История любви длиною в жизнь
Генерал Шомоди — человек необычный. В двадцать четыре года командовал артиллерийским полком. Прошел всю войну, от первого до последнего дня, совершал рейды по вражеским тылам. Боевых орденов полная грудь. Сейчас он живет в Минске, в доме на площади Победы...
Я позвонил, чтобы договориться о встрече. Генерал честно сказал, что очень плохо себя чувствует, что он тяжело болен и, может, когда–нибудь потом. Я позвонил еще через пару дней. Трубку сняла его жена Таисия Андреевна Шомоди. Ее мужу за пару прошедших дней лучше не стало. Волноваться Виктору Эрнестовичу нельзя. Слово за слово, и я разговорился с женой генерала. А дальше произошло следующее. Я предложил Таисии Андреевне самой рассказать о войне, ведь она с сорок второго года на фронте.
«Не надо, про меня уже писали, по телевизору даже показывали. Разве я герой, обыкновенная медсестра. Да и некогда мне, за мужем надо ухаживать», — не сдавалась женщина с очень молодым и звонким голосом.
И тут я предложил Таисии Андреевне поговорить о любви. Это был мой последний козырь, последний аргумент. Я–то знал, что генерал Шомоди познакомился со своей женой на фронте в 1944 году, и с тех пор они вместе. Вдумайтесь! В 1944–м, а сегодня 2009 год. Шестьдесят пять лет вместе.
Согласитесь, фантастическая цифра.
«Вот как? О любви рассказать? — в голосе густело удивление. — Хорошо, приезжайте, только уж извините, мне за мужем надо ухаживать».
Генерал Шомоди сидел на диване под своим большим фотографическим портретом. Там он молодой и бравый. Гимнастерка, кубанка, галифе, шашка наголо у плеча. За спиной трибуны со зрителями.
Свою жену генерал зовет Мамочка, а она его по имени–отчеству — Виктор Эрнестович. Мы устроились за столом. Диктофон тихо зажужжал. Таисия Андреевна улыбнулась, глаза молодо заблестели, взглянула на мужа, словно разрешения спросила.
«Вы меня извините, если разволнуюсь», — сминая носовой платочек, сказала хозяйка квартиры.
«Мамочка, а ты не волнуйся, говори», — поддержал жену генерал.
Война
За несколько дней до начала войны в Москве была учебная тревога. Хорошо помню, как все бежали в подвалы прятаться.
А 22–го Молотов по радио объявил о начале настоящей войны. Я посмотрела с балкона, а по двору мужики с рюкзаками в военкомат идут. Еще никто не призывал. Добровольно шли. Вот как мы были воспитаны. Я тогда на военном заводе работала.
Москву бомбили здорово. Когда немец подходил к Москве, убежал на фронт мой младший брат Юра, а ему только пятнадцать было. Начался голод. На Ваганьковском кладбище гробы в очередь стояли...
Война, а мы на танцы бегали и в кино ходили, свидания назначали. У меня парень был красивый. Он в самые первые дни ушел на войну. А я пошла не добровольцем, а по повестке в 1942 году. Пришла в военкомат, а там сидит за столом толстомордый дядя — не старый, холеный. Взял мой паспорт и в ящик стола спрятал. Мне же повестку выдал, чтобы 5 мая явилась с вещами. Наше поколение робкое очень. Я ему попробовала объяснить, что у меня отец инвалид, а у мамы сломаны кости таза и она не ходит. А он как рявкнет: «А Родину кто защищать будет?» До сих пор как вспомню, то противно. Пусть бы старичок вместо него сел. Были и такие, к сожалению.
Парень, с которым я дружила, прибыл в госпиталь с тяжелым ранением. Паника в городе, и никто меня не убедит, что все шло организованно и спокойно. Как сейчас помню. Левитан своим загробным голосом говорил, что враг подходит к воротам Москвы. Объяснял, где и какие документы сжигать...
За две недели подготовки нас научили строем ходить и песню петь.
«Идут на фронт подруги боевые, а позади остался дом родной...»
С этой песней наша колонна по мостовой и прошагала на вокзал, а гражданские шли по тротуарам и плакали.
Кавалерия
Я даже курицы боялась, а при виде мышки сердце останавливалось. И надо же так, что попала в кавалерию. А здесь, ой, мама, здоровенные лошади!
