Вячеслав Кебич в своих воспоминаниях характеризует тех, кто не выдержал искушения властью и развалил Советский Союз.
Советский Союз болен. Лечить или добить? Консилиум «кремлевских врачей» принял второй вариант
Снова и снова возвращаясь к трагической судьбе Советского Союза — эта тема не дает мне покоя все последние годы, — я все больше убеждаюсь, что, хотя в момент подписания Беловежских соглашений распад СССР был действительно неизбежен, тем не менее страну к этому подвели искусственно. Государственный переворот, невольным участником которого стал и я, готовился заранее и тщательно.
Да, СССР был болен. Тяжело болен. Но не смертельно. Его можно было либо лечить, либо добить. Консилиум «кремлевских врачей» остановился на втором варианте, хотя располагал и эффективными «медикаментозными средствами».
Сместить Михаила Горбачева с поста президента СССР можно было и конституционным путем. Прояви руководители республик политическую волю, им нетрудно было доказать на заседании Государственного совета или на съезде народных депутатов, что он недееспособен. Применить военную силу для удержания власти Михаил Горбачев никогда бы не решился.
Почему Борис Ельцин, став после провала путча бесспорным хозяином положения, предпочел не возглавить Советский Союз, а разрушить его?
Придет время, раскроются отечественные и зарубежные секретные архивы, и наши потомки получат на этот вопрос достоверный ответ. Я же могу высказывать лишь предположения.
Борис Ельцин не был заказчиком уничтожения Советского Союза. Не было у него достаточного опыта для таких глобальных замыслов. Они вынашивались далеко за пределами нашей страны. Во второй половине 70-х годов XX века, когда было объявлено о победе в СССР развитого социализма, знаменитый американский политолог Збигнев Бжезинский предсказал, что примерно через десять лет СССР распадется из-за национальных противоречий. Тогда его пророчество было воспринято как бред. Но аналитики такого уровня не бредят.
Бжезинский, безусловно, знал то, что было тайной для нас. Что после провала «холодной войны» и установления стратегического паритета в ядерных вооружениях Запад кардинально поменял по отношению к нашей стране свою политику. Убаюкивая руководство СССР готовностью к переговорам по сокращению смертоносных запасов, США, страны НАТО выделяли триллионы долларов на подрывную работу. Искусственное понижение цен на энергоносители обескровливало нашу экономическую базу; подписание Хельсинкского соглашения, которое обязывало все страны-участницы открыть свое информационное пространство, расшатывало идеологические устои. Разумеется, вечно оставаться за «железным занавесом» было невозможно. Но пропаганда советского образа жизни велась слишком примитивно и была слабым противоядием против материальных соблазнов так называемого «общества благоденствия».
Для меня нет сомнений, что подлинный заказчик развала Советского Союза находился за океаном. Горбачев не был даже главной фигурой. Он сыграл роль слона, которого в нужное время запустили в посудную лавку. А направляли его энергию в нужную сторону такие политики, как члены Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе. На заключительной стадии этой многоходовой операции в игру ввели Бориса Ельцина, которому ассистировали юрист-международник Сергей Шахрай и Геннадий Бурбулис. Последние до Вискулей были в тени. Не участвовали в работе Межрегиональной депутатской группы, не выступали на съездах. Им отводилась ответственная роль непосредственной подготовки заговора. Именно они вместо того, чтобы убедить Бориса Ельцина взять законным образом власть в СССР, толкнули его на уничтожение союзного государства и были непосредственными организаторами государственного переворота...
…1991-й близился к концу. В преддверии Нового года люди постепенно запасались дефицитными продуктами, готовясь по традиции встретить его с бокалом «Советского шампанского» под звон кремлевских курантов. Никто из нас не предполагал, что ближайшие дни внесут драматические изменения в судьбу страны.
Будут бить кремлевские куранты, но их звон станет похоронным маршем для великого государства.
Будет пениться в бокалах игристое «Советское шампанское». Только люди, поднимающие эти бокалы, перестанут уже быть советскими, превратятся в изгоев, лишившихся гражданства.
...Возвращаться в Вискули мне неприятно даже в мыслях. Но я обязан это сделать.
