Любовь, похожая на сон...

Я все пытаюсь, пытаюсь представить, как это было. 9 мая 1945 года. Они молоды, прекрасны, живы. Судьба сберегла их друг для друга - а могла и не сберечь. Он, бравый танкист, набирается храбрости и делает ей предложение. Она, вначале посмеивавшаяся над негаданным, нежданным ухажером, не может отказать. Нет, что ни говорите, браки все-таки совершаются на небесах. Подлинно счастливые браки, скрепленные самим Провидением. Даже если этому самому Провидению пришлось посылать ангелов-хранителей для не верящих в чудеса метафизики согласно эпохально-революционным веяниям атеистов.

Благословенна весна, пахнущая сиренью, скорой победой и выздоровлением! Все ладно, все к добру: благодаря мастерству хирургов и тренировкам посеченная шрапнелью в бою под Ригой нога обрела подвижность. Сосед по палате, профессиональный актер, в артисты зовет. Мол, и голос подходящий, и внешность. А что, подавал же до войны любящий выводить рулады на трубе Юрка Иванов из Великого Устюга документы в Ленинградскую консерваторию, на дирижерский факультет. Но в военкомате четко сказали: не музыканты нужны, а красные командиры. И список военных училищ протянули. Он выбрал Пушкинское автотехническое училище - поближе к заветному Ленинграду.

Начавшаяся война заставила юных автомехаников на Т-34 пересесть. О, машина еще та - в бою скоростная и надежная. На ней он не в одну атаку на врага ходил и целым взводом экипажей командовал... А любое знание-умение всегда в жизни пригодится. Вот и он за девять месяцев лечения своим человеком у эскулапов стал. Все потому, что вызвался грузовики починить, когда начальник Шуйского госпиталя по палатам толкового автоспеца искал. За добрый ремонт получил в награду от докторов свое обмундирование. В военных госпиталях правила были суровые: чтобы раненые бойцы досрочно на фронт не сбегали, врачи оставляли их в халате да тапочках. В таком наряде разве в городе покажешься?

Разохотившись, он и киноустановку, на радость палатному люду, отремонтировал. Американскую. Хорошо, чертежи к ней прилагались, что и помогло разобраться с агрегатом. После чего довольный начальник госпиталя cовсем расщедрился: стал выпускать сменившего костыли на палочку пациента даже в соседние с Шуей города - за новыми кинолентами для идущих на поправку бойцов.

Кажется, в марте 1945 года это случилось: в госпитале, где он заново учился ходить, появилась ОНА. Пришла к своей тете Зине, госпитальному парторгу, выписать командировку в соседнее Иваново. Позабыв обо всяких приличиях, он через плечо барышни воззрился в заполняемые ею документы. Так и узнал, что учится незнакомка в Ивановском энергетическом институте.

Она же, почувствовав взволнованное дыхание над своим ухом, досадливо подумала: "До чего же назойливый молодой человек!"

Адресат же столь нелестной оценки пришел к другому выводу: "В эту девушку можно влюбиться".

А дальше было вот что. Когда она вышла в госпитальный вестибюль, возле тети Зины уже маячил-отирался "назойливый" юноша.

- Лидочка, познакомься, это всеобщий любимец госпиталя Юра Иванов, - отрекомендовала та парня.

- Этот развязный? - выпалила привыкшая говорить правду двадцатидвухлетняя Лида Адрианникова.

- Ну что ты, - удивилась тетя. - Юрочка - умница, мастер на все руки, в нашем любительском театре играет.

Вместе с другом-актером они действительно ставили для раненых спектакли - чеховские миниатюры.

Дома едва успевшая собрать чемодан Лидочка увидела в окно, как во двор спешит с палочкой новый знакомец. По уму, валяться бы раненому танкисту в койке, но, хромая, он пошел провожать девушку на далекий вокзал. Явно мешая другим галантным провожатым красивой студентки. А наутро примчался в Иваново. Якобы за новыми кинолентами. А на самом деле - к предмету обожания, у которого и засиделся дотемна, опоздав на обратный поезд. Лидины однокурсницы, 17 добрых душ, высвободили место для ночевки в углу общежитской комнатушки. Под грозное предупреждение Лиды: в первый и последний раз такие сюрпризы.

Лидочка и впрямь была хороша - хрупкий северный цветок, выросший в самом центре Ленинграда, на знаменитом Невском проспекте. Правда, этому нежному цветку, крестнице поэта Бальмонта, пришлось сразу после выпускного бала рыть в болотной воде на подступах к городу рвы и окопы. Бегом поспешая за красноармейцами-мотоциклистами (для мобилизованной на строительство укрепсооружений интеллигенции транспорта не выделяли) от одной защитной линии к другой. С прихваченными из дому пледиком и думкой она старалась не отстать от мототехники - чтобы не заблудиться в прифронтовой местности. Но однажды все-таки отстала - пришлось добираться домой пешком, держа курс на видную издалека Пулковскую обсерваторию.

