится эта мысль, лицо оживленно, даже поза изменилась.

Сворачиваем к поселку. У штакетного забора с неизменными здесь мальвами Костя, длинно просигналив, высаживает жену с ребенком. Тут же на пустынной улице возникает, словно материализуясь из степного марева, толпа родственников, беспорядочно галдящая вокруг Веры и ее драгоценного свертка. А мы едем дальше, в степь, и Костя, будто пытаясь в чем-то оправдать Веру, рассказывает, как незадолго до встречи с ним она участвовала в каком-то городском конкурсе красоты, а до этого ходила в школьный драмкружок, уверенная в своем артистическом будущем. "Но пришел я и все испортил", - смеется он. Ему это, судя по всему, не составило труда. Когда он стоял с хрупкой Верой в толпе родственников, было видно: такого парня трудно не заметить - высок, кудряв, улыбчив. И так же, как Вера, пластичен. Словом, гармоничная пара. Глядя на них, я думал: как ловко и точно судьба, тасующая людей, свела их вместе. Ну кто знал, что судьба в этой ситуации была слепа и, сводя их, не ведала, что творит.

Возвращались в Саратов на следующий день вечером. Костя приехал за нами, как и договаривались, минута в минуту, был озабочен и молчалив. Мы с женой тоже, устав от общения с родней, молча погрузились в автомобиль, переполненные застольными разговорами о здешней жизни. Заехали за Верой. У того же штакетного забора с мальвами снова возникла небольшая толпа. Сцена прощания напоминала королевские проводы. Королевой была Вера. Она казалась выше ростом от того, что вместо девчоночьего сарафана, в котором приехала, нарядилась в кружевную белую блузку и длинную юбку, мерцавшую струящимся блеском. Сверток с ребенком несли за ней, как шкатулку с драгоценностями. Прощались же бережно, словно боясь спугнуть ее снисходительно-величественную улыбку.

А когда мы, выбравшись на шоссе, неслись под тускнеющим небом в самую сердцевину полыхающего заката, у меня появилось ощущение, будто в автомобиле вместо Веры оказалась другая женщина - вызывающе напористая и лукавая. Склоняясь к малышу, мирно сопевшему на заднем сиденье, она говорила, переводя смеющийся взгляд с моей жены на меня: "Вот так родишь, а потом выясняется, что в сыне одна треть турецкой крови". Вспомнив разговоры у Костиной сестры, сказала про мужа с нарочито обиженной интонацией: "А он, оказывается, из казацкого рода, скрыл от меня".

Костя каменно молчал, глядя на дорогу, но Вера не унималась: "В этом вашем Саратове кого только нет - немцы, татары, армяне. Вот вы, журналист, родом отсюда, - допытывалась она, - про себя точно знаете, кто вы на самом деле?.." Но в ее интонации, взгляде, улыбке сквозил совсем другой вопрос: интересна ли она мне? Готов ли я так же, как Костины родственники, быть одним из ее свиты?

Правда, стоило продемонстрировать ей некоторую сдержанность, как ее напористость пропадала. В глазах - паническая неуверенность, губы дрожат в робкой улыбке. Да ведь ей всего-то девятнадцатый год, вспоминаешь. Девчонка! Ну опередила сверстниц - муж у нее, ребенок, дом, любима всеми, да не хватает, видимо, чего-то. Томит мечта о театрально-экранной славе, о поклонниках?.. Хочет, чтобы это случилось сейчас, немедленно?.. Даже пусть в микроварианте, когда зрители - родня или случайные попутчики...

Во второй раз я увидел ее через год. Приехав в Саратов, позвонил давнему другу, директору пригородного хозяйства, - это он помогал мне с транспортом. "Решим вопрос, - заверил меня Алексей Николаевич. - Но не завтра. Мой водила, ты его знаешь, Костя, завтра шафер на свадьбе, молодого зоотехника женим. Хочешь посмотреть?"

...Свадьба была в столовой этого хозяйства и потому, наверное, отчасти напоминала профсоюзное собрание. Говорили в микрофон речи о деловых качествах жениха и невесты, заканчивая строгим призывом: "Горько!" Танцевали под грохот динамиков все, что могли. И, конечно, пели саратовское "Огней так много золотых...".

По правую руку от жениха я увидел Костю с алым бантом на лацкане, означавшим, что он-то и есть шафер. Слева от невесты сидела Вера в фиолетовом платье с желтым кантом по вырезу. Ее подвитые иссиня-черные волосы (неужели подкрасила?) венчал сбоку желтый бант. Лицо напряженное, будто ждет оценки своего наряда. Или готовится произнести речь. Но микрофон благополучно миновал и ее, и Костю, тоже чем-то скованного (непривычным пиджаком? революционным бантом на лацкане?).

Когда танцы пошли по второму кругу, Алексей Николаевич, уже повесивший пиджак на спинку стула, пробасил, пронзительно прищурившись, в сторону жениха и невесты: "А виновники чего отсиживаются? Вера, займись. И сама продемонстрируй". Вера нерешительно встала. "Ну, корреспондент, - подмигнул мне Алексей Николаевич, - сейчас такой "Мулен Руж" будет, какого ты и в Париже не видел".