Инициатором «сообразить на троих» был Борис Ельцин
О Беловежском соглашении России, Украины и Белоруссии, закрывшем последнюю страницу в 70-летней истории Союза Советских Социалистических Республик, написаны сотни, а может быть, и тысячи статей. Снято несколько документальных фильмов. Некоторые из главных участников тех исторических событий поспешили рассказать о них в своих мемуарах. В канун 15-летия Содружества Независимых Государств, созданного на базе бывшего СССР, эта тема не сходила с новостных лент информационных агентств, со страниц газет и журналов. Электронные СМИ посвятили ей целый ряд интервью и репортажей. А два «беловежских зубра», Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич, даже снова встретились в Беловежской пуще, чтобы подтвердить: «медицинское заключение» о смерти Советского Союза подписали мы, и ничуть не сожалеем об этом!
Я вряд ли добавлю к тому, что уже известно, какие-то сенсационные подробности. Но поскольку, как говорится в русской народной сказке, «и я там был, мед-пиво пил», умолчать об этом не имею права. Тем более что моя версия весьма существенно расходится с версиями других участников вискулевской встречи. А кто из нас говорит правду, а кто лукавит, пусть рассудит время...
Беловежских соглашений могло не быть, если бы 25 ноября 1991 года состоялось, как планировалось, подписание Союзного договора.
В резиденции президента СССР в Ново-Огарево в этот день собрались главы семи республик, включая Россию, Белоруссию, Украину и Казахстан. Основные положения судьбоносного документа были согласованы почти полумесяцем ранее. Главный смысл новой редакции договора заключался в сохранении СССР и расширении экономического суверенитета входящих в него республик.
Михаил Горбачев предложил:
— Товарищи, поскольку сегодня присутствуют руководители не всех республик, участвующих в разработке Союзного договора, давайте подпишем его в предварительном порядке. Надо, знаете ли, чтобы процесс пошел. Тогда и у остальных не будет убедительных оснований затягивать его дальше.
Борис Ельцин возразил:
— Это все как-то несерьезно выглядит, понимаешь. Предварительное подписание, окончательное подписание... К чему спешить? Мы же не на свадьбу торопимся!
— А что ты предлагаешь, Борис?
— Надо еще раз внимательно помозговать над каждым пунктом договора, чтобы не было даже малейших разногласий и не пришлось потом задним числом вносить поправки. Подписываем ведь не на год, а на века.
— А когда тогда соберемся?
— В конце года. Будет хороший повод в праздничной атмосфере встретить 1992-й.
— Ну, если, товарищи, большинство из вас поддерживает это предложение, я тоже возражать не буду, — подвел черту Михаил Горбачев.
На том и порешили.
Спустя несколько дней Станислав Шушкевич позвал меня к себе.
— Звонил Ельцин. Хочет встретиться со мной. Поговорить о Союзном договоре и вообще... Но предлагает сделать это не в Москве, а у нас.
— Почему у нас?
— Я задал ему точно такой же вопрос. Он говорит: «Понимаешь, если мы встретимся в Москве, Горбачев будет нервничать. Подумает, что мы какой-нибудь заговор готовим. Начнет дергать, вызывать к себе. Не хочу я время на болтовню тратить. Было бы неплохо, если бы в разговоре принял участие и Кравчук. Но ты же знаешь, у меня с ним натянутые отношения. Поэтому самому напрашиваться в Украину неудобно»... Так как ты относишься к приезду Ельцина к нам?
— Нормально отношусь. Тема актуальная. Поговорить действительно есть о чем. А что касается, где... Вы же решили уже, что тут обсуждать... При чем тут я?
— Ну как же, ты — председатель правительства, финансируешь подобные мероприятия.
Тогда действительно бюджет не предусматривал особое финансирование деятельности Верховного Совета. Все соответствующие решения — о проведении межпарламентских встреч, зарубежных командировках и т. д. — проводились через Управление делами Совета Министров. У Верховного Совета не было даже собственных автомобилей. Такая зависимость от меня была для главы государства весьма неприятна.
В одном из своих интервью Шушкевич сказал, что пригласить в Беларусь Леонида Кравчука предложил я. Это не так. Именно Станислав Станиславович по просьбе Ельцина звонил в Киев. Точно так же не соответствуют действительности и утверждения о том, что я знал о готовящейся в Вискулях встрече чуть ли не за год до нее. Это обычные и вполне понятные спекуляции. Стараясь придать своей информации больший вес, каждый из очевидцев старается додумать, а то и придумать какие-нибудь сенсационные детали.
