Как ни уходи, как ни избегай, как ни старайся увернуться, но этот страшный момент приходит. Принимаешь твердое и осмысленное решение, правда, иногда спонтанное — навести порядок в письменном столе, книжном шкафу. При этом тешишь себя надеждой, что, разобравшись и покончив с шуфлядками стола, перейдешь к шкафам, а потом, это совсем сладкая и фантастическая мысль, наведешь порядок и во всем доме. Говоришь себе, что у некоторых это получается. Вспоминаешь друзей–товарищей, у которых все вещи на своих местах, письменный стол чистый, как замерзшее озеро: ни обрывка бумаги с телефонным номером с инициалами (черт знает кто это за буквами «с» и «л»), ни фотографии, ни конвертика, ни огрызка карандаша, странной пружинки и так далее и тому подобное. К таким людям я питаю чистейшую и белую, как сахар, и такую же сладкую зависть.
У меня все по–другому. Для меня разобрать одну полку, один ящик — подвиг и проблема. И совершаю я этот отчаянный поступок, когда ящик стола перестает закрываться... Но и то не сразу. Пару недель перекладываю, вернее, пробую переложить, втолкнуть бумаги, журнал, пачку фотографий в другой ящик, спрятать в портфель. Не удается! Перехожу к разбору завалов.
Накануне этой важной операции пью кофе, долго гляжу в окно, переходя из комнаты в комнату. Собираюсь с духом, накапливаю силы и злость.
Рядом со столом ставлю картонную коробку. Ящик стола выдвигается. Я вздыхаю. Нет, наоборот, вначале выдыхаю из груди весь воздух, затем делаю глубокий вдох, словно нырнуть решил на большую глубину, и, закрыв глаза, тащу его на себя. Ступор от увиденного может продлиться до пяти минут. Стою как хирург над распростертым телом больного. Вроде бы все большие и маленькие предметы знакомы, но такое впечатление, что вижу их первый раз. Естественно, приходит шальная мысль, что, может, не надо тратить драгоценное время, может, взять все это и вывернуть в большую картонную коробку, и с остальными шуфлядками поступить так же, решительно и нагло. Да только рука уже взяла помятый конверт, а глаза прочли, от кого письмо... Три странички перечитываются, и письмо бережно вкладывается в конверт. За письмом от деревенского друга история. Ну разве можно это выбросить? В письме осень, приглашение на рыбалку. Вспоминаются холодная река, темный лес, мокрый тростник. Рыба в тот раз не ловилась, но я увидел маленькую косулю, перебегавшую лесную дорогу. Косуля рыжая, как трава, а ноги тонкие. Мы с ней полминуты смотрели друг на дружку, боясь тронуться. Потом каркнула ворона, и косуля умчалась в лес.
Блокнотики, записные книжки. Знаю, что если только начну их листать, то разборку придется прекратить. Складываю их стопкой на столе, перетягиваю резинкой. Нахожу старые ключи, которые уже забыли о своих замках. Странно, поломанные замки выбрасываешь, а ключи оставляешь... Пусть еще поживут. А вот в файлах черновики рассказов, напечатанных пять лет назад. Жалко, но их в мусор. Так же избавляюсь и от газетных полос с колонками.
Рядом с ключами дюжина, нет, много больше, старых авторучек. С каждой что–то связано. Вот эту, с золотым колпачком, подарил Л.В. Его уже двадцать лет нет на этом свете. В ней, друг говорил, вечное перо. Но есть ли что вечное?
Оставляю только эту авторучку, а остальные падают в картонный ящик. Заставляю себя не вспоминать.
Бутылочки с высохшими чернилами, кисточки, коробка акварельных красок, увеличительное стекло, разнообразные платежки десятилетней давности, проездные... А вот билеты на поезд из Минска в Гомель и наоборот. Ездил к маме, когда она болела. Что делать с ними? Выбросить рука не поднимается. За каждой, даже незначительной и ерундовой, для другого ничего не значащей вещичкой — кусочек моей жизни, запах, воспоминание.
Вещи, вот что помогает восстановить прошлое. Они — ключи, открывающие сложнейшие замки. Только надо вспомнить обстоятельства, какую–то маленькую детальку, иногда слово, чтобы начало крутиться кино. Иногда беззвучное, шипящее, но чаще объемное, даже с запахами и голосами. Бывает, что смотреть его — больно.
Поднял бумаги, и на стол упали два рентгеновских снимка. Уже давно нет тех зубов, а снимки хранятся. Выбрасываю.
Через два часа верхний ящик письменного стола разобран, а таких ящиков еще три. Понимаю, что навести порядок невозможно. Вздыхаю, вспоминая Плюшкина. Когда–то я над этим литературным героем смеялся, а теперь мне грустно. Кажется, я его понимаю.
ladzimir@tut.by
Советская Белоруссия № 223 (24853). Среда, 18 ноября 2015
