Почему многие дети не знают, что это такое?На дверях болтался ржавый замок. Николай Шепелевич аккуратно дернул за него в надежде, что он не заперт на ключ. Безуспешно. На одном из окон едва заметно шевельнулась занавеска. Несколько пар настороженных детских глаз пытались разглядеть в сгустившихся осенних сумерках нежданных гостей...
Под замком
Накануне этот дом в деревне Роздяловичи Ганцевичского района был более приветлив. Сюда мы приезжали с работниками районного социально–педагогического центра и социальным педагогом Роздяловичской СШ Николаем Шепелевичем. Семья, в которой шестеро несовершеннолетних детей, значится в районе как неблагополучная. Родители уже давно не ищут повода, чтобы приложиться к рюмке. Такие же «жизненные ценности» и у родных дедушек–бабушек, теток–дядек. Дети — старшему 12 лет, младшей — всего полтора года — растут сами.
Людмила встретила нас на пороге. Трезвая и немного растерянная: «Давно не пью. Закодировалась. Муж на заработках в Москве — хотим к Новому году дом купить. В этом жить нельзя — одни дыры...»
Дом, конечно, ветхий, пугающий убогим убранством, но довольно чистый. Прохудившиеся стены и потолок плохо хранят тепло, но от жарко истопленной печи почти невыносимая духота. Старшие дети в школе, младшие — ни на шаг не отходят от матери. В заношенной одежке, но сытые. «Сегодня у нас грибные котлеты и макароны», — хозяйка демонстративно доставала из печи блюда. «Она как будто знала, что мы приедем», — недоумевали потом мои спутники.
Вечером следующего дня я упросила Николая Шепелевича еще раз заехать к Людмиле — передать для детворы кое–что из одежды. Но хозяйки дома не оказалось. А дети бы и рады открыть дверь, но сами оказались запертыми на ржавый навесной замок. То, что вчера в моих глазах было для шестерых малышей домом, сегодня стало тюрьмой. «Ждать Людмилу бесполезно: она может вернуться через час, а может, через сутки, двое... — вздохнул Николай Михайлович. — Справка о кодировке, которую она привезла в райисполком, — не больше чем просто бумага. Людмила ездила в Минск «кодироваться», после чего долго «обмывала» это событие. А потом в деревне хвасталась, что в платном центре ей справку дали просто так, за треть стоимости лечебного сеанса...»
Одежду детям мы все–таки отдали — через окно. Душная комната оказалась битком набита ребятишками: шестеро Людмилы, еще столько же — ее сестры. «Мама ушла утром на сотки», — убеждал нас оставшийся за старшего 12–летний Яков. Мальчик лукавил — в такую пору крестьянину на сотках делать нечего. Часы показывали 20.30. Один из мальчишек, лет шести, маячивший в проеме окна, прижимал к груди грязный живой сверток из тряпья. «Это Владик, ему 5 месяцев», — сказал малыш. «Чем же вы его кормите?» — вырвалось у меня. «Воды с мукой наболтаем, сахару добавим — ест и еще просит, — деловито ответил Яков. — Он у нас крепкий — садиться пытается! Вы к нам только комиссий никаких не присылайте, ладно? Мы хорошо живем!»
— Дети из таких семей сами себя растят. Сироты при живых родителях — иначе и не скажешь. Но при этом за мать горой стоят. Они ей преданны, а она их предает. Они ее боготворят, она же их не замечает, — сказал мне на прощание Николай Михайлович.
Какая мера крайняя?
Увы, этот случай — лишь капля в море, название которому социальное сиротство. В той же Роздяловичской школе из 252 учеников почти пятая часть — дети из неблагополучных семей. В районе таких детей в несколько раз больше.