Некоторые читатели могут сказать: «Подумаешь, велика разница, кто кого приглашал!» Поверьте, если речь идет о событиях исторического масштаба, подобные мелкие на первый взгляд обстоятельства имеют очень важное значение. Не зря же говорят: «Черт прячется в деталях». Если их не учитывать, получится, как в том анекдоте: «То ли он украл шубу, то ли шубу украли у него!»
Подлинное представление о Беловежских соглашениях можно получить лишь в том случае, если выложить полную мозаику фактов, включая самые незначительные.
Первоначально планировалось, что Борис Ельцин приедет в Минск 29 ноября. Программу его пребывания здесь готовил я. Все это делалось не келейно, как выглядит в некоторых публикациях, а совершенно официально. Но перед самым отъездом из Москвы он попросил перенести встречу на начало декабря. Об этом мне сообщил Шушкевич.
Мне кажется, Ельцин решил дождаться результатов украинского референдума по вопросу о независимости и президентских выборах, который проводился 1 декабря.
Михаил Горбачев узнал о готовящейся в Минске встрече руководителей трех республик и спросил Ельцина:
— Что вы там намерены обсуждать?
— Как и условились. Вы же знаете, Михаил Сергеевич, этот хохол мечтает о государственной независимости Украины. Я постараюсь убедить его подписать Союзный договор. Без Украины СССР не будет. А, учитывая наши натянутые отношения, сделать это в одиночку мне будет сложно. В Минске поможет Шушкевич.
Поверил ли Горбачев в отсутствие «задних мыслей» у собирающихся в Минске руководителей, сказать сложно. Скорее всего, да. Он все-таки недооценивал опасность центробежных сил и свято верил в то, что устраивать заговор против президента СССР никто не рискнет. Кстати, характерная черта: если Горбачев «тыкал» всем, даже людям, которые были значительно старше его по возрасту, то Ельцин всегда обращался к нему на «вы».
Я был уверен, что формат планируемой встречи предполагает участие только глав государств. Но через пару дней после первого разговора, в перерыве между пленарными заседаниями Верховного Совета, Шушкевич зашел ко мне. Кстати, он частенько использовал обеденные паузы, чтобы переговорить накоротке, обменяться мнениями. А то попросту заходил, жаловался на плохое самочувствие, на головные боли.
— Как ты думаешь, может, предложить Ельцину выступить перед депутатами?
— Конечно! Иначе и быть не может. Председатель Верховного Совета России приезжает в Минск, и чтобы не встретиться с коллегами?! Это вызвало бы массу кривотолков. Тем более что Борис Ельцин — личность незаурядная. Его политическая позиция нравится оппозиции. У нее он сорвет бурные аплодисменты.
Получив мое одобрение на выступление Бориса Ельцина в парламенте, Шушкевич как бы мимоходом заметил:
— Кстати, мы решили, что трехсторонняя встреча должна проходить в расширенном формате, в ней примут участие премьер-министры, министры иностранных дел.
Я удивился:
— Это уже настоящий международный форум получается. Какая для этого необходимость и не нужно ли согласовать с Горбачевым?
— Ну что тут согласовывать. Он же и так знает, для чего мы собираемся. А присутствовать тебе и Кравченко не помешает. Вопрос, сам понимаешь, серьезный.
Выступая перед депутатами Верховного Совета Беларуси, Борис Ельцин сел в лужу.
И это было похуже, чем скандальное падение с моста в реку
В Минск Борис Ельцин приехал 7 декабря. Прибыл с большой свитой. Помимо министра иностранных дел России Андрея Козырева, чье участие в неофициальной встрече было уже оговорено, прилетели государственный секретарь Геннадий Бурбулис, который в отсутствие в составе Совета Министров России поста премьер-министра фактически исполнял его обязанности, вице-премьеры Сергей Шахрай и Егор Гайдар. Группу охранников возглавлял будущий генерал — охранник Ельцина Александр Коржаков. Честно говоря, присутствие «серых кардиналов», предпочитавших ранее нигде публично не светиться, меня удивило. Но акцентировать на этом внимание не стал. Ну, приехали и приехали. Мало ли зачем они нужны Ельцину.
Выступление Бориса Ельцина в Верховном Совете началось с триумфа, а закончилось крупным политическим фиаско.
Говорил он как всегда эмоционально, убедительно. Резко критиковал Горбачева и союзное правительство, что вызывало восторг у депутатов от БНФ. В Овальном зале они располагались справа от меня, и я хорошо видел их реакцию. Хвалил Беларусь за политическую прозорливость и продуманную экономическую политику, что тоже всем было по душе. А затем случился конфуз.