Подвели и мне коня. Я тогда ничего не понимала. Дотронулась тихонько до лошади, а у нее по крупу дрожь волной. Я как закричу, все смеются. Вот такая защитница Родины в эскадрон прибыла. Подсадили меня в седло. Держусь за луку, а лошадь идет. Дрожу вся от страха, как сама не своя. Это потом мне объяснили, когда я слезла, что это старая обозная кляча, которая сама чуть на ногах стоит.
«Ох, как она потом хорошо ездила! — говорит генерал и улыбается. — И скакала и галопом, и рысью...»
Я хоть и кричала: «Мама!», но трусом не была. Освоила и верховую езду. А на велосипед первый раз села в Германии. Я же не из богатой семьи, так что велосипеда у меня не было. Поехала кое–как, но признаюсь, что все деревья были мои. Но на лошади куда страшнее. Она же живая и укусить может.
Я работала медсестрой в санчасти полка.
Белоруссию освобождала. Под Калинковичами под старый Новый год был сильный бой. В первом и третьем эскадронах погибли санинструкторы. Доктор забегает и кричит испуганно: «Кто пойдет?» Мы с подругой Ольгой переглянулись и пошли. Добровольно. Никто не заставлял и не приказывал. Она в первый эскадрон, а я в третий. Лед стоял на Припяти. Вначале мы бежали, а потом ползком на передовую. А там ад кромешный, по–другому и не скажешь. Грохот, взрывы, крики, стоны, стрельба... Оказывала первую помощь, выносила с поля боя раненых к повозкам в овраге, а оттуда уже их в санчасть везли. Раненых и убитых тогда было очень много.
Об отношениях
Расскажу только один случай. Здесь, в Белоруссии, произошло. Деревня несколько раз из рук в руки переходила. Наконец мы заняли немецкую траншею, а погода ужасная. Днем еще ничего — солнце, а ночью холод жуткий. Ноги замерзают страшно. Зубы стучат. Немцы, как только темнеет, поджигали дом в деревне, даже церковь сожгли деревянную. Ну, вы понимаете, чтобы видеть. Я сижу в обледеневшем окопе, на небо смотрю. Вдруг слышу: «Сестричка, сестричка?» — два солдатика меня тихонько зовут. Думала, что опять ранили кого–то. А они подают мне чугун с углями. Представляете, они сползали туда, где дом горел, где они на виду, где их убить могли... Притащили мне этот чугун, чтобы я ноги окоченевшие погрела, валенки мокрые подсушила. Ну как такое забудешь? Это я про отношение солдат ко мне. Про мужчин и женщин на войне. Все от тебя зависит, как себя поставишь.
Хотя всякие были случаи, в семье не без урода.
Первая встреча
Помню, как такое забудешь. Ведь это судьба. Сорок четвертый год. Март. Белоруссия.
Наша потрепанная часть находилась на отдыхе. Вывели из боев. Пополнение принимали.
Я приглянулась нашему главному корпусному медику. Он хотел меня к себе взять. А я такая страшненькая, такая...
Генерал Шомоди слышать эти слова не хотел. Он замахал рукой. Зажмурил глаза, даже смутился: «Нет, не слушайте. Ну что ты такое говоришь?»
Да–да, это правда! На мне полушубок, валенки, ушанка, рукавицы на веревочках, штаны–ватники, мы же в кавалерии. Я всю войну в галифе проходила. Одним словом, колобок. Корпус рейдовый, мы по тылам немцев громили... А когда первую помощь раненному в живот оказываешь, то полушубок твой кровью пачкается. Вот я в этом грязном полушубке и ехала зареванная на телеге. Меня хотели в санитарный эскадрон взять, а я не хотела. Солдаты ко мне в полку очень хорошо относились, а я этим дорожила. Да и мой командир полка позвонил командиру дивизии и предложил, чтобы нас с Олей не отдавать. Командир дивизии не согласился, вот я и плакала. Еду от него, реву, зачуханная вся такая, злая, варежкой слезы размазываю.
И вдруг слышу топот копыт, на галопе кавалеристы нашу бричку обгоняют. Видите, каким языком разговариваю. Стали. А лошади там какие! Загляденье! У меня никогда такой не было. И ребята в кубанках таких, ой, прямо все красавцы.
