Путешествие вместе с литераторами по местам, где прошло детство каждого, по нашей родной Беларуси...
Справка «СБ»
Микола Шабович — белорусский поэт, литературовед, доцент кафедры белорусского языкознания Белорусского государственного педагогического университета имени М.Танка, кандидат филологических наук. Родился в небольшой деревне Бадени Мядельского района, там окончил начальную школу, потом — восьмилетку в деревне Морги и наконец — десятилетку уже в Мяделе. Первое стихотворение напечатал в районной газете «Нарачанская зара» в 1976 г. Первый сборник «Дом» был издан в 1996 г. Позже вышли сборники «Яшчэ пакуль не лiстапад», «Падары мне сваю адзiноту», «Мая надзея» и др. Является основателем и многолетним руководителем университетского литературного объединения «Крокi». Более 100 песен написано композиторами на его слова. В 2008 году вышла книга пародий «Хор болей не спявае» в соавторстве с художником Олегом Карповичем.
«У нашай вёсцы трыццаць тры двары,/Людзей з гадамi менее i менее...» — именно этими строками когда–то начиналось мое стихотворение о родной деревне Бадени на Мядельщине. Припоминаю рецензию–заключение на первую книгу «Сэрцатрасенне», которая так и не вышла в «Мастацкай лiтаратуры». В ней рецензент Рыгор Евсеев писал, что молодой поэт сгущает краски, что, мол, один тракторист заменяет на деревне столько–то человек (не помню точной цифры — то ли 20, то ли 30)...
Многое в памяти не оставляет заметного следа, многое пролетает–проходит, а вот свою деревеньку, свои первые шаги, первые тропинки помню, как будто только недавно садился на велосипед (как у нас его называют, ровар) и ехал — когда напрямую, когда через Бокачи — в свою Дягильскую восьмилетку, хотя находилась она в Моргах, которые потом стали называться Леонардово, как Горбы — Ромашками (а почему не Рамонками?), как Ютки — Усовщиной... Стала ли от таких переименований жизнь сельчан хоть немного счастливее? Стала ли ярче, радостнее?
Припоминается комическая история из моего ученического детства, когда меня в четвертом классе чуть не исключили из школы за участие в так называемой голодовке. А было так: мы в зимнее время жили в интернате, где кормили нас, как тогда казалось, слишком часто гороховым супом. И хотя любил я «гороховик», и к тому же поваром работала тогда моя родственница тетка Анюта, но старшие подбили: будем голодать! А я что? Читать–писать умею, почему бы для солидарности не подключиться?! Ну и написал на вырванном из тетради листке жирными буквами малознакомое мне слово «голодовка» и повесил эту «прокламацию–листовку» на дверях... Зовут на ужин. А мы не идем. Вечер проголодали. Назавтра начались разборки. Вызвали наших родителей, дали им в кости. Ну а те соответственно всыпали и нам. Хватило, как говорится, страху... Зато дня два–три питались исключительно котлетами... Даже с добавкой.
А в пятом классе я дал слово не курить. О, это была приключенческая история! На перемене курим в туалете и вдруг — физрук. Все побросали сигареты, а я положил в карман. Ну, думаю, уйдет — спокойно докурю. А тут слово за слово, шутка за шуткой — и забыл я о своей сигарете. И уже в классе чувствую запах дыма. «Что горит?» — «Это ты, Шабович, горишь!» И тут я одним глазом замечаю, как из моего правого кармана легкой змейкой тянется–вьется такой непослушный дымок... Вот это было саморазоблачение! Выбежал я во двор. Спрятался ото всех, выбросил ту проклятую сигарету, которая прожгла–таки подкладку моего пиджака, и дал слово, которое держу до сих пор.
По дороге из школы домой чаще всего и рождались мои первые стихи, вдохновленные трепетными чувствами, которые принято называть первой любовью... «Увезу тебя в Бадени, увезу тебя одну» — так я когда–то перепевал известный хит того времени. Были и не совсем перепевы: «И в кармашке грудном сберегу/ Твой зеленый листочек на память». В родных Баденях поэтические строки впервые оформились в законченное стихотворение, и я читал его сугробам, которые — не в сравнение с нынешними зимами — так щедро покрывали родные околицы и пруд у колхозной фермы. Счастью моему, казалось, не будет конца... Еще много лет припоминал (и припоминаю) ту светленькую девочку, девочку–отличницу, с которой оказался за одной партой на олимпиаде по химии. Ах, как она отгораживалась от меня своей красивой рукой (да и плечом тоже), когда я бросал взгляды на ее записи, и совсем не для того, чтобы списать какую химическую задачу или формулу, а только чтобы узнать ее имя и из какой она школы!.. «Все оксиды, кислоты и соли/реагируют только с тобой» — это строки из того первого стихотворения, которое, к сожалению, со временем потерялось...