Из-за столов в середину "п"-образного пространства Вера выводила жениха с невестой, слегка их подталкивая. В динамиках уже звучали громовые раскаты, обретавшие рок-н-ролльный ритм. Переминавшаяся толпа стала оживать. Забавно было видеть, как распавшиеся пары истово двигаются, вскидывая руки. Жених в черном с петушиной бойкостью топтался вокруг белой невесты. Рядом с ними как-то очень уж вяло начинала танцевать Вера. Ее короткое платье с желтыми оборками мелькало в толпе фиолетовым бликом. Ее мужа рядом не было, я успел заметить, как он боком протискивался к двери. Выходил по делу? Или ожидалось то, чего он не хотел видеть?

А из танцующей толпы уже летели через столы на стулья ненужные пиджаки. И фиолетовая фигурка двигалась все энергичнее. Чувство ритма у Веры было превосходным - те, кто оказывался рядом, немедленно заражались ее азартом. Она же то приближалась к кому-то, то отступала. Ее гибкое тело, словно обещая себя, тут же ускользало, поддразнивая. Вот танцевальная толпа прибила Веру к нашему столу. Не переставая двигаться, она пытается перекричать грохот динамиков: "А вы почему не танцуете?"

Чувствую у своей поясницы огромный кулак Алексея Николаевича: "Ну, корреспондент, не посрами!" Выпихнутый, стою, а Вера продолжает танцевать. Начинаю и я. Вязкость глушит движения, но с каждой секундой ее все меньше. Грохочущий ритм пропитывает тело. "Я есть ритм", - думаю я, и это последнее, о чем успеваю отчетливо подумать. Потому что потом остаются только обрывки мыслей, только движение с пульсирующей рядом фиолетовой фигуркой. Да еще ощущение энергетического поля, где границы между "я" и "ты" стерты. Их нет! Как нет вокруг никого, а этот зал с танцующей толпой лишь что-то вроде промежуточной планеты, на которой мы с Верой задержались, пересекая космос своего бытия. Но вот утихает грохот, толпа рассыпается, гаснет внутренний ритм, и я слышу вопрос наивно-невинный, как оклик нежнейшей флейты: "А вы на этот раз без жены?" Но тут опять включается микрофон, и свадьба снова обретает профсоюзно-организационный характер, Алексей Николаевич торжественно напутствует жениха и невесту. Возле них - Костя, лицо до неприличия сумрачное...

На другой день в директорском кабинете я ждал машину, а Алексей Николаевич рассказывал: "Заводная она девка. Когда в ударе, глаз не отведешь. Но, знаешь, со странностями. Мужа бросать вроде не хочет, а других охмуряет открыто. Ну понятно было б, если бы спала с ними. Так ведь нет же! Константин даже уволиться хочет. Я ему, дураку, объясняю: гордиться надо! И потом: ну перейдет на другую работу, новые друзья позовут в гости и - снова-здорово. У нее же пунктик: надо, чтоб солидные женатики по ней с ума сходили. В общем, развлекается. Ну и пусть, говорю я Косте, она же не их, а тебя, олуха, любит. А его как заколодило..."

Через час мы ехали с Костей в один из дальних районов области, и на все мои вопросы он отвечал предельно кратко. О сыне: "Растет". О жене: "За сыном смотрит". О родителях: "Здоровы". Почему не танцевал на свадьбе? "Желания не было". И вдруг добавил: "Жена за нас обоих оттанцевала. С вами тоже, как мне сказали". Ситуация и без того была дурацкая, да я еще стал оправдываться. Костя молча слушал. Наконец сказал: "Да я понимаю, для нее это как театр. Пока. А что потом? Тут случай был: на юбилей нашего директора один областной начальник явился. Вера ему голову заморочила - он речь толком сказать не мог, на нее пялился, весь вечер лип к ней. Но мне что делать? Морду бить? Неудобно - гость".

Про отношения с сыном: Вера - аккуратистка, поэтому сын ухожен. А вот играет с ним, читает ему только по настроению. Чаще врубит ему детскую передачу по телеку или сунет игрушки, сама же - в кресло с глянцевым журналом. Очень любит читать об актерах - любовные их истории наизусть знает. Про планы на будущее: без конца меняются. То актрисой хочет стать. То фотомоделью. То модельером. Это она решила, когда шила себе платье. Ну да, то самое, фиолетовое. А однажды говорит: "Был бы ты "новым русским" или большим начальником, мы на море поехали бы кататься на яхте". О чем чаще вспоминает: как в конкурсе красоты ее кто-то обошел. Говорит, если бы с каким-то там влиятельным "лысым" переспала, то была бы первой. Но "проявила принципиальность".