Желая подчеркнуть, что корни дружбы белорусского и русского народов уходят далеко в глубь времен, Борис Ельцин заговорил о русско-польской войне 1654—1667 годов, которая, по его мнению, стала ярким примером нашего боевого братства. При его первых фразах об этом зал настороженно замер, а затем по рядам прокатился недоуменный ропот. Депутаты стали шушукаться между собой. Шум становился все громче. Ничего не подозревающий Борис Ельцин решил, что недостаточно понятно изложил свою мысль, и стал развивать исторический экскурс. А в его финальной части, уже почти заглушаемый залом, преподнес в дар белорусскому народу редкий архивный документ — «Охранную грамоту Орше от 1664 года».
— Пусть этот документ станет, понимаешь, историческим свидетельством нерушимой дружбы белорусов и русских, братьев на века!
Заключительная фраза утонула в гуле негодования. Фракция БНФ неистовствовала. Вскочив с мест, депутаты размахивали руками, кричали, требовали извинений.
— Ганьба!
— Як вы можаце так спекуляваць на гісторыі!
— Не дазволім!
— Далоў!..
Надо было видеть в этот момент Ельцина! Он был в шоке и ничего не понимал. Даже в дни путча, стоя в кузове грузовика перед огромной толпой, в которой могли быть и провокаторы, Ельцин чувствовал себя более уверенно, чем сейчас. Испуганно оглядывался по сторонам, словно ожидая, что разъяренные чем-то депутаты бросятся на него с кулаками.
Свита Бориса Ельцина подложила ему большую свинью. Видимо, будучи убежденными в том, что белорусы и русские никогда не враждовали между собой, его помощники разыскали в архивах старинный документ, не удосужившись проконсультироваться с историками о его подлинном смысле. А БНФ уже давно использовал далекое прошлое в спекулятивных целях. Днем белорусской воинской славы названо 8 сентября 1514 года, в этот день войска Великого Княжества Литовского, которые возглавлял белорус гетман Константин Острожский, нанесли поражение московскому войску под командованием Ивана Челяднина. Об этой битве ходит много кривотолков, всякий комментирует ее на свой лад.
Помощники Бориса Ельцина поспешно вывели его в коридор. Увидев меня, он обрадовался, словно встретил родственную душу:
— Слушай, что произошло? Что я сделал не так?
Я пригласил высокого гостя в свой кабинет и постарался, как мог, разъяснить ему причину скандала. Ельцин долго не мог прийти в себя. Тут же позвал к себе министра иностранных дел и при мне стал распекать его.
— Ты зачем подсунул мне эту картину?!
Козырев уже знал о своей промашке и даже не пытался оправдываться, стоял перед Ельциным, низко опустив голову. А Ельцин продолжал шуметь, отводя душу за пережитое только что унижение:
— Ты же подставил меня, понимаешь! Если не ориентируешься в отношениях даже между двумя славянскими республиками, какую ты, на хрен, политику можешь проводить на международной арене? Сколько уже таких конфузов было! Не сосчитать! Над нами же скоро смеяться все будут!
Фракция БНФ попробовала раздуть из мухи слона, требовала от МИДа чуть ли не официальных представлений российской стороне. Но мы не дали этому хода. Все прекрасно понимали, что неуклюжий поступок Ельцина не имеет ничего общего ни с его личными взглядами, ни тем более с официальной позицией Верховного Совета России.
Но тем не менее Борис Ельцин отнесся к своей промашке с полной серьезностью. Попросил срочно собрать пресс-конференцию и объяснил журналистам:
— Всей своей речью я подводил к мысли, что со стороны России больше никогда не будет имперских замашек по отношению к Беларуси или любой другой республике. А документы переданы в качестве подтверждения того, что конфликтные ситуации, которые случались ранее, не должны больше повториться. Видимо, не все правильно поняли смысл моего жеста...
Во время кратковременного визита президента России в Минск, несмотря на конфуз в парламенте, царило какое-то непонятное мне возбуждение. Выступая в Верховном Совете, Борис Ельцин сказал:
— Ближайшие два дня станут историческими!
Я еще подумал тогда: «Что это Ельцин из себя пророка решил изобразить?»
После окончания встречи журналисты толпой бросились к Шушкевичу:
— Что Борис Николаевич имел в виду, говоря о двух днях?
