Она никогда не снится мне изболевшей и похудевшей, какой была последние десять лет, когда отказавшие ноги приковали ее к постели. Мама снится мне в том счастливом среднем возрасте, когда все уже состоялось: дети выросли, дом устроен, и самые близкие люди пока еще, по большому счету, здоровы.
В моих снах мама то печет свои знаменитые пироги и булки, то варит варенье, а то укладывает мне сумку в дорогу, когда после каникул я вновь собираюсь на учебу в столицу... Высокая, стройная, с хорошей, не знавшей косметики кожей, мама никогда не имела изысканных нарядов и дорогих украшений. Скромные платья и костюмы из стандартного гардероба учительницы, единственная нитка жемчуга, загадочно исчезнувшая после ее смерти... Чаще всего я вижу в своих снах нашу веранду с газовой плитой, на которой мама варит свой знаменитый рисовый супчик с курицей или колдует над большим тазом с вареньем из брусники с грушами. А мы, девчонки, крутимся рядом, чтобы, зажмурив глаза от удовольствия, лизнуть пенку из блюдечка. И за это мама никогда нас не ругает. Только смеется: “Не наелся — не налижешься”.
Нас, девчонок, у мамы было четыре. Труднее всего ей досталась наша младшая: мама родила ее в 39 и долго боролась с проявлениями у девочки рахита. Даже настояла, чтобы папа купил козу. Мы нарекли козу Зойкой, всей семьей кормили, а у маленькой сестрички от козьего молока постепенно выравнивались кривые ножки. Мама быстро научилась доить козу, впрочем, быстро она осваивала любое новое дело: семья большая, надо шевелиться. Мама даже не ходила никогда спокойно, она бегала. Папа, выглядывая в окно, так нам и объявлял: девки, наша мама бежит.
Ее застуженные в годы войны ноги отказывали постепенно. Сначала палочка, потом две, костылики... А однажды она просто не встала утром с кровати и десять лет прожила в ней, оставаясь в здравом уме и при полной памяти, заменив мне личную секретаршу и вечернего умного собеседника. А как мама пела! “Майскими короткими ночами, отгремев, закончились бои...” — мамин голос я слышу до сих пор.
Ноги мама застудила на далеком Урале, в Орске, куда привезла семью в конце концов набитая эвакуированными теплушка. Когда фашистские самолеты стали бомбить Рогачев, жители города ушли в лес. Наши взяли только документы и маленькую подушечку-думочку для бабушки Нины. Мама заперла в шкафу свою главную ценность — патефон, подаренный ей, активистке, в ЦК комсомола в Минске. Ключик от того шкафа она берегла всю войну, но дом сгорел, вещи пропали... А тогда из леса домой они больше не попали: вся большая семья кузнеца, моего деда Якова, пошла пешком с другими беженцами на восток. В одну из холодных уральских зим умерла от простуды моя бабушка Нина. А мама проходила первую, самую страшную военную зиму в галошах и носках...
Мама вышла замуж в 45-м, во Львове, куда прибыла вместе с тыловым госпиталем. Пациентом этого госпиталя и был красавчик капитан, ставший моим отцом. А мама стала любимой невесткой казацкой семьи и всегда, тоже с большой любовью, собирала подарки для бабушки и многочисленной родни из уральской деревни Черкассы. Такой вечно хлопочущей об обеде, подарках, стирающей в корыте, полющей огород и что-то ласково шепчущей своим девочкам она мне и снится.
Пока живы наши мамы, есть кому называть нас доченька или сыночек.
А вы давно навещали свою маму?
Встречаемся по субботам.
Поговорим!