"Зачем об этом думать, - говорю ей. - Надо жить тем, что есть. У тебя ж сын, муж, квартира, дача, родственники. В общем, семья. А она мне в ответ знаете что?.. Это, говорит, жизнь ненастоящая... Я подумал: ну, конечно, если по телеку без конца долбить, что настоящая жизнь - у разных там звезд, а остальным остается только вкалывать, в конце концов мозги вывихнешь..."

Да прав он, конечно же, рассуждал я потом. Ведь среди образцов жизненного успеха, демонстрируемых средствами массовой информации, почти отсутствует важнейший: счастье женщины в супружестве. Отсутствует идея семейной жизни как творчества... И сколько же их, милых девушек, ориентированных на "звездную жизнь", считая свою собственную беззвездной, а потому ненастоящей, губят себя.

Прошел еще год. Звоню в Саратов, слышу хрипловатый бас Алексея Николаевича: "Беда тут у нас, - вздыхает тяжко. - Константин погиб". - "Попал в аварию?" - "Попал. Только не в автомобильную - в семейную".

Вскоре он приехал в Москву по делам. Навестил. Сидели на кухне. "Я ж ему, дурачку, говорил, не уходи от нас, ничего этим не изменишь, - рассказывал Алексей Николаевич. - Не послушался".

...Изменить свою жизнь Костя решил так: нашел место водителя в процветающей фирме - возил ее владельца на БМВ. Но счастье было недолгим: владелец, увидев мельком его жену, устроил в ресторане званый ужин для сотрудников и весь вечер протанцевал с Верой. Костя немедленно оттуда уволился. Хотел было вернуться на прежнее место, но оно оказалось занятым, а идти слесарем или "на разные работы" не захотел. Мотался по предприятиям и фирмам, ненадолго устраивался, снова уходил. Денег не хватало. И однажды Вера отвела сына в детсад (чего раньше они не делали), пошла на работу машинисткой.

Должность ее на самом деле называлась "секретарь-машинистка". Это выяснилось, когда Вера как-то явилась домой под утро, путано объясняя, что у них было затяжное совещание, перешедшее в празднование дня рождения кого-то из сотрудников. Был крупный разговор со слезами и криком. Вера клялась, что у нее ничего ни с кем не было. А спустя неделю сказала, что ей срочно нужно в Самару - бабушка в критическом состоянии. И уехала, оставив сына у Костиной матери.

Через день он позвонил в Самару: ее там не было. Позвонил на работу. Какая-то женщина охотно объяснила: их начальник отбыл в Сочи в командировку, а так как у него много деловых встреч, взял с собой секретаршу. Константин понял: Вера отправилась осуществлять свою мечту - кататься на яхте. И смастерил из бельевой веревки петлю.

Нашли его в ванной комнате лежащим на полу под змеевиком, к которому была привязана веревка. Он так торопился умереть, что не стал искать более подходящее место и, сунув в петлю голову, лег на пол.

Предсмертной записки он не оставил.

Комментарий психолога

Так и хочется воскликнуть "Кто виноват?" в завершение этой трагической истории. То ли массовая культура, которая зомбировала сознание главной героини. То ли она сама, переступившая через чувства близких ради атрибутов "звездной жизни". А может, и сам главный герой, который смог жениться на красавице, но не нашел в себе сил справиться с возникшими проблемами.

Несмотря на то что большинство читателей, скорее всего, сострадают Косте - жертве ситуации - и обвиняют в безнравственности и безответственности Веру, нужно сказать, что оба они "хороши". С одной лишь разницей, что у Веры еще есть время подумать о своей судьбе, а Костя уже сделал окончательный выбор. Оставив за скобками культурно-исторические обстоятельства, над которыми большинство из нас не властны, сосредоточимся на действиях главных персонажей.

Логика поступков Веры определяется ее стремлением к "звездной жизни", подкрепленным обаянием и отсутствием нравственных принципов. Как только она почувствовала силу своей привлекательности и слабость мужа, который не смог удовлетворить ее женских амбиций, она всецело отдалась воплощению своей мечты.

Действия Константина определяются прежде всего его задетым самолюбием. Для него красавица жена не стимул для развития, а источник бесконечного страдания. Он не стремится стать сильнее, состоятельнее, статуснее, а опускает руки в ощущении собственного бессилия. По сути, его финальный трагический шаг - выход из игры.

В поступках обоих главных героев видны слабость и безответственность.

Если бы Вера нашла в себе силы признать, что семейная жизнь ее не устраивает и она хочет найти для себя другое счастье, то прежде всего она объяснилась бы с мужем, обсудила бы взаимную ответственность по воспитанию общего ребенка и лишь затем пустилась бы в свое новое плавание.

Константин даже после очевидной измены жены мог бы отодвинуть в сторону задетое самолюбие и подумать о своей ответственности перед общим ребенком и другими людьми, которых он может сделать счастливыми. Есть женщина, которую он полюбит, и из этого чувства родится новая семейная жизнь.

Всем читателям хочется пожелать сил и ответственности, особенно в те моменты, когда обстоятельства нас искушают опустить руки или, не дай Бог, пойти на худшее.

Жанна ВИНОГРАДОВА.