«Совершенен только Бог...»

Мы очень любим считать, сколько у нас в стране православных, католиков, протестантов, иудеев, мусульман... Цифры, конечно, — вещь нужная. Но что касается религии, добиться точности в подсчетах здесь очень непросто. Во–первых, как известно, верить или не верить в Бога и в какого — дело сугубо личное, даже интимное, и люди предпочитают не выносить это обстоятельство на публику. Во–вторых, в нашем то ли невнятно атеистическом, то ли невнятно религиозном обществе многие толком и не знают, верующие они или нет. Спросите — и чаще всего услышите: крещеные, на Пасху яйца красим и куличи носим в церковь освящать. Значит, верующие? Вовсе нет, ответит вам мало–мальски воцерковленный человек. Далеко еще здесь до настоящей веры. Хотя, возможно, кто–то уже и встал на заявленный путь. От возникающей частной неразберихи в отдельных умах происходит немало вполне конкретных недоразумений на общественном уровне, порой чреватых серьезными негативными последствиями. Конфликты легче всего разгораются там, где не хватает четкой позиции и знания, — как у верующих, так и у атеистов. Взять Лельчицы. Под шумок обсуждения, правильно или нет с административной точки зрения установлен придорожный католический крест, стала проскальзывать информация и о том, что это местные сельчане выступают против, — православные, мол, они, а не католики. Вот где бы по–настоящему насторожиться всем. Ведь хорошо известно: религия — сфера особо взрывоопасная. Поэтому даже слышать подобное у нас, в Беларуси, где в одной ограде при въездах в села стоят православный и католический кресты, — уже ЧП. И может быть, вместо того чтобы на всю страну выяснять, кто в чем не разобрался, лучше установить рядом с католическим крестом (или где–то в другом месте — как захотят сами граждане) такой же большой и красивый православный, коль уж его там не оказалось? И пусть это будет еще одним примером межхристианского взаимопонимания по–белорусски. Тем более что на уровне высших церковных иерархов как БПЦ, так и РКЦ, в Беларуси для этого предпринимаются заметные действия.

То же самое можно сказать и о сотрудничестве Церкви и государства, в последние годы все чаще объединяющих свои усилия для блага людей и страны. Не зря говорят: кто хочет делать — тот ищет пути, кто не хочет — причины. Быть не только услышанным, понятым, но принятым — такое вполне возможно, показывает практика. В первую очередь речь идет о взаимодействии государства с традиционными, наиболее многочисленными и авторитетными в обществе деноминациями, к которым, безусловно, среди первых относится и Римско–католическая церковь. В Беларуси много делается для того, чтобы белорусский Костел укреплялся и развивался. Тем большее удивление вызывают зачастившие в СМИ сообщения о случаях некоего недопонимания, а то и об откровенно конфликтных ситуациях, возникающих в отношениях между отдельными костельными организациями, их представителями и некоторыми органами государственного управления на местах. Из последнего на слуху события в Борисове, где приехавший из–за границы католический настоятель не получил разрешения на дальнейшую работу в нашей стране, и Лельчицах с их дискуссией о правомерности или неправомерности установки креста. Что это: системные сбои или субъективные недоработки и нестыковки? В чем причина вспыхивающих обострений? Эти вопросы я адресовала многоуважаемому главе Минско–Могилевской архиепархии митрополиту Тадеушу КондрусевиЧу. Ведь наша общая задача — не дать разгореться искре возможного недоверия.

— Должен сразу признать: Католическая церковь пользуется в современной Беларуси уважением общества и признанием властей как историческая, традиционная религия. Представители Католической церкви присутствуют на главных мероприятиях государственного уровня — чествованиях, юбилеях и прочих важных событиях. Мы очень рады и довольны, что наши основные богослужения на Рождество и Пасху находятся в прямом эфире государственного белорусского телевидения. И вообще, представители масс–медиа не обходят нас вниманием. Так, недавно было создано хорошее паблисити переводу на белорусский язык документов Второго Ватиканского Собора. Каждое воскресенье по 45 минут идет трансляция Мессы из минского Кафедрального собора по радио, что очень важно для людей больных, тех, кто не в состоянии по тем или иным причинам присутствовать в храме. Есть у нас свое издательство, свой интернет–сайт.