Шушкевича самого чуть ли не била лихорадка от возбуждения:
— Я надеюсь!.. Я очень надеюсь!.. Я сделаю все возможное, чтобы эти слова стали правдой, стали истиной!..
Слова самого Шушкевича зафиксированы в прессе. И это дает мне основание утверждать, что он знал о цели готовящейся в Вискулях встречи гораздо больше меня, а значит, был посвящен в заговор. Судя по всему, приоткрыть завесу тайны мне он не рискнул, допуская, что я могу предпринять какие-то превентивные меры. А может, сделать это ему запретил Борис Ельцин? Впрочем, теперь это уже не столь существенно.
Фраза прозвучала как приговор
О том, какой горячий прием устроили депутаты Борису Ельцину, Шушкевич не знал: уехал встречать Леонида Кравчука с компанией. Перед отъездом он попросил меня сопровождать российскую делегацию: пообедать с нею и на самолете Ельцина лететь в Вискули. Сам же Шушкевич вместе с украинцами на нашем правительственном самолете сразу направлялся туда.
Существуют разные предположения о том, кто и почему предложил в качестве места встречи Беловежскую пущу. Есть и такое. Собирались, мол, поближе к польской границе, потому что опасались ареста; в случае такой угрозы попросили бы у Варшавы политического убежища. Все это чепуха! Выдумки тех, кому нравится драматизировать события, а заодно и себя представить героями. Нечто подобное, если помните, было с официальной версией штурма Зимнего в семнадцатом году. Из школьных учебников, художественных фильмов представала величественная картина революционного восстания: с яростным сопротивлением войск и героизмом, самоотверженностью рабочих и крестьян. «Бежит матрос, бежит солдат, стреляют на ходу», — учили мы. На самом деле все было намного прозаичнее. И без жертв. Так и в Вискулях.
Встретиться в Беловежской пуще предложил Шушкевич. Ельцин удивился:
— Почему не в Минске?
— Да что нам душиться в этом мегаполисе? Давайте совместим приятное с полезным. Там прекрасная природа, отдохнем, подышим воздухом. Кто захочет, сможет поохотиться. Вы же знаете, какая там дичь водится! В соблазне поохотиться в Беловежской пуще не отказывали себе короли и генсеки. Да по ней мировую историю писать можно!..
Думаю, что, выбирая для встречи Беловежскую пущу, никаких исторических аналогий (позорный для России Брестский мир или, наоборот, героическая защита Брестской крепости и т. п.), как пишут некоторые мемуаристы, Шушкевич не имел в виду. По той простой причине, что он, как и большинство остальных участников вискулевской встречи, не задумывался тогда о ее судьбоносном характере.
Как и условились с Шушкевичем, я отвез Ельцина и его команду в Заславль. По сути дела, это была единственная резиденция, где можно было принимать гостей такого ранга.
Кстати, недавно я просмотрел часовой документальный фильм о том, как устраивают государственные приемы в Кремле. И подумал: боже мой, насколько же все это примитивно и скромно было у нас! Почти по-крестьянски. Но поскольку в советское время мы принимали в основном делегации компартий из дружественных стран, протоколу не уделялось особого внимания. Да и не знали мы его, честно говоря...
После короткого отдыха — Ельцину мы отвели отдельные апартаменты — был дан обед. Проходил он в теплой обстановке. Большой политики не касались. Тем более не затрагивали тему предстоящей встречи. Я был рад, что Ельцин забыл уже про свой конфуз в парламенте.
После обеда, а дело уже близилось к вечеру, я созвонился с председателем Брестского облисполкома Бурским и попросил его обеспечить посадку самолета на военном аэродроме в Пружанах.
Вся делегация разместилась в заднем салоне, в переднем сидели мы с Ельциным. И хотя полет длился недолго, был накрыт стол, и мы продолжили обед.
Прилетели без приключений. Было уже темно. Поеживаясь от холода (стоял 25-градусный мороз), спустились по трапу на заснеженное поле. Бурский встретил нас. Несколько белых «Волг» подкатили прямо к самолету.
Не заходя в здание аэропорта, кортеж направился в Вискули. Там нас встретил Шушкевич. Сообщил, что Леонид Кравчук с премьер-министром Украины Витольдом Фокиным решили не терять времени даром и ушли на охоту.
Минут через сорок охотники возвратились. И не с пустыми руками: удалось подстрелить небольшого кабанчика.
Я распределил делегации по апартаментам. Борис Ельцин и Леонид Кравчук разместились в самой резиденции, остальные члены делегаций расквартировались в двухэтажных бревенчатых домиках.
