В ДОМАШНЕМ «музее» Александра Романькова есть экспонаты ценные, редкие и просто уникальные. И это не только роскошные кубки с престижных международных турниров и десятки медалей, в том числе олимпийские «золото» Сеула в команде, 2 «серебра» и 2 «бронзы», но и великолепная коллекция марок, значки, монеты.
Своя история у единственной рапиры, которую он хранит как память о боевом прошлом, и даже у толстенной Книги рекордов Гиннеса, изданной в конце 1980–х, где достижению 10–кратного чемпиона мира в личном и командном первенстве по сей день никто не угрожает. Минувшей осенью легендарному мушкетеру стукнуло 60, и добрых полжизни он провел в маске и с оружием в руке, к слову, левой. Ароматный кофе мы заедаем бутербродами с «докторской» колбасой, и Романьков мечтательно роняет: «Пахнет, как в детстве...»
— Ощущаете ностальгию по советским временам, когда вас, молодого, красивого, удачливого, знала вся страна, да что страна — планета?
— Все мы, кому уже, скажем так, за 50, родом оттуда. Я бы не сказал, что грущу по тем временам, но вспоминаю, конечно. Там остались моя юность, все мои заслуги, мой тренер, друзья. Ну а сейчас в спорте другие герои.
— Долгие годы оставаясь одним из лучших рапиристов мира, вы могли, по идее, стать как минимум двух–, трехкратным олимпийским чемпионом.
— Мог бы, конечно. Но получилось так, как получилось. Постоянно выигрывать в нашей дисциплине было очень сложно, да от меня этого и не требовалось, задача обычно ставилась такая: занять место с третьего по первое. И все равно, я вам скажу, 5 олимпийских медалей — это огромный кусок работы. Помимо прочего, пусть и прозвучит, возможно, пафосно, такое знаковое понятие, как честь Родины, нам не позволяло выступать вполсилы. Мы ей гордились, мы ее защищали.
— Но на Играх–1980 в Москве все–таки уступили в финале командного турнира сборной Франции?
— Да мы бы выиграли ту Олимпиаду без вопросов, если бы не обидное стечение обстоятельств. По правилам, в нашей команде было 4 рапириста, без запасного. И когда в одном из боев моего земляка–минчанина Лапицкого ранили в живот (благо, внутренние органы остались невредимы, но в больницу Володю увезли), заменить его мог только шпажист, москвич Ашот Карагян. Отличный парень и спортсмен, чемпион мира, но замена не равноценная — наш вид слишком специфический.
— Ваш сложнее?
— Не то что бы один сложнее другого, просто совершенно разное судейство. Ашот проиграл все свои четыре боя, и при ничейном счете мы уступили по количеству полученных уколов.
— Судейство в вашей дисциплине может серьезно повлиять на результат?
— Тогда могло и влияло. Это сейчас мониторы стоят, видеокамеры, можно повтор включить, как в теннисе, несколько раз просмотреть эпизод, работают три арбитра. А раньше был один судья: как он сказал, уже топором не вырубишь.
— С кем–то из тогдашних товарищей по сборной СССР вы дружили по–настоящему?
— Со многими, особенно если учесть, что в 1976 году (мне было тогда 23) сразу стал капитаном команды. Сабир Рузиев, например, мой очень хороший друг, я у него в Ташкенте гостил в прошлом году. Он был министром спорта 10 лет в Узбекистане, 4 года президентом НОК. С Володей Лапицким мы два птенца из одного гнезда, оба тренировались у Эрнеста Асиевского в Минске, как, кстати, позднее с Борисом Карецким, вместе с которым стали олимпийскими чемпионами в команде на Играх–1988 в Сеуле. Вообще, сборная СССР всегда оставалась интернациональной. Я очень симпатизировал киевлянину Володе Смирнову, который, к сожалению, погиб на фехтовальной дорожке, россиянину Володе Денисову. Классные у нас все–таки были команды!
— Причем, белорусы играли в них не последние роли?
— Команда рапиристов Белоруссии выигрывала в 70–е годы даже Спартакиаду народов СССР. Причем, уникальный случай даже, думаю, в мировой практике — весь состав, пять человек, оказались учениками одного наставника — Эрнеста Асиевского! Кстати, на Олимпиаде в Москве в 1980–м из 18 фехтовальщиков сборной СССР в четырех видах оружия шестеро были белорусами.
— Сколько лет вам было, когда последний раз выходили на дорожку в официальных соревнованиях?
— В 1993–м году я выступал в составе сборной Беларуси на чемпионате Европы в Австрии, мне было 40. Конечно, сложно в таком возрасте фехтовать, не знаю даже, как выдержал. Благо, хватило здоровья, тренер в меня многое вложил, но главное, считаю, — эффективная система подготовки, отработанная в СССР и позволявшая стать сильным и очень долго держаться на этом уровне.
— В таком случае, кто, как не выдающийся фехтовальщик Александр Романьков, должен был бы передавать свой опыт подрастающему поколению? Тем более, вам ведь приходилось уже работать в разных странах?
— Да, но начинать в 20 лет, как мой тренер, и когда тебе за 40 — это все–таки разные вещи. Я, конечно, могу научить технике, но наставник должен обладать и другими навыками и качествами. А вообще, все не так–то просто. Мне ведь запретили фехтовать, давать уроки.
— Почему и кто?
— Однажды я потерял сознание и попал в больницу. Когда пришел в себя, профессор, который меня не знал, спросил: «Что вы носите на голове, кем работаете — пожарным»? И, узнав, что мне приходится постоянно фехтовать в маске весом 1,5–2 килограмма, резюмировал: «Мы вас, конечно, подлечим. Но если вы еще раз свою маску наденете, то лучше к нам не приходите». Оказалось, короче, что у меня от постоянного давления на голову межпозвоночная грыжа, три позвонка смещены. А какой из тебя тренер, если ты не можешь сам выйти на дорожку.
— Скажите, вот в этом шкафу, где вы храните свои призы, какую награду считаете самой ценной?
— Для меня все они одинаково пахнут (смеется). Пролитым на фехтовальной дорожке потом. Но олимпийское «золото», конечно, дороже всего.
Владимир Петров
Советская Белоруссия №94 (24477). Четверг, 22 мая 2014 года.