Много лет назад дал я еще одно слово: не садиться за руль автомобиля. Хотя и есть шоферское удостоверение с пометкой «шоф–проф–люб–мото», хотя и работал почти год шофером в родном колхозе «Путь Ильича». И еще как работал! Проеду пару километров — остановлю машину и что–то рифмую. Где ты сейчас, моя первая «боевая» машина почти без тормозов? Ты уже, конечно, не помнишь, как я однажды рассмешил земляков. А во всем был виноват Юрий Антонов, точнее говоря, его нежно–трогательные песни. Тогда, помнится, одним из хитов был «Не забывай». Так вот, когда это «Не забывай» зазвучало по моему приемнику «Селга», машина наскочила на какую–то яму и транзистор свалился на полик. Наклоняюсь его поднять, а мой боевой «газон» резко берет влево, съезжает–сползает с дороги. И я, поднимая голову, вижу, как ложится под тяжестью машины изгородь, как валятся столбы, как пробивает кузов жердь... Нет чтобы по тормозам. А я — газу... Извиняюсь перед хозяйкой усадьбы, а та: «Не горюй, сынок! Хозяин — лесник, поставит новый забор. Главное, что сам жив остался...» Кто еще так утешит, как не наши белорусские женщины?! Как тут не вспомнить мамины слова, когда у меня украли на мядельском вокзале сумку с магнитофоном, кассетами записей (в том числе и ее песнями), с блокнотами стихов... «Што ўкралi — не бяда. Вось калi б ты ўкраў — была б бяда. А гэта — нажыўное...»
Никогда не забуду и первый «далекий» рейс, когда повез в другой колхоз (километров за 30) сдавать телят. Остановив машину под гору, где–то между Мяделем и Никольцами, решил подрегулировать тормозной шток. Лежу под машиной, поворачиваю гайку и вдруг замечаю, что мой «газон» медленно катится прямо на меня. Как я успел вышмыгнуть из–под колес, и теперь не могу понять...
Так же, только перед самым обрывом в канаву, остановился и «Запорожец» швагра, на котором я с шиком подвозил маму с поля, где мы выбирали картофель. Как оказалось, машина была с испорченным рулевым управлением — поворачивала только в одну сторону. А я не знал... Еще и теперь ходят байки в нашей родне, как швагер спрашивает сына после его сообщения, что дядька Микола чуть не сиганул с машиной в канаву: «Что, и номер погнул?» «Погнул, все погнул», — отвечает мой племянник...
Больше я за руль не садился.
Сейчас припоминаю то время с улыбкой. А про что думалось тогда, когда в неполных 18 возил в кузове шефов на своей практически бестормозной машине и мог наломать дров? Это потом уже, когда поступал в львовское военно–политическое училище, мне сказали, что и комиссию я будто не прошел из–за своей «вестибулярки». «А вам нельзя водить машину!» — «Как нельзя? Я же год шофером работал!..»
Отжила свой век баденевская школа, где я окончил два класса и о которой когда–то писал такие строки:
...А школка родная старая,
не дачакаўшыся дзяцей,
на ўзгорку цiха памiрае...
И сколько дворов теперь в Баденях? Жилых, к сожалению, осталось только двенадцать.
Мои пути–дороги не такие, видно, разнообразные, как у многих моих коллег, которые видели (и не только видели) море и океан, горы и пустыни, Париж и Лондон, Стамбул и Токио. Мои пути–дороги были направлены в родные места, в мою маленькую деревеньку Бадени, где я отдыхаю в летнюю жару в тени высокой груши–дички, а росным утром или остывшим от солнца вечером люблю пройтись с косой и оставить немало покосов на лугу у родительского дома. Лучший отдых там, где душа не страдает от шума, беготни, возни–суеты.
Толькi ты мне i сiлу, i веру даеш,
Родны край — маiх дум,
маiх сноў прыцягненне.
Тут мой верш самы першы
iмкнуўся ў бязмеж,
Тут знаходзiла сэрца
ад бед суцяшэнне.
Тут пазнаў я крынiц
люстраводную плынь,
Слухаў клёкат буслоў,
спеўны свiст салаўiны.
I калi ахiнае марозная стынь,
Саграваюць мяне
дарагiя ўспамiны.
Хто б я быў без цябе,
мой бадзенеўскi кут?
Дзе б знайшоў для душы
выратоўныя лекi?
Дзякуй Богу, што я
нарадзiўся вось тут
I што гэтай зямлi
я адданы навекi.
Заметка краеведа
Бадени — деревня в Мядельском районе Минской области. Водораздел рек Кубли и Узлянки, болото Моховое. 25 км от озера Нарочь. В инвентарях Мядельского староства конца XVIII в. упоминаются Бадени как деревня в 18 волок. До 1542 г. принадлежала Гаштольдам, после смерти Станислава Альбрехтовича Гаштольда вместе с другими землями отошла Короне. Относится к Старогабскому сельсовету. На сегодня — 12 жилых дворов.
Микола Шабович.
Перевод с белорусского Л.Рублевской.