Я из своей телеги выбралась. А этот (бросает взгляд на мужа) у меня спрашивает: «Девушка, а вы куда?» «Куда надо!» — грубиянкой я была. Еще подумала, что за дерзость могут картошку лишний раз заставить почистить, а на гауптвахту, может, и не посадят. А он дальше говорит: «Девушка, а идите в мой полк, в 175–й артиллерийский!» Знаю я этих артиллеристов.
Он повернулся и пошел... Вот и все. Такая встреча первая.
А дальше пошло–поехало. Когда он из рейда выходил, мы и встречались. Мы же кавалерийский корпус. Всю войну с лошадями по лесам. В доме ни разу не ночевала. Встречи какие были? Обычные, как всегда. Ха–ха, хи–хи. Он капитан, а я простой солдат рядовой. Я к нему на «вы» обращалась...
«А целовались как? Товарищ капитан, разрешите поцеловать?» — спросил я.
Виктор Эрнестович рассмеялся.
«Вот еще, только бы попробовал без моего разрешения», — дерзко улыбнулась Таисия Андреевна.
Он был самый лучший. Образованный, интеллигентный, красивый, воспитанный. Не было никого лучше, чем он. Все при нем.
Жить торопились. Мы же молоды были, с одного года. Самое страшное на войне знаете что? Самое страшное, что его убьют, а меня нет... Вот такое чувство все время было. Даже во сне.
Награды
Начальство нас, девчонок, оберегало, но про наши звания и награды не думало. Да и зачем они. Первую медаль я в госпитале получила. Машины с ранеными тогда шли одна за другой. «Студебекеры» везли и везли окровавленных солдат в госпиталь. Санитары не успевали разгружать. Я и носилки таскала. Он же — раненый, ему больно, стонет. А я после передовой носилки таскать не боялась, хоть и медсестра. А что делать, если санитаров не хватает. Вот тогда и дали мне медаль «За боевые заслуги». Еще медаль «За отвагу» у меня есть, казачьи награды. Я — есаул и даже имею право на ношение оружия...
За шестьдесят пять лет, что вместе прожили, а мы умеем доводить вас, Виктор Эрнестович при мне ни разу не заматерился, ни разу дурой не обозвал. А это дорогого стоит, поверьте...
Но сразу после победы я от него уехала. Его награждают, он всем нравится. Решила свои чувства проверить. Добралась до Москвы, а тут голод, нищета. Мама за войну всю мебель в «буржуйке» сожгла. Виктор Эрнестович меня вернул. Солдат присылал демобилизованных одного за другим. Однажды даже узбек приехал, говорил с акцентом, что командир полка заболел сильно, что ему плохо очень. Тася, приезжай скорее. Командира пожалей, умирает!
Много солдат приезжало по его просьбе. Я сдалась. Поехала к нему. Тогда и зарегистрировали брак. Поехали в Прибалтику. Невеста в кабине грузовика, а жених в кузове. За десять минут зарегистрировали, без свидетелей.
Я до замужества ничего не умела делать, а потом всему научилась. Могу и дрова колоть, и обои клеить, печку сама могу сложить...
Мы разного воспитания и характера. Спорим иногда жестко. Но все равно вместе быть суждено. Понимать научились друг друга и уступать.
Приходит с работы, а мы поездили по разным краям, по далеким гарнизонам... Вижу, что ему плохо, но не спрашиваю. Покормлю, а потом он и сам расскажет, то, что можно. Вот и все. Вот и весь секрет.
Понимать и доверять надо. Я ведь ему и мать, и сестра, и жена.
«Послушайте, что я вам скажу. Она шестьдесят пять лет назад меня оседлала, надела шоры на глаза, завязала мангал, чтобы я голову не поднимал, и управляет», — генерал Шомоди засмеялся в щеточку седых усов. Его глаза вспыхнули и молодо сверкнули. Он мгновенно стал похож на свой фотопортрет, висящий за спиной.
Таисия Андреевна немного укоризненно покачала красивой седой головой, но промолчала.
Я подумал, какая они замечательная пара, встретившая свою любовь на страшной войне.
Владимир СТЕПАН, Минск, 2009 год.