О смысле предстоящих переговоров можно было догадываться только по отдельным репликам. Как бы между делом Борис Ельцин поинтересовался у Леонида Кравчука:
— Если в Ново-Огареве будут приняты поправки, предложенные Украиной, вы подпишете новый союзный договор?
Украинский президент, очевидно, не ожидал такого прямого вопроса. Чуть замешкавшись, ответил уклончиво:
— Я не уполномочен отвечать на этот вопрос положительно.
Бориса Ельцина такой ответ устроил. Если у него и существовали еще какие-то сомнения в успешности предпринимаемой акции, то Леонид Кравчук их окончательно развеял.
— Ну что ж, тогда надо работать над созданием новой политической структуры.
В устах Ельцина эта фраза прозвучала как приговор. Пожалуй, только в этот момент я понял, что за работа ждет нас в Беловежской пуще.
Вопреки расхожему мнению, переговоры о создании Содружества Независимых Государств проходили на трезвую голову
Предварительные переговоры состоялись вечером 7 декабря. Открыл их Борис Ельцин. Он долго и зло говорил о том, что, затеяв нелепую перестройку, Горбачев превратил страну в сплошной бардак. Экономика в кризисе. Не хватает даже продуктов питания. Повсюду разгораются национальные конфликты. А социальная напряженность достигла апогея и вот-вот выльется в массовые неуправляемые акции протеста. Попытки подписать новый Союзный договор в условиях, когда республики почувствовали уже реальный вкус свободы, скорее всего, ни к чему не приведут. Тем более при таком безвольном президенте.
— Ситуация трагическая. Если мы не примем сейчас каких-то разумных решений, может разразиться гуманитарная катастрофа, а от нее до гражданской войны — один шаг, — подытожил Борис Ельцин. И вопросительно взглянул на присутствовавших.
Шушкевич молчал. По выражению его лица трудно было догадаться, разделяет ли он такую точку зрения. Неловкую паузу прервал Леонид Кравчук.
— Предпринимать действительно что-то надо. Но украинская делегация никаких наработок с собой не привезла.
Шушкевич и я сказали, что тоже не готовились к каким-то конкретным решениям: предполагали, что мы ограничимся обменом мнениями.
Ельцин недовольно буркнул:
— Хватит уже, понимаешь, мнениями обмениваться! В Ново-Огареве только этим и занимаемся.
Позвал Шахрая и Козырева.
— У вас есть какие-нибудь предложения по решениям нашей встречи?
Шахрай и Козырев, поглядывая друг на друга, сказали, что основательного документа не готовили. Не было, мол, такой команды.
— Наброски, конечно, кое-какие есть.
— Так, черновички, не более того.
Ельцин сделал вид, что крайне недоволен таким ответом. Помолчав, снова обратился к своим помощникам.
— Даем вам час времени. Мы тут пока обсудим общие вопросы. А вы берите свои черновички, подключайте делегации Белоруссии и Украины и постарайтесь подготовить какой-нибудь политически грамотный документ. Не можем же мы, понимаешь, вернуться ни с чем. И люди нас не поймут. И Горбачев подумает, что мы готовили сговор против него.
Проводив взглядом Козырева и Шахрая, он снова стал говорить о том, что Горбачев скомпрометировал себя как президент. И внутри страны, и еще больше за рубежом. Запад опасается, что ситуация может стать неконтролируемой, и тогда возникнет угроза несанкционированного применения ядерного оружия.
— Горбачева надо смещать. Хватит!.. Нацарствовался!.. Кстати, хорошо бы, чтобы к нам присоединился и Нурсултан Назарбаев. Он должен быть сейчас в Москве...
Когда я перебираю в мыслях, час за часом, события тех дней, пытаюсь вспомнить, догадывался ли о том, к чему клонит Борис Ельцин; понял ли, что он играет по тщательно заготовленному сценарию? К стыду своему, признаюсь: не догадывался, не понял. А ведь не был новичком в большой политике. А если бы понял, решился ли бы на то, чтобы выступить против государственного переворота? Сегодня, если исходить из юридических критериев, я именно так расцениваю решения, принятые в Вискулях. И снова вынужден признать: скорее всего, не выступил бы! Почему? Ответить на этот вопрос прямо очень трудно. Быть может, к финалу своего повествования смогу более-менее внятно объяснить, почему как политик я часто шел наперекор своим истинным желаниям и убеждениям...
