[i]Куды нi глянеш — людзi, людзi,[/i]
[i]Куды нi глянеш — шэльмы, шэльмы...[/i]
[i]Янка Купала[/i]
В злые времена и дьявол становится человеком, причем не самым плохим. В Русском театре — мечта актеров: спектакль «отрицательных ролей». Еще одна «Легенда» от Владимира Короткевича. Взгляд с другой стороны.Короткевича на сцене в ХХI веке ставили и в Купаловском, и в Коласовском, и в «Зьнiчы». Культовый («Дзiкае паляванне караля Стаха»), романтичный («Сiвая легенда»), камерный («Нобiль — барвяны ўладар»), ирреальный («Сны аб Беларусi») — все эпитеты, характерные для литературы кумира нескольких поколений, относятся и к театральным постановкам. Короткевич хронически моден у режиссеров.
Соединить театр, кино и литературу инсценировщикам Б.Луценко и В.Орлову «подсказали» сценарный текст Короткевича и его стремление к экранизациям своих произведений. На «адском» экране — кадры нашего века, кадры жестокости и радости, боли и любви, неба и земли. Последняя читается у Короткевича и у тандема Луценко — Орлов однозначно — пекло. Но с оговоркой: романтик–писатель дал шанс на жизнь даже черту.
Дьявол Рогач (Роман Чернецкий) Короткевича в театральной версии прошел путь очеловечивания, видимо, потому и не смог обрести чувство сострадания.
Да и персонажи ХVI века — условность. Инквизиторы из сценария писателя заменены на еще более жестоких панов Пьянду (Иван Трус) и Подкову (Андрей Захаревич). А ведь в тексте Короткевича Пьянда — черт в человеческом обличье! Именно о таких, видимо, и будет написано писателем позже:
[i]Чым вышэй, тым больш [/i]
[i]разбуральна–цiкаўныя,[/i]
[i]Нiбы гарылы з пачкаю сернiкаў...[/i]
[i]Натуральна ўзнiкае пытанне: [/i]
[i]«А людзi?»[/i]
[i]I ўспомнiў Хатынь, Хiрасiму i Гернiку.[/i]
Театральная постановка «Легенды о бедном дьяволе» вышла на общечеловеческий и вневременной масштаб. Все привязки к современности сняты, однако экран показывает ад века двадцатого. Правда, от этого огня холодно даже чертям...
От незнания белорусского литературного наследия у многих, вероятно, первая параллель возникнет с «Мастером и Маргаритой» Михаила Булгакова. Даже Воланд (Сам) имеется! Правда, гротескный, что характерно для чертей в изображении Короткевича. Да и декорации напоминают о рукописи романа Мастера... Однако текст целиком в духе Короткевича — искрометный, ироничный, светлый. Нет вторичных аллюзий и у создателей спектакля. А черные листы бумаги — это скорее листы чернокнижников.
Ведут постановку режиссеров Бориса Луценко и Витаутаса Григалюнаса герои отрицательные. И.Трусу удался образ вездесущего подлеца Пьянды. Актеру куда больше подходит характерный и динамичный герой, чем, скажем, довольно статичный старик–цыган из «Анджело и другие». А вот напарник Пьянды Подкова вышел довольно серым. Куда больше средств показа жестокой королевы Агаты было у Анны Маланкиной, чем у покорной судьбе Дубравки – Вероники Пляшкевич. Зато черные силы во главе с Самим (Олегом Корчиковым) — в вечном действии. Чуть ли не в каждом персонаже можно увидеть черты потустороннего, даже одежда — черна, сливается со сценой. Диссонансом — белые одежды Дубравки и ее пронзительная последняя песня. Это очень белорусский финальный ход.
Лишней в достаточно переработанном тексте «Легенды» показалась пошловатая песенка о «шлюшках». С ней спектакль ничего, как представляется, не приобрел. Да и язык имеет значение. Подобные вставки по–белорусски и по–русски кардинально отличаются: национальный фольклор или авторский текст несет долю шутки и стилизует эпоху (ХVI век все–таки!), а сочиненные теперь или переведенные фривольности опошляют спектакль. К счастью, в постановке чаще звучат голоса солистов «Камераты» и соответствующий репертуар.
И еще о языке. Барьер, преодоленный горьковцами в «Раскiданым гняздзе», не стоит возводить вновь. Сколько колорита приобрел бы спектакль на белорусском, на языке самого Короткевича! Кстати, он сам тоже был на сцене. Все–таки на экране, кроме костров ХХ века, была и его юность. Улыбка простого и загадочного классика...