Гневное письмо пришло в редакцию из Хойников. На полутора страницах — 8 жутких по своей сути примеров наплевательского отношения родителей к детям. «За 9 месяцев этого года, — пишет автор Ольга Белаш, — в районе лишены родительских прав 15 человек. На многих так называемых мам и пап собирают документы, чтобы также лишить их родительских прав. 17 детей в возрасте от года до 14 лет попали в интернаты». Это при том, что лишение родительских прав — крайняя мера, на которую идут органы опеки и попечительства, когда все остальные (а их немало) средства и попытки образумить нерадивых отцов и матерей оказались безуспешными.
Наше общество давно пытается решить вопрос, как заставить горе–родителей должным образом выполнять свои обязанности. Приняты беспрецедентные меры по защите детей–сирот, их нерадивые родители должны полностью компенсировать государству средства на воспитание их чад в домах–интернатах. Закон есть, но применить его еще очень сложно: как заставить работать того, кто работать не хочет? Как истребовать деньги с того, у кого их нет? Потому что единственным источником доходов для пьяниц и бездельников зачастую оказываются собственные дети. То бишь пособие на них, исправно выплачиваемое государством. Тем ужаснее выглядит ситуация, когда мамаши, лишенные родительских прав, а значит, и ежемесячных денежных поступлений, рожают снова. Чтобы было на что жить. Точнее — пить...
Писем от наших читателей, которым небезразлична проблема социального сиротства, в редакционной почте не становится меньше. В каждом из них — свой способ, как искоренить зло. Нередко эти способы весьма радикальные.
«Может, стоит ввести такую процедуру, как «социальный аборт», чтобы не дать безответственной особе родить второго, третьего, пятого ребенка — очередного кандидата на место в интернате, — предлагает Ольга Белаш. — Пусть специальные комиссии решают, можно ли рожать женщине, которая беспробудно пьет. Если есть проблемы с алкоголем, нет жилья, работы (и стремления их получить), если нет мозгов, в конце концов, чтобы самой думать, нужно, чтобы ее детородную функцию контролировали другие. Хотя страна и должна заботиться об увеличении генофонда, но не с помощью таких, с позволения сказать, родителей».
«Почему бы пьющим женщинам не ставить в обязательном порядке внутриматочные спирали? — недоумевает минчанка Татьяна Ватутина. — Надежное средство контрацепции плюс возможность обратного действия: завязала женщина с выпивкой, на работу устроилась, жизнь у нее стала налаживаться, захотела ребенка родить и воспитать, пошла к гинекологу и — пожалуйста. На контрацептивы деньги пусть бы выделялись из бюджета, как на шприцы или капельницы. Думаю, они обошлись бы государству немногим дороже, чем годовое содержание одного ребенка в детском доме».
Возможно, многие скажут, что этим нарушаются права граждан, вспомнят о необходимости быть милосердным к самому пропащему человеку. Все правильно. У каждого должны быть права и свобода выбора. Равно как каждый имеет право рассчитывать на гуманное и милосердное к себе отношение. В том числе и дети. Те, например, которые сейчас сидят под замком. Для кого «счастливое детство» сведено к пьянкам, дебошам, равнодушию собственных родителей. Те, кто имеет право на материнскую любовь и заботу, но даже не знает, что это такое. Лично мне кажется, что именно за их, детей, права мы должны радеть в первую очередь. Потому что и ржавый замок открыть не стоит большого труда, и дыры в потолке залатать не проблема. Замок на сердце и дыра в душе маленького человечка, чья мать так и не смогла (не захотела!) стать настоящей Мамой, — почти неисправимая беда...
P.S. Спустя неделю после нашего посещения детей Людмилы забрали в социальный приют. Состоялся суд о лишении ее родительских прав. Женщине дали еще один шанс — 4 месяца на то, чтобы пересмотреть свою жизнь. За это время Людмила по–настоящему закодировалась, навещала детей в приюте, сделала ремонт в доме. Ее муж вернулся, устроился на работу в колхоз. Недавно в райисполкоме приняли решение выделить семье благоустроенную четырехкомнатную квартиру. Скоро дети вернутся домой. Искренне хочу верить, что навсегда...
Фото РЕЙТЕР.