В опубликованных или озвученных в электронных СМИ воспоминаниях некоторых участников вискулевской встречи есть принципиальное расхождение с реальной действительностью. Из мемуаров, например, Петра Кравченко следует, что злым гением, разрушителем СССР стал Леонид Кравчук. А Борис Ельцин, мол, изо всех сил старался, как и обещал Горбачеву, убедить его подписать Союзный договор.
Если бы я не знал, что Петр Кравченко принимал самое активное участие во всех переговорах и подготовке документов, мог бы предположить, что ему просто изменила память. Но подобные исторические события, а он дает им аналогичную оценку, врезаются в память навсегда и в мельчайших подробностях. Поэтому смею утверждать, что Петр Кузьмич лукавит. А если точнее — лжет. Лжет преднамеренно, создавая для своей персоны наиболее выгодный пропагандистский фон. Лжет по существу и в мелочах. Лжет, когда утверждает, что я с самого начала знал о готовящейся юридической ликвидации Советского Союза. Лжет, когда живописует в выдуманных им же деталях, как я, осуществив хитроумную переговорную комбинацию, настоял на том, чтобы под Соглашением о создании СНГ стояли подписи не только глав республик, но и премьер-министров. Лжет по необходимости создать себе имидж самого честного и дальновидного политика и просто по привычке...
Через час с небольшим нам стали приносить написанные от руки наброски статей соглашения. Ельцин, Кравчук и Шушкевич внимательно читали их, обсуждали, вносили согласованные правки и снова отдавали на доработку редакционной группе. Я и Фокин принимали в этом процессе пассивное участие.
Возникла комичная ситуация. Переписанный набело текст не было на чем отпечатать. В резиденции не оказалось пишущей машинки. Это еще раз подтверждает тот факт, что, отправляясь в Вискули, ни я, ни Шушкевич не предполагали, что там будет приниматься соглашение. Расторопный Кравченко подсуетился, и вскоре из ближайшего колхоза доставили секретаршу вместе с ее пишущей машинкой.
По ходу работы над соглашением, читая статью за статьей, я все больше убеждался в том, что у российской делегации имелся заранее заготовленный текст: слишком уж выверенными и гладкими в политическом отношении были написанные от руки фразы. Но ощущения, что мы участвуем в чем-то противоправном, поначалу не было. Предполагалось, что таким образом закладываются новые, более прочные и справедливые основы союзного государства: ведь и границы, и армия, и денежная система, и все экономические оставляющие государства оставались едиными.
Больше всего споров возникло по поводу названия нового государственного формирования. Предлагались самые различные варианты, за исключением слова «союз». От этого термина все шарахались, как черт от ладана. Наконец сошлись на слове «содружество».
За каждую одобренную главами делегаций статью я по просьбе Ельцина подносил всем по фужеру «Советского шампанского».
Когда работа над соглашением была завершена и мы стали собираться на ужин, вдруг появился Геннадий Бурбулис и заявил, что с юридической точки зрения в нем не хватает заключительной статьи.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил Борис Ельцин.
— Борис Николаевич, в результате достигнутого между тремя республиками соглашения появляется новый субъект международного права. Но прежде мы должны денонсировать Союзный договор 1922 года. Только тогда наши договоренности, с правовой точки зрения, будут абсолютно корректными.
Ельцин, Кравчук и Шушкевич восприняли это предложение с восторгом.
Пожалуй, только теперь до меня стал доходить истинный смысл происходящего события.
Михаил Горбачев знал о совершаемом государственном перевороте и имел реальную возможность предотвратить его
Впрочем, я старался отгонять тревожные мысли. Думалось: Господи, какая разница в том, что написано в этом документе? Цена ему — не больше цены клочка бумаги. Государство прошло через три войны и становилось лишь еще крепче. Так разве можно взять и упразднить его обычным росчерком пера!..
Ужин начался около часа ночи. По предложению Ельцина пили только «Беловежскую». Настроение у всех было приподнятое. О развале Советского Союза предпочитали не говорить. Тосты провозглашали за каждую из республик, за дружбу между ними, за лидеров независимых государств. На этой благодатной почве произошло примирение Бориса Ельцина и Леонида Кравчука. В заключительной фазе вечера бывшие антагонисты уже мирно беседовали друг с другом, позабыв обо всех распрях.