Это все хорошо. Однако остаются и проблемы. Не хочу сказать, что эти проблемы присущи только Беларуси. Подобное можно наблюдать и во многих других странах. В первую очередь речь идет о нехватке священников.

20 лет назад в Беларуси было всего 60 своих, белорусских, ксендзов. Сегодня уже примерно 280. А всего в стране служат 440 католических священников. Так что мы видим очень хороший динамизм. Кроме того, у нас сегодня обучаются 90 семинаристов в 2 семинариях, 50 человек готовятся стать священниками в монашеских орденах. Когда я называю эти цифры в западных странах, меня поздравляют, потому что кризис священнического призвания сегодня наблюдается во всем мире. И все же нам требуется еще время, чтобы решить проблему полностью. Священников в белорусских приходах пока не хватает. Так же, как и монашествующих. Поймите, нельзя сказать человеку: ты пойдешь в монашеский орден или в семинарию. Здесь требуется призвание.

— Увеличивается ли число молодых белорусов, желающих посвятить свою жизнь священническому служению?

— Каждый год мы набираем первые курсы в две семинарии. В прошлом году в нашей архиепархии абитуриентов было больше, чем год назад. Но надо посмотреть, сколько из них дойдет до рукоположения. В среднем остается 50 процентов. Но иногда случается, что и 10. Все очень индивидуально. Безусловно, существующая кадровая проблема — наследие нашего общего атеистического прошлого. И для ее решения требуется время.

Я, как и все другие епископы во всем мире, хочу базироваться на своих священниках. Но посмотрите: даже в Польше, где собственных кадров предостаточно, тоже работают иностранцы — чтобы поделиться опытом, привнести в работу что–то новое.

— Сколько у нас сегодня иностранных священников?

— Примерно 160.

— Но в Польше процент иностранцев среди католического клира куда меньше, чем у нас.

— Да, не спорю. Но там всегда действовали семинарии. В Беларуси же семинарий не было 70 лет.

Сегодня число иностранных священников в стране уже начало уменьшаться. Некоторые уезжают по собственной воле: кто–то по болезни, кто–то просто устает — жизнь и работа, особенно в восточных районах, где маленькие приходы, нелегкая и служение священника непростое. Но люди–то есть, и их надо окормлять.

Сегодня подавляющее большинство приезжих священников — из Польши. Но я открыт для каждого другого. Когда кого–то приглашаешь на работу, сразу возникает вопрос о языке. Но языку можно научиться. Другое дело, что энтузиазм начала 90–х годов прошлого столетия уже прошел. Потом они тоже слышат: тому не продлили визу, этому... Люди начинают думать: вот и я поеду, сорвусь с места, а через год мне не продлят визу.

Конечно, следующие, кто мог бы быть ближе всего к нам, — словаки, которым, несомненно, легче с языком. Я обратился с официальным письмом в Конференцию Епископов Словакии, беседовал с ее председателем. Но пока никто не откликнулся на наше приглашение. И никого ведь не заставишь. Мы поставлены в весьма жесткие рамки и зависимость от обстоятельств. Знаете, из Польши уже тоже не очень–то хотят ехать. Вот кто работает — тот и работает...

Нехватка священников — крайне серьезная проблема. Недавно пришла прихожанка из большой католической общины в Минском районе с вопросом: почему они должны ездить в костел в Минск? И я ее понимаю: людям трудно. И когда в таких условиях иностранному священнику не продлевают разрешение на служение, кто в первую очередь страдает? Не этот приезжий священник, а наши верующие, граждане Беларуси, — здесь родившиеся, имеющие право на религиозное окормление. Они хотят нормальных условий, чтобы не ездить на богослужения с детьми неизвестно сколько, неизвестно куда. И кроме того, поймите: в природе пустоты не бывает. Там, где нет квалифицированного священника, появятся секты, в том числе и деструктивные.

