С Григорием Никитовичем Куприяненко, бывшим партизаном, мы встретились в отделении Посольства Республики Беларусь в Санкт-Петербурге. Высокий красивый мужчина, основательный в движениях и разговоре.
– Григорий Никитович, как вас представить читателям?
– Капитан 1-го ранга в отставке. Кандидат исторических наук. Разведчик и подрывник партизанского отряда. Декан Университета марксизма-ленинизма Ленинградского обкома КПСС. Писатель, председатель Совета белорусских партизан. Награжден орденами и медалями. В декабре исполнится 85 лет…
– Значит, когда началась война, вам было…
– Мне было тогда 13 лет. Наша соседка сказала, что началась война. Я побежал к школе, где у директора был единственный на всю деревню радиоприемник, и услышал выступление Молотова о вероломном нападении Германии на Советский Союз.
– Ваше самое первое воспоминание о войне.
– Юнкерсы, бомбящие наши отступающие войска. У сестры от бомбежек началась эпилепсия. Было тяжело и страшно. Отец на фронте, вторую сестру в Германию угнали…
– Как вы попали к партизанам?
– Сначала я был сам по себе. Решил собирать оружие с мест боев. У меня было три винтовки, несколько сот патронов, десяток гранат, запалы. Узнав, что я хочу помогать партизанам, политрук Василий Иванович Жаркин, тай-но появлявшийся в нашей
деревне, поручил мне собирать сведения о местных по-лицаях. Так я стал связным.
– Хотелось попасть в отряд к партизанам?
– Я мечтал об этом, но не мог просто взять и уйти в лес. Всех моих родных расстреляли бы за это. И тогда мы придумали хитрость. Партизаны подъехали к нашему дому на виду у жителей деревни.
Зашли, командир крикнул: «Собирайтесь!» Нас с братом вывезли на подводе на окраину деревни. Командир приказал: «Пять шагов вперед!» – делаю эти шаги. Затем, вслед за словами: «Вы не помогаете партизанам!» – он стреляет поверх моей головы. Как подкошенный падаю. Конечно, это было жестоко по отношению к маме и родным, но другого выхода не было. Когда мама, рыдая, подбежала к подводе, я незаметно махнул рукой, чтобы возвращалась обратно. Вернувшись, она никому не сказала, что я жив. Слух о моем расстреле прошел по всем деревням, это обезопасило родных от преследований.
– Один «знаток» сказал, что партизан сейчас не осталось по возрасту, так как в отряды «детей до 17» не брали. Что бы вы ему ответили?
– Он понятия не имеет о военном времени и о партизанском движении в Беларуси. Воевали и стар, и млад, от 12 лет до 70. НАРОД воевал с оккупантами! Официально брали в отряд с 16 лет, но многие мальчишки и девчонки прибавляли возраст.
– Чем вы занимались в отряде?
– Меня зачислили в подрывную группу. Взрывали немцев на шоссе, ведущих в Киев, Гомель, Могилев, Витебск и Ленинград. Помню, подорвали два больших итальянских грузовика с боеприпасами. А по лошадям не стреляли. Лошадей забирали себе. Немцы знали это и прятались в бою за лошадей. Участвовал в восьми подрывах немецких эшелонов. Делали угольные мины. Русские кочегары бросали их в топку, а сами соскакивали с поезда и уходили в лес. Состав, естественно, – под откос.
– А с девушками в те времена встречались?
– В отряде познакомился с девушкой, гуляли, сидели на лавочке и обнимались. Но тут, как назло, начались сильные бои с немцами, и стало не до любви. Поспать не было времени. Бывало, что по четверо суток не ели.
– Григорий Никитович, а как вы из партизана вдруг превратились в моряка?
– Это было мое заветное желание. Я написал заявление на имя наркома ВМФ Николая Кузнецова, чтобы меня отправили на учебу в морское училище. Очень хотел моряком стать. Тогда, в 44-м, открылись морские подготовительные училища в Ленинграде, Владивостоке, Баку и Горьком, там давали среднее образование и готовили для поступления в высшие военно-морские училища. Выбрал Горький. В училище был секретарем комсомола на курсе, и после окончания меня направили в морское политическое училище в Ленинград.
Начальник политотдела в Ленинграде спросил меня: «Вот вы были в отпуске в Беларуси, а как там колхозники живут?» Я говорю: «Плохо живут, за целый год работы им дают 32 кило овса, в основном выживают за счет леса и участков». Из-за этих слов я не прошел мандатную комиссию. Начальник моего Горьковского училища позвонил в Ленинград: «Как так, я послал вам лучшего ученика, комсомольского вожака, партизана, а вы его не берете?» А ему отвечают: «Что ж ты рекомендацию дал, а врать не научил?» И меня приняли.
– Женились по любви или по-военному быстро, чтобы не куковать в дальних гарнизонах одному?
– Женился на последнем курсе. Обычно у моряков как? Придет с плавания на 2 недели, познакомится с девушкой, в ресторан сводит – и готово... А характера-то не знает... Потом разводится... Я такого не хотел, полтора года ухаживал и не ошибся в своем выборе. Тяжко моей жене пришлось. Петропавловск-Камчатский, медвежьи углы, жилищных условий никаких. Очень много ей пришлось вынести. Со временем я стал капитаном 1-го ранга. Думал, что буду до «деревянного бушлата» служить, но в хрущевские времена, когда была убита вера в службу у офицерского состава, я ушел в запас.
– Что значит – убита вера в службу?
– В 60-м году Хрущев объявил о сокращении Вооруженных Сил Советского Союза на миллион двести тысяч человек. Основной удар пришелся на военно-морской флот и авиацию. Стали «резать» корабли, которые могли еще десятки лет ходить. А береговые батареи, которые охраняли фарватеры по всему Финскому заливу и на Тихоокеанском флоте, в металлолом сдавались. Крейсера новейшей постройки – в металлолом. Я любил военно-морскую службу, мне было 35 лет, но пришлось уйти. Пошел инструктором в райком партии на инструментальный завод, потом секретарем парткома в конструкторско-технологическое бюро по оборонной тематике. Затем 18 лет работал деканом факультета партхозактива и последние 4 года – директором филиала Университета марксизма-ленинизма, куда вошли 15 вузов Ленинграда.
Разговор о политике с Григорием Никитовичем у нас не сложился. Он в обиде на всех, кто, по его мнению, разрушил его советскую страну, и потому в выражениях не стеснялся.