Под летающими в небе "мессершмиттами" они шли к родному городу. Вначале прятались, заслышав вражеский гул, а потом перестали. Немецкие асы их в первые дни войны тоже не трогали. Лишь сбрасывали на головы бумажный дождь из листовок. Читала ли их только успевшая закончить школу недавняя комсорг класса и выбранная старшей над питерскими домохозяйками Лида Адрианникова? Честно сказать, глянула одним глазом: карикатурно нарисованный Сталин чистил немецкому солдату сапоги. Что испытала в тот момент?

"Мы так были воспитаны, такими патриотами были, что, кажется, попадись нам Гитлер в руки, разорвали бы его", - говорит она с удивительно мягкой для такой грозной эскапады улыбкой.

Ленинград - город мужественных людей - правильно сделал, что не поверил вражеской пропаганде. Немцы, вначале подкармливавшие отставших окопниц (было и такое) и даже снабжавшие их марками (мол, скоро придем в город с новыми порядками), очень быстро сменили пропагандистскую милость на блокадный гнев.

И наступили питерские ночи - но не летне-белые, а морозно-снежные ночи самой страшной зимы 1941 - 1942 годов.

Вначале Лида с матерью съели манку с нафталином. Еще довоенную, случайно уцелевшую в чуланчике и предназначенную для чистки фетровых бот. Таких красивых, беленьких, на каблучке, в которых Евгения Адрианникова, жена красного командира, щеголяла в 30-х годах по моде того времени.

Потом, пока могли, бегали в булочную за хлебом. Мимо застывших вдоль Литейного проспекта мертвецов: ленинградцам полагалось оставлять тела умерших близких завернутыми в простыни на краю тротуаров - чтобы грузовики отвозили их во взорванный на промерзлой Пискаревке котлован.

Однажды Лидочку пригласила в гости одноклассница Валентина Занюкова, с которой вместе рыли окопы. Повод был уважительный - отпросился с завода Валин отец, работавший мастером. В войну питерские рабочие не имели права покидать цех - за что получали удвоенную, в 250 граммов, пайку хлеба. Занедуживший кормилец принес немного хлеба и столярного клея, из которых девушки сварганили похлебку. После чего тот прилег, попросив подружек примоститься рядом, чтобы согреться. Валя и Лида устроились по бокам. И тут тишину квартиры пронзил крик подруги: отец умер.

"Мучились от голода тяжело, - говорит Лидия Иосифовна, - а умирали легко".

Как-то в окно, пока еще могла сидеть, она увидела лошадь с повозкой. Вдруг та споткнулась и рухнула на мостовую. Что тут началось! Из всех подворотен повыскакивали люди с ножами и стали резать павшее животное.

- А вы? - тихо спрашиваю собеседницу.

- Я... не могла, - еще тише отвечает она.

И я понимаю ее: есть вещи, запредельные даже для тех, кто своими глазами видел случаи каннибализма... Зато она нашла, наитием впустила в душу другой способ спасения от голода: стала рисовать прекрасных принцев и принцесс, уносясь в сказочный мир фантазий.

Живописный талант ангелом-хранителем возник в ночи, а затем навсегда исчез.

...А спасли Адрианниковых от голодной смерти, когда они уже не вставали с постели со скопившимися неотоваренными карточками у изголовья, соседи - еврейская семья, с которой до войны Евгения Ивановна поделилась жилплощадью. Девушки-сестрички, увидев через порог полуживые скелеты, принесли кусочек чечевичной лепешки, влили в рот обездвиженным женщинам красного вина, которое также выдавалось по карточкам, сбегали за хлебом. Хорошо, существовало в блокаду правило: не запирать дверь. Враг был дальше, чем друг. А друзья бывают разных национальностей.

В апреле 1942 года Лидию и Евгению Ивановну эвакуировали из Ленинграда по Дороге жизни через Ладожское озеро. Еще чуть-чуть - и лед бы растаял. Идущая перед ними машина, попав под бомбежку, ушла под лед.

В вагоне-телятнике они 23 дня ехали на Северный Кавказ. Вначале стоя, затем мест стало больше: многие умерли в дороге. Оказавшись в Арзамасе, Адрианниковы спохватились: в Шуе-то живет родня. Евгения Ивановна в ноги бросилась начальнику эшелона: отпустите с миром. Увидевшие сцену военные из соседнего эшелона поддержали беженок. Помогли и узлы перекинуть на отправлявшийся в Шую состав.

В Шуе с Лидой случилось второе чудо. На опухших, обмороженных ногах она пошла за два километра к своей крестной - тете Клаве. Как добрела - не помнит. Очнулась уже в госпитале, где ей собирались ампутировать отмороженные пальцы ног, но вылечили по новой методике случайно приехавшего в город врача.