Вы бы посмотрели, сколько делегаций побывало у нас за несколько последних месяцев с просьбой прислать священника. Я им иногда отвечаю: «Хотите священника? А из вашей семьи пошел кто–то в семинарию? Где мне взять?»

Мы ведем соответствующие переговоры с властями. Я как епископ должен заботиться о том, чтобы верующие имели священника, и неустанно это делаю. Но когда человеку посольство не дает визу, оно ведь не объясняет почему. Такая сложилась общая международная практика. Вот и нам власти могут не объяснить, почему не выдано разрешение.

— Возможно, ситуация осложняется тем, что кто–то из иностранных священников пытается привнести в свою деятельность общественно–политический оттенок?

— Мы приглашаем священников из–за границы для осуществления исключительно пастырской деятельности. Церковь и политика автономны, и их нельзя смешивать в одно. Это один из основных постулатов Второго Ватиканского Собора. Такой же позиции придерживается и Православная церковь.

О недопустимости отклонения от сугубо пастырской деятельности мы неоднократно напоминаем священникам. Хотя каких–то явных нарушений лично я не знаю. Но, даже если предположить, что кому–то отказано в визе именно по такой причине, логично было бы разрешать заменить провинившегося другим пастырем — неукоснительно соблюдающим все правила и законы. Хотя в случае с борисовским настоятелем, гражданином Польши, нам позволили предложить другого священника–иностранца на его место. Поэтому, я думаю, на сегодня уже можно говорить о некоторых подвижках в решении проблемы.

— Периодически кое–где напряженно выглядела и проблема отвода земель под строительство костелов.

— Это тоже наследие пережитых нами времен, когда практически все храмы оказались разрушены. Но и здесь процесс взаимопонимания идет. Хотя землю получили еще не все. Застарелой можно считать проблему в одном из микрорайонов Гродно. Я понимаю: государство, которое выделяет нам землю, надеется, что мы там быстро построим костел. Но невозможно поднять храм за год–два. Храмы возводятся десятилетиями. Хотя наверняка волокиты тоже хватает, особенно в строительстве.

Решение проблемы нам видится следующим образом. При проектировании новых микрорайонов сразу предусматривать площадки для храмов — православных, католических... И нестрашно, если поначалу там будет ухоженный красивый газон. Мы не собираемся претендовать на такие же площади, как православные, — нас значительно меньше. Но приход должен иметь гарантию, что когда у него появятся средства, он сможет беспрепятственно начать строительство.

— Выходит, каких–то особых, неразрешимых проблем у Католической церкви в Беларуси и государства нет?

— Знаете, совершенен только Бог. Но мы все чаще и чаще садимся за стол переговоров с представителями различных государственных учреждений. В некоторых районах у нас налажено плодотворное сотрудничество с местной властью.

Если говорить обо мне, то я работаю в Беларуси и созидаю белорусскую Католическую церковь. Кстати, почти 100 процентов всей печатной продукции, которая выходит в нашем издательстве, — на белорусском языке. Признаться, я вообще не вижу какой–то проблемы с языком в нашей Церкви. Надо только учить людей толерантности, взаимному уважению, что обогатит всех нас. И здесь белорусская Католическая церковь играет очень позитивную роль.

В Беларуси хорошо уживаются все христианские конфессии. Должно делаться все возможное для укрепления мира, сплочения общества. Церковь ведь не на другой планете расположена, она — в государстве. И у нас с ним есть общие заботы.

— Как оценивают в Ватикане деятельность современного белорусского Костела?

— Один из высокопоставленных иерархов, председатель Католической Конференции США, как–то сказал мне: «Ваша проблема, что о вас никто ничего не знает или знает очень мало». Может, он и не прав до конца, но надо стараться показать себя больше. После визита в Беларусь кардинала Бертоне я несколько раз встречался с Папой, и первое, что он говорил о нас: какая живая Церковь, какой живой Костел, сколько людей в нем, как активно они участвуют в богослужениях. Белорусская Церковь — активная Церковь.

— Благодарю Вас за встречу и беседу.