В разгар застолья, когда народ уже слабо контролировал свое поведение, ко мне подошел председатель КГБ Эдуард Ширковский. Отведя в сторонку, шепнул:
— Вячеслав Францевич, это же самый настоящий государственный переворот! Я доложил обо всем в Москву, в Комитет... Жду команды Горбачева...
Я вроде бы не робкого десятка. Но от этого сообщения забегали по спине мурашки, руки похолодели. Как ветром сдуло хмель.
— Ты думаешь, команда последует?
— А как же! Ведь налицо факт государственной измены, предательства, если называть вещи своими именами. Поймите меня правильно, я не мог не реагировать. Давал присягу.
— Ну хотя бы меня предупредил!
— Боялся, что не согласитесь. Да и не хотел втягивать вас. В случае чего всю ответственность возьму на себя...
А компания гуляла напропалую, не думая об опасности. Борис Ельцин, который последнее время по состоянию здоровья старался не злоупотреблять спиртным, на сей раз дал волю чувствам. Пил и почти не хмелел.
Я чокался, но лишь пригубливал рюмку, улучив удобный момент, сливал водку в фужер с минеральной водой. Пить больше не хотелось. Из головы не выходил поступок Ширковского. Внимательно следил за ним: нет ли вестей из Москвы? Ширковский понимающе качал головой...
Увы, Москва молчала. И это еще одна загадка.
В своих многочисленных книгах, интервью российским и зарубежным СМИ Михаил Горбачев так и не объяснил за все эти годы толком, почему он не принял решения об аресте участников беловежского сговора. Не доложить о сообщении Эдуарда Ширковского ему просто не могли, я это исключаю.
Не осознавал реальность угрозы? Но ведь рядом был Нурсултан Назарбаев, который даже за время короткого телефонного разговора со мной почувствовал неладное.
Боялся спровоцировать вооруженный конфликт? Так он прекрасно знал, что, кроме небольшой группы охраны, вооруженных людей в Вискулях не было. Для того чтобы нейтрализовать ее, достаточно было небольшой группы спецназа. Да и не посмел бы никто применять оружие!
Остается единственное разумное объяснение. Горбачев понимал, что арестовать участников беловежской встречи несложно. И основания для этого были. Но не знал, что с нами делать потом. Судить? Это могло вызвать реакцию посильнее той, что случилась после провала ГКЧП. Ельцин пользовался в это время колоссальной популярностью. И подобное обращение с ним вызвало бы бурю возмущения в СССР, могло спровоцировать международный скандал. И это, конечно же, стоило бы Горбачеву президентского поста. Словом, решил выбрать меньшее из двух зол...
Примерно в половине второго ночи я повел Бориса Ельцина в баню. Зная его любовь к парной, захватил с собой в Вискули двух отменных массажистов. Предвосхищая вопрос читателей, любящих «клубничку», подчеркиваю: это были мужчины.
Спать разошлись около трех часов ночи. Лидеры делегаций расположились в главном корпусе, остальные — в трех рядом стоящих домиках. Договорились встретиться в девять утра.
Собрались, конечно, намного позже. Завтрак был очень скромным, без капли спиртного. Ограничились минеральной водой. Осознание значимости происходивших событий придавало всем уверенности.
Вынеся Советскому Союзу смертный приговор, мы доложили об этом президенту США Джорджу Бушу
К трем-четырем часам дня работа над соглашением была завершена. Подписывали его в вестибюле резиденции, который оказался наиболее подходящим для торжественной церемонии помещением. Из СМИ на встречу был приглашен лишь генеральный директор государственного информационного агентства БелТА Яков Алексейчик. Но журналисты есть журналисты. Узнав, что в Вискулях затевается что-то необычное, сюда на перекладных добрались корреспонденты и фотокорреспонденты еще нескольких газет, радио и телевидения.
До сих пор существуют разночтения по поводу того, кто и что подписывал. Было подготовлено два основных документа: политическая декларация, констатировавшая прекращение СССР как субъекта международного права и провозглашавшая его преемником Содружество Независимых Государств, и экономическое соглашение, в котором излагались принципы координации действий в этой сфере. Еще несколько совместных заявлений касались взаимодействия в руководстве Вооруженными Силами, в контроле над стратегическими ядерными вооружениями.
По предложению Бориса Ельцина, которого решительно поддержал Шушкевич, помимо глав государств, документы подписывали премьер-министры.
Хочу еще раз подчеркнуть: несмотря на то, что из Бeловежского соглашения явствовало, что СССР п