По закону жанра требуется, чтобы с Лидой произошло в жизни и третье чудо. И оно случилось. 9 мая, в День Победы, красивый, добрый и умный старший лейтенант Иванов (вы часто встречали столько добродетелей в одном лице?) сделал ей предложение.

Пожалуй, можно написать отдельный поучительный рассказ о том, как юной лейтенантше "дослужиться" до генеральши. Но вместо этого я выведу лишь одну похвальную закономерность: любящие супруги должны лепить характер (и достоинства) друг друга. Если, конечно, под рукой благодатный материал, что и было в нашем случае. Бравый старший лейтенант с простой русской фамилией успешно закончил военную академию в Москве. Лидочка тоже без дела не сидела, в каждом месте мужниной дислокации устраивалась на работу: в Полоцке даже возглавляла отдел культуры горисполкома.

Но скромные были оба - поперек других в рай не лезли. Даже когда обстоятельства позволяли. 25 ноября 1957 года Юрий Степанович получил приглашение на даваемый ЦК КПСС и Советом Министров прием в честь выпускников военной академии. Будущий генералитет приветствовали в Большом Кремлевском дворце Хрущев, Ворошилов, Буденный, Булганин... Не обделенный ростом Иванов мог, конечно, раздвинуть богатырским плечом толпу и протиснуться к сильным мира сего, да совесть, в отличие от стати, не позволила. И все же запечатлел его фотокор журнала "Советский воин". А до генералов, кстати, из своего выпуска он дослужился первым.

Столь же скромно он поступил и на Кубе в 1976 году, когда в Доме-музее Сибоней, где Фидель Кастро готовил восстание, попросили расписаться в Книге почетных гостей. На первой странице увидел автограф Брежнева и... черканул свои завитушки на следующей.

На Кубу, к слову, он попал, когда уже стал полностью выездным. Что это значит? Лидочка-то была дочерью расстрелянного в 1937 году "врага народа". О, это тоже отдельная история - как дальновидный красный командир, спасая семью, развелся в 1933 году с женой, разбив ей сердце, зато сохранив любимой женщине и крещенной великим поэтом дочери жизнь. Но пометка в досье Лиды, по всем приметам, осталась. Аж до самой реабилитации в 1974 году, когда Ю.Иванову показали оправдательный документ на репрессированного тестя.

В генеральской квартире много книг, замысловатых ракушек, чучела уток, подстреленных самим Кастро, и препарированные крокодилы-черепахи. Но самый главный сувенир с острова Свободы - живой: попугай по прозвищу Амиго. Друг, значит. Для легального провоза этого друга 23 года назад генералу пришлось столько документов оформить, сколько он, пожалуй, в штабе не писал.

Похожий на Хазанова Амиго с серьезным видом слушает рассказы хозяев. Про достойно воспитанных детей-внуков. Про умение любить. Про нынешнее генеральское житье-бытье. Когда Лидии Иосифовне еще не отказывало здоровье, поехали Ивановы в любезный их сердцу (хотя и не выбранный для жизни после выхода в отставку) Ленинград. И пошли в ресторан. А у самых дверей швейцар дорогу заступил: не велено, мол, пущать, иностранные гости должны пожаловать. Оглянулся бравый генерал-лейтенант при погонах и лампасах: бредут в шортах к дверям едального заведения бывшие побежденные. И так победителю горько стало, что решили они с женой без обеда возвращаться на поезд, чтобы быстрее добраться в ставшую им родной Беларусь.

"А ведь немцы, - говорю ему, - наверняка не отказались бы от вашей компании". Да, соглашается он, инициатива исходила от родимых, нашенских дуболомов.

От осознания этой истины нам не делается легче.

Что сказать мне мудрому генералу? Что умных и благородных людей на свете все же больше, чем тупых и подлых? Что благодаря им (читай - таким, как сами Ивановы) держится жизнь на земле? Что мне приятно бывать в их с Лидией Иосифовной доме, полном старинного, благородного во всех смыслах прошлого, в котором сестры милосердия уходили вначале на Первую мировую, а потом на гражданскую войну, - прошлого, про которое я, быть может, еще расскажу или попрошу это сделать самого генерала, благо Провидение не обидело его не только слухом, но и слогом. Да и Лидию Иосифовну Бальмонт недаром крестил - надо слышать ее изысканную петербургскую речь...

Впрочем, впрочем, они сами все прекрасно понимают. И потому в повисшей тишине достает отставной генерал-лейтенант книгу про своего бывшего начальника - маршала С.Ахромеева, трагически погибшего в Кремле. Когда Юрий Степанович, настигнутый тяжелой болезнью, написал маршалу, что не может купить импортное лекарство на "черном" рынке за 6 тысяч рублей (все "советские" накопления супругов составляли лишь 4 тысячи), тот выслал бандероль с заветными ампулами. В буквальном смысле спас от удушья бывшего подчиненного.

Всем бы да побольше таких командиров! Военных и цивильных.

И таких Ивановых